- А они не замерзнут? - поинтересовался Мэллори.
- Они одеты в защитные плащи и накидки, - ответил Эогиппус.
- Я об актерах.
- А с какой стати им мерзнуть?
- Но ведь они покрыты снегом, - указал Мэллори.
- Естественно. У них снег не только снаружи, но и внутри.
- Ты что, хочешь мне сказать, что под снегом людей и вовсе нет?
- Совершенно верно, - подтвердил Эогиппус.
- Не верю!
- Но это правда. Всякий раз, когда выпадает достаточно солидный слой снега, дети бегут сюда, чтобы посмотреть представление о Панче и Джуди. Не представляю, каким образом, но снеговики ухитряются помнить свои роли от зимы до зимы.
Как раз тут Джуди ударила Панча по голове сделанной из снега скалкой, и Панч, вопя и рыдая, повалился на землю под смех и радостные возгласы детей.
- Вот видите? - указал Эогиппус. - Настоящего человека такой удар прикончил бы.
- Согласен, - Мэллори сделал паузу. - Пожалуй, я просто привык к своему Центральному парку.
- Отсюда не следует, что в этом Манхеттене нет своих опасностей, - продолжал крохотный конек. - Но исходят они из иных источников.
- Таких как Гранди?
Эогиппус кивнул.
К тому времени сценическая площадка уже осталась позади. Они приехали в унылое, голое место, где единообразие пейзажа лишь изредка нарушалось случайной снежной скульптурой. Наконец, вороной добрался до конца парка и свернул на узкую, покрытую свежими колеями улицу.
- Где это мы? - осведомился Мэллори.
- На улице Раскаяния, - сообщил Эогиппус.
- Ни разу о такой не слыхал.
- Она всего квартал длиной, идет от Чревоугодия до Похоти.
- В моем Манхеттене их нет.
- Конечно, есть, только называются по-другому.
Они вышли к перекрестку, и вороной остановился на красный свет. Воспользовавшись случаем, Мэллори оглядел поперечную улицу.
Перед всеми дверями стояли швейцары, одетые один экзотичнее другого. Интерьеры зданий, тонущие в приятном полумраке, являли взгляду сплошной плюш да бархат, холодный ночной воздух далеко разносил визгливое хихиканье. Швейцар ближайшего к углу здания - высокий, бронзовокожий человек в тюрбане, золотом блестящем жилете, бархатных панталонах и туфлях с загнутыми кверху носами - убедительно расписывал достоинства заведения прилично одетому господину, казавшемуся нормальным во всех отношениях, если бы не пара крыльев за спиной; в конце концов он кивнул, дал швейцару немного денег и вошел в здание, где воздушная, полуодетая девушка тотчас взяла его под руку и повлекла прочь.
- Улица Похоти? - предположил Мэллори. Эогиппус кивнул. - А почему она примыкает к улице Раскаяния? Что, в этих заведениях клиентов обирают до нитки?
- Нет, они дают клиентам в точности то, что обещают: разнузданный разгул плоти при полном отсутствии неприятных эмоциональных последствий.
- Похоже, они отрабатывают свои денежки, - заметил Мэллори.
- Верно. И все равно большинство посетителей рано или поздно заканчивают на улице Раскаяния.
- Как я понимаю, улица Чревоугодия сплошь состоит из ресторанов?
- И все они до единого - четырехзвездочные.
- Они тоже дают клиенту все, что он хочет?
- Больше, - мрачно бросил Эогиппус.
Красный свет сменился зеленым, они проехали короткий квартал, свернули налево, проехали еще квартал и свернули направо. И снова облик окружающих строений разительно изменился: неоштукатуренные здания из красного кирпича ухитрялись выглядеть пыльными даже под снегом, вдоль обочин стояли ржавые "Нэши", "Студебекеры" и "Паккарды", не трогавшиеся с места уже много лет, под каждым фонарем приткнулся истощенный бродяга, а на дверях большинства магазинов висели таблички "НЕ РАБОТАЕТ".
- Улица Уныния? - догадался Мэллори.
Эогиппус кивнул, а вороной остановился.
Мэллори поглядел на черные плотные гардины за окнами.
- Тут какая-то ошибка.
- Это улица Уныния, 124, - ответил вороной.
- Но ведь это похоронная контора!
- Тут уж не моя вина.
Спешившись, Мэллори поставил Эогиппуса на тротуар, затем обернулся к вороному.
- Побудь здесь. У меня теплится подозрение, что в телефонной книге какая-то ошибка.
- Тебе нужен был транспорт до улицы Уныния. Я его обеспечил. Мои обязательства перед тобой выполнены. - С тем конь развернулся и затрусил вдоль по улице.
- Отличный у тебя друг, верный дальше некуда, - язвительно заметил Мэллори.
- Он испытывает ужасные муки, - ответил Эогиппус. - У него больные ноги, а под нашим весом, да на снегу...
- Знаю. Просто у меня сложилось впечатление, что вину за все свои несчастья он возлагает лично на меня.
- Он возлагает вину на все человечество, - возразил Эогиппус.
- Что ж, по-моему, небольшая толика молчаливых страданий подействует на него весьма благотворно. - Мэллори вновь обернулся к зданию, секунд пять молча разглядывал его, потом подошел к парадной двери, нажал на ручку и пробормотал:
- Любопытно.
- Что? - поинтересовался Эогиппус.
- Открыто.
В сопровождении крохотного конька он вошел в здание и оказался в круглом фойе, озаренном светом свечей. В дальней стене виднелись три двери, все до единой украшенные траурными венками. Слева перед элегантным столом красного дерева в ряд выстроились четыре позолоченных стула.
За столом, делая какие-то записи гусиным пером в книге в черном кожаном переплете, сидел старик, одетый в темный двубортный костюм в узенькую полоску, с галстуком мрачной расцветки - невероятно изможденный, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. В его серо-стальных от проседи волосах зияли глубокие залысины прямо над тонкими бровями.
- Вы пришли получить тело? - осведомился он гулким, утробным голосом.
- Нет, - ответил Мэллори, - я ищу полковника Каррутерса.
Мужчина улыбнулся, показав ряд желтых кривых зубов.
- А! Значит, вам нужен Патологиум.
- В самом деле?
- Да, - мужчина с прищуром пригляделся к Эогиппусу. - Боюсь, собакам у нас вход воспрещен.
- Он конь, - поправил Мэллори.
Встав из-за стола и подойдя к ним, мужчина наклонился и оглядел Эогиппуса.
- В самом деле, - наконец, признал он и выпрямился. - У нас нет никаких правил, запрещающих входить лошадям, хотя это и крайне неординарная ситуация. - Снова осмотрев крохотного конька, он пожал узкими плечами. - Впрочем одним нарушением норм больше, одним меньше - разница невелика. Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.
