– Сеня, подойди ко мне!

Я сглотнул, и пошёл вниз. Коленки затряслись при виде грозного бабушкиного взгляда.

– Сеня, – сказала она, – приходила Димина бабушка, Маргарита Ивановна, и сказала, что у Димки трещина ребра. Вчера ездили снимок делать. Ты понимаешь, как это серьёзно?

Я кивнул.

– Ты понимаешь, что это мог быть перелом, и тогда последствия были бы куда страшнее?

Я снова кивнул.

– Послушай, я не хочу на тебя ругаться, но ты должен помнить, что решать проблемы кулаками может быть очень опасно. Даже если ты пытался защититься. Поэтому прошу тебя, Христа ради, больше не влезай в драки.

И я кивнул в третий раз. Когда она закончила меня бранить, я остался сидеть на крыльце, а бабушка ушла на огород. Из дверей появилась Финка и села рядом.

– А знаешь, он сам виноват, – сказала она, – нечего таким грубияном быть.

– Угу. – Промычал я в ответ.

Вечером бабушка испекла большой пирог, и мы пошли к Димке, извиняться. Мне совсем не хотелось с ним мириться, но бабушка сказала, что это по-взрослому. И я извинился.

– Так и быть, – сказал он, – и поднял нос кверху. Тут я понял, что он этого ждал. Небось, думал, что победил меня. Хотя это было очень низко с его стороны, прикрываться бабушкиной юбкой. Я вдруг снова разозлился на него. Если бы мы сейчас были одни, я бы побил его снова, – думал я. С того дня, с Димкой я больше не общался.

В начале августа отец приехал, чтобы забрать нас в город. Щенок значительно подрос, и прибавил в весе. Это был пёс породы Кавказская овчарка, с густой длиной шерстью серебристого цвета. Позже я узнал, что данной породе купируют уши, но когда мне дарили этого пса, его уши были на месте. О купировании ушей Дику, в нашей семье речи не заходило.

– Боже, чем вы его тут кормили? – отец потрепал пса за уши.

– Ну, наши соседи подкармливали его костями и остатками еды. – Бабушка пожала плечами.

– Под соседями ты подразумеваешь все тридцать домов в округе?

– Ой, не преувеличивай, он просто лохматый!

– Эх, Дик, каково же тебе будет вернуться в городскую среду. – Отец пристегнул к ошейнику поводок, а потом взял пса на руки, оценивающе пружиня его на руках. – Нет, всё-таки, шерсть не может столько весить.

Мы погрузились в машину, распрощались с бабушкой и уехали.

Дома всё было как обычно. Остаток лета я гулял с мальчишками во дворе, пока не началась подготовка к школе. Родители поочерёдно возили меня на школьные базары, чтобы купить мне школьные принадлежности и новую форму. Я никак не мог понять почему, ведь раньше мы ездили вместе, втроём, сначала делая все необходимые покупки, а после проводя время в нашей любимой пирожковой. Но однажды, став свидетелем семейного скандала, я вдруг понял, что всё изменилось, и никогда не станет прежним.

Это случилось однажды в сентябре, когда я вернулся из школы. Родители не заметили моего прихода, когда я замер на пороге гостиной. Мать стояла посреди комнаты, кричала на отца и топала ногами. Она осыпала его словами, той обидой, которая казалось, копилась в ней так долго, что успела превратиться в чёрную тягучую ненависть. Раздался хлопок. Отец её ударил. Я закричал…

С того дня становилось всё хуже и хуже. Родители не разговаривали друг с другом неделями, если оба находились дома, сидели по разным комнатам. В конце концов, отец начал задерживаться на работе. Иногда он и вовсе не приходил домой. Моя мать, всегда улыбчивая и жизнерадостная, превратилась в исхудавшую куклу, с пустым стеклянным взглядом. Оба они, периодически срывались и на меня. Я стал бояться лишний раз выходить из комнаты. Так прошёл сентябрь и большая часть октября. В октябре меня стала чаще забирать к себе бабушка. Она делала со мной уроки, водила в парк аттракционов или в кино, и всячески пыталась поддерживать во мне бодрый дух. Однажды она подарила два медальончика для меня и моего пса. Один я повесил ему на ошейник, а второй надел себе на шею. Бабушкин подарок мне очень понравился, и я стал носить его, не снимая.

