В те годы Валентин увлекался рисованием, мечтал стать художником. Он часто бродил в живописных окрестностях Киева в поисках фактуры, делал этюды и перечитывал Новый Завет, осмысливая заново то, что узнал в гимназии. Некоторые места из Писания настолько озаряли юное сердце, что он подчеркивал их красным карандашом, чтобы вернуться в своих размышлениях.

Не живите, как вам хочется, а живите, как Господь велит! Но как услышать в себе повеление Божие?

Много внутренней работы надо проделать человеку, прежде чем он разберется в себе и придет к Богу, услышит его волю. Но, увы, и, ах, не любим мы работать над собой. Куда проще бежать по жизни легкой трусцой за наслаждениями, биться хитростью ума за богатство. Чтобы умножить многократно наслаждения. Еще. И еще. Предела нет. Только краткость жизни ограничивает наш торопливый бег. Мы смертны. Все до одного. Тогда для чего приходим в этот мир? И то ли делаем и ищем в нем?

По прошествии многих лет после окончания гимназии Валентин все еще задавал себе эти вопросы. Здесь, в Ташкенте, его собеседником стал настоятель Михаил. Часто их богословские диалоги в трапезной заканчивались под утро.

Как велит Господь…

Именно так и хотел поступить Валентин, когда оставил рисование и пришел на медицинский факультет. Его размышления о своем предназначении кончились, как он напишет сам в дневнике: «решением, что я не вправе заниматься тем, что мне нравится, но обязан заниматься тем, сто полезно для страдающих людей».

Однако духовные искания тернисты. Через год Валентина вновь потянуло с неодолимой силой к живописи. И он отправился в Мюнхен в частную художественную школу профессора Книрра. Но спустя три недели вернулся в Киев. Так в метаниях и противоречиях, в поиске формировалась личность выпускника гимназии, обретая свои неповторимые духовные очертания.

Было в этих поисках и модное увлечение учением писателя Льва Толстого. Молодой человек страстно воображал себя « толстовцем»: спал на полу на ковре, а летом, уезжая на дачу, косил траву и рожь вместе с крестьянами. Но «толстовство» скоро закончилось, когда Валентин прочел запрещенное в России, изданное за границей сочинение писателя «В чем твоя вера».

– 13 –

Ох, уж эта заграница! Хлебом не корми, дай только подложить свинью русским, потирая руки от удовольствия.

« Я сразу понял, что Толстой – еретик, весьма далекий от подлинного христианства» – напишет Валентин в своем дневнике. В поисках, разочарованиях и обретениях прошел год после окончания гимназии. Можно было поступать на медицинский факультет. Но на сей раз, захваченный после «толстовства» идеалами народничества, молодой ум захотел скорейшей практической работы для пользы простого люда. И Валентин решил стать либо сельским учителем, либо фельдшером.

Он направился к директору народных училищ Киевского учебного округа с просьбой устроить его в одну из деревенских школ. Директор оценил порыв юноши, но энергично отговаривал от учительства и убеждал, что после медицинского факультета молодой человек сможет быть гораздо полезнее.

И вновь пришлось преодолевать себя. «Поперек дороги стояло мое почти отвращение к естественным наукам. Я все-таки преодолел это отвращение и поступил на медицинский факультет Киевского университета» – откровенно скажет о себе будущий профессор.

Как непросто направить свою жизнь «куда велит Господь». Внутренняя борьба человека между «хочу» и «надо» делает выбор трудной задачей. Какое сопротивление нужно было преодолеть в своей душе молодому человеку – смятение и нежелание, даже отвращение, чтобы подчиниться повелению Божию.

« Когда я изучал физику, химию, у меня было почти физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо. Мозг, точно сжатый резиновый шар, стремился вытолкнуть чуждое ему содержание. Тем не менее я учился на одни пятерки и произошел перелом – неожиданно чрезвычайно заинтересовался анатомией. Уже на втором курсе мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии.

Произошла интересная эволюция моих способностей: умение весьма тонко рисовать перешло в любовь к анатомии и тонкую работу при анатомической препаровке и операциях на трупах. Из неудавшегося художника я стал художником анатомии и хирургии».

Таким удивительным образом управил Господь выбор жизненного пути.

Доктор перебежал улицу от броневика наискосок к противоположному тротуару и потянул массивную ручку больничной двери. То, что он увидел в вестибюле, заставило вздрогнуть от неожиданности. У двери, возле стен под окнами, на парадной лестнице сидели и лежали раненные люди в шинелях. Испачканные кровью, они стонали и просили о помощи. Многие корчились от боли и пытались ползти. То там, то тут валялись винтовки. Тоже окровавленные. А прямо у ног Валентина, вытянувшись, смотрел в потолок

– 14 -

застывшими глазами мальчишка-гимназист.

Среди этой окровавленной толпы, как белый ангел над полем смерти, расправив крылья халата, кружила операционная сестра Софья Белецкая. Она старалась помочь одному, другому, третьему…

При виде профессора Софья поднялась ему навстречу. Полы ее халата обвисли под тяжестью алых пятен крови.

– Валентин Феликсович, что же это? – заплакала она.

Доктор перешагнул через гимназиста, поскольку пройти иначе не было решительно никакой возможности и, сбросив пальто тут же на пол, принялся осматривать раненных.

* * *

Колесный цех железнодорожных мастерских гудел, как развороченный улей. На митинг, организованный подпольным заговорщиком комиссаром Агаповым, собралось до тысячи рабочих. И люди продолжали пребывать.

– Семь паровозных котлов в смену! – кричал в недовольной толпе высоченный худой бородач в замасленной спецовке. – Это на осьмушке хлеба-то! На мамалыге! – размахивал он тонкими, как плети, руками. – Мы подохнем тут все!

– Правильно! – отзывались в толпе на разные голоса.

По лицу Агапова пробежала довольная усмешка. Он прибыл в мастерские по заданию подпольного «Союза пяти», опередив большевиков. Агапов собрал митинг, надеясь склонить рабочих на сторону заговорщиков.

«Союз» был тайно создан в декабре прошлого года, сразу после Первого объединенного съезда большевиков и эсеров. Разногласия при обсуждении делегатами текущего момента достигли на съезде апогея. Причем это не были идейные разногласия между коммунистами и социалистами. И те, и другие работали во всех органах власти слаженно. Это были две, исключающие друг-друга, точки зрения на методы руководства республикой, ЦИКом и Совнаркомом.

Мнения разделились. Произошел раскол. Руководящая элита из бывших батраков, разорившихся дворян, матросов и солдат, заброшенная Москвой в Туркестан и захватившая при помощи оружия власть, никак не могла укрепиться в статусе правительства края. Население отторгало людей, потопивших в крови старую царскую администрацию, и принесших с собой разруху, голод и войну, превратив ее в братоубийственное истребление несогласных.

Насилие большевистского правительства процветало – прямое, физическое.

– 15 –

С первого дня после вооруженного переворота страх навис над Ташкентом, как грозовая туча. С каждым днем страх сгущал свои краски, вселяя в сердца обывателей тревогу за свою судьбу и растерянность. Надо отдать должное батракам и матросам, вынесенным революцией на гребень власти. Многие из них, еще не освоив до конца азбуку и письмо, великолепно владели револьверной наукой насилия. Хочешь править – внушай страх. Человек должен понимать, что за неповиновение его будут лишать свободы, пищи, пытать, вешать и расстреливать. Страх есть включатель инстинкта самосохранения. Держи руку на включателе, нажимай без долгих раздумий и перед тобою склонятся.