— Так почему же моя фамилия так забавна? — ей богу, она зародила во мне комплексы.

— Ну Горький… Как кончик у огуречка! — и снова заливисто смеётся. А потом слегка краснеет, прикрывая улыбку ладошкой.

— И это все?

— Ну, тут ещё ассоциативный ряд сработал, но я тебе рассказывать не буду!

Она резко спрыгивает со стола, и её нереальные волосы взмывают розовым облаком над головой. Я снова залипаю на это действо. Вот странное дело, когда только началась вся эта мода на самовыражение и броские цвета, мне казалось это ужасно безвкусным. А Майя — вкусная. Даже слюна течет.

Разметавшиеся волосы разносят по кабинету сладкий экзотический запах, и я до предела заполняю им свои легкие. Слюны становится больше. Жа́ра больше. Желания. Черт, я же не железный! И так вел себя, словно евнух, проводя в постели с полуголой девицей несколько вечеров подряд. И ни одного поползновения. Хотя, когда она переплетала свои голые ноги с моими, и укладывала голову на плечо, клянусь, думал, подо мной ад разверзся и уже поджаривает на медленном огне.

Но сейчас-то уже ничего не мешает, да? Ни болезнь, ни драный кот, возомнивший себя повелителем квартирных дел.

— Может, сходим куда-нибудь вечером? — это предложение давно вертится у меня на языке.

— Я сегодня работаю, — дует она губы.

Ах да, эта ее дурацкая работа.

— Опять свинкой?

— Ага. Аж дважды за вечер! А завтра вообще весь день расписан… Может, пообедаем в воскресенье? Я после утренника буду.

Непроизвольно поджимаю губы. Я искренне ненавижу эту огромную ростовую куклу, но при мысли о том, что Майя будет вытанцовывать перед чужими мужиками даже в этом слое поролона, что-то свербит в груди. Собственничество, да-да.

— И что это значит? — обводит она пальчиком контур моего лица в воздухе.

— Что?

— Твои брови, Фрида! — смеётся она. — Снова сошлись и угрожают мне!

— Глупости, — отмахиваюсь я, тем не менее, очерчивая их указательным и большим пальцем, словно разводя по своим местам.

Никогда не замечал такой своевольности за этими двумя, что сейчас-то началось?

— Так что? — возвращает свое внимание на меня, склоняется над столом, опирается на него ладонями. — Воскресенье? Обед?

Она смешно проводит плечами, словно сейчас пустится в пляс. И я снова вспоминаю, какие дикие танцы застал в приемной, выглянув на душераздирающие вопли. Думал, там, по меньшей мере, нашествие осипших кошек прибыло, но нет, меня еще можно удивить. Особенно своей пластичностью. И улыбкой. И волосами. Ох уж это волосы. Мой. Личный. Фетиш.

— Хорошо, — улыбаюсь розоволосой нимфе. — В воскресенье.

— Ну, я тогда пошла? — мягко улыбается мне в ответ.

— Иди.

Она отталкивается от стола, вновь обдавая меня своим сладким запахом, и разворачивается к двери.

— Стой, так что на счет фамилии и ассоциативного ряда? — спрашиваю в ее спину.

— Ну, думаю, в отличие от огурцов, твой кончик совсем не горький! — выпаливает и бежать.

Звонкий девичий хохот доносится до меня из другого конца офиса и вызывает лишь очередной прилив тепла. Безбашенная девчонка с очень острым язычком.

Нельзя так с мужчинами. Нельзя.

Рабочий телефон оживает на столе.

— Да?

— Это правда? — тягуче спрашивает Серёгин. Доложили, значит, уже.

— Что именно? — не ведусь на его инсинуации.

— Стриптизерша средь бела дня!

— Она не стриптизерша. Она аниматор! — непроизвольно повторяю слова Майи.

— Ага, как же, — ржет друг. — А я вчера всю ночь помогал старушкам переходить дорогу. Так что, твой маленький контактный зоопарк расширяется?

— Не твое дело, Макс, честное слово!

— Значит, рас-ши-ря-ет-ся, — противно выводит он по слогам.

Клянусь, в этот момент я искренне не понимаю, почему мой друг до сих пор жив, а не пал от моих рук еще в студенчестве. Он же таким был всегда, сколько мы знакомы. Провокатор-агитатор хренов. Совсем за свою жизнь не держится.

— Ладно, на обед идешь? — переключается друг.

— Не сегодня, — избегаю очередной уловки друга вытащить из меня побольше подробностей.

— А в качалку сегодня пойдешь?

— Я-то пойду, а тебе это зачем?

— Хочу привести себя в форму. Вон, какие Барби к тебе, перекаченный Кен, клеятся. Тоже, может, так хочу.

— Ну, удачи, — совсем не тактично хмыкаю я.

— Так чё, во сколько?

— Ни во сколько. Найди себе свое место, я люблю заниматься без свидетелей.

Кладу трубку резче, чем хотелось бы. Серёгин, конечно, мой близкий друг, и он всегда подставит свое рыхлое плечо, но всему есть предел.

Выжимая очередные семьдесят на штанге под аккомпанемент Linkin Park в ушах, понял очевидное — не хочу ждать воскресенья. Вообще терять время, когда близится сороковник, кажется верхом идиотизма. Сколько себя помню, все делал по плану, каждый шаг отмерял, решения взвешивал, поступал сугубо согласно голосу разума и никогда по велению сердца. Думал, вот он залог счастья — размеренность жизни. А потом та смс, адресованная не мне, и чек из гостиницы, от которого забыли избавиться.

И все пошло прахом.

Восстанавливать свою жизнь из руин всегда трудозатратно. Ты ставишь камень на камень, восстанавливая первый этаж, затем второй, но в процессе понимаешь, что некоторых дверей больше нет, а окна закоптились недавним пожаром. Но хуже всего, что у твоего дома больше нет крыши, а значит, жить, как жил до этого, уже не получится. Приходится делать перепланировку. Так почему бы не разбить чудесный сад прямо под окнами спальни, пусть недолговечный, пусть на сезон, но именно на него хочется любоваться здесь и сейчас, каждую свободную минуту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Заканчиваю тренировку на полчаса раньше обычного, принимаю душ и еду кормить неблагодарного кота. По пути к дому выведываю у странной подружки Майи, где она сегодня работает. Покупаю цветы — всё-таки помню ещё, как это делается — и с глупой улыбкой дожидаюсь свое розоволосое чудо возле какого-то бара.

Предвкушаю ее реакцию. Предвкушаю предстоящий вечер. И эту ночь тоже предвкушаю.

Когда ее растрепанная макушка появляется в дверях, пульс учащается. Кажется, пора записаться на приём к врачу, такое сердцебиение просто опасно! Хотя то, что происходит с моим телом дальше — гораздо опаснее.

Потому что следом за Майей из дверей показывается какой-то долговязый пацан. Он хватает мою Шипучку за талию и приподнимает высоко над землёй. Она громко визжит и хохочет, пока тот забрасывает ее себе на плечо и смачно прикладывается ладонью по заднице.

И тумблер срывает.

Глава 22. Хороший тамада и конкурсы интересные

Майя

— Тебе не кажется, что это слегка… — Пашка выглядывает из нашего укрытия и морщит нос.

— Странно?

— По́шло! — заключает он.

— Ты серьезно? — я выгибаю одну бровь и упираю руки в свои поросячьи бока. — Психически здоровый человек вообще не станет заказывать себе свиней-стриптизеров. А так… одной больше, одной меньше…

— Не, Май, одно дело поржать над огромной тушей танцующего хряка, а другое — объединять мальчишник и девичник. Кто