Наступило шестое ноября. Был обычный день. Я проснулся и пошёл в школу. Первым уроком была математика. За последние два месяца мои оценки сильно испортились, и даже математика, которую я раньше очень любил, не приносила мне больше радости. Я был свидетелем чего-то мне непонятного. Ссоры родителей сильно сказались на моей успеваемости. И теперь выходя к доске, чтобы решить очередное уравнение, я как обычный двоечник оборачивался и смотрел на класс, пытаясь найти помощи в решении среди одноклассников. Второй урок прошёл не лучше. На третьем уроке, когда я сидел, подперев подбородок рукой, и смотрел в окно, в класс заглянула моя мать. Она спросила у учителя можно ли меня забрать.

– Извини, что вот так забираю тебя прямо с урока, но мы переезжаем. Я уже забрала документы из школы, и упаковала часть твоих вещей. Когда придем домой, собери, пожалуйста, то, что тебе нужно.

– Куда мы переезжаем? – с дрожью в голосе спросил я.

– Далеко. Я всё расскажу тебе по дороге. Давай сначала выйдем из школы.

Я не мог поверить своим ушам. В тот момент я думал только о Финке. Я не хотел бросать её, не простившись. Она сидела на уроке в другом классе, на этаж ниже.

– Мам, можно я попрощаюсь с Айной?

– Да, конечно.

Я не желал заходить к ней в класс, потому что не хотел, чтобы она видела, как я плачу. А я впервые не мог сдержать слёзы. Я вдруг понял, что моё детство закончится вот так. Мне придётся ходить в другую школу, жить с новыми соседями, и гулять с Диком по незнакомым улицам в одиночку. Я достал из рюкзака тетрадку, вырвал страницу, и написал письмо. Мама постучала в класс, и попросила учительницу передать его Финке, а я стоял за дверью и плакал.

По дороге домой я узнал, что мы продаём квартиру. Почему, мама не сказала. Я узнал это только спустя годы, в более старшем возрасте. Что всё это время, наша семья упорно боролась с отцовскими долгами, но они только становились больше. Поэтому мы с матерью переехали к тётке, в Подмосковье, а отец уехал к бабушке. Разрушилась и наша семья, а вместе с ней и моё детство…

Часть вторая

Юность

Школу я закончил в посёлке Томилино Люберецкого района. Когда пришло время выбирать университет, я нисколько не сомневался, что это будет технический. Когда мы переехали, в новой школе друзей оказалось найти не так просто, поэтому я ещё сильнее ударился в учёбу. Математика увлекала меня всё больше и больше. Всё лето перед вступительными экзаменами я сидел за книжками, иногда даже забывая поесть. К семнадцати годам я стал очень худощав и бледен. Мать всё время работала на износ, редко брала выходные, а отца я с двенадцати лет больше не видел. В нашем доме было запрещено говорить о нём, поэтому я до сих пор не знаю, что же тогда произошло. Знаю лишь, что он оставил нам часть своих долгов. В 1998-м грянул дефолт. Кризис отразился и на нас. Мать, которая и так работала почти без выходных, стала работать ещё больше, а зарабатывать меньше. Тётка заменяла мне сестру, которой у меня никогда не было, и была единственной, кто находился рядом. Она была очень добра к нам, и всегда помогала, чем могла. Всё время она пыталась поднять матери настроение, но теперь я видел её весёлой крайне редко. Да и вообще виделись мы теперь не часто. Однажды она подошла ко мне, и сказала:

– Сын, я знаю, что ты очень хочешь поступить в университет, да и я этого очень хочу, но у нас совсем нет денег, чтобы оплачивать твою учёбу, и даже если ты поступишь на бюджетное место, я не уверена, что смогу содержать нас. – Она закрыла лицо руками и тихонько заплакала.

Я сел рядом, и обнял её за плечи. Она была очень уставшей. Круги под её глазами теперь стали частью её лица, и не исчезали, даже если ей удавалось проспать свои восемь положенных часов. Я почти и не помнил ту жизнерадостную женщину, которая смеялась, играла со мной в догонялки, и рассказывала мне чудесные истории. Я хотел ей помочь, и в ту ночь я принял решение устроиться на работу. Потратив весь следующий день на поиски, я понял, что найти работу подростку, без образования и опыта не так просто. Я шёл по улице, не зная, что делать, и мне захотелось взглянуть на университет, в который я хотел поступить. На лето он, конечно, был закрыт. Но я стоял и смотрел на это высокое здание, и представлял, как я вхожу в эти двери. Недалеко от университета находился ресторан. Я решил зайти туда и узнать, не требуется ли им уборщик. Я был готов согласиться на любую работу. На входе меня встретила симпатичная девушка лет двадцати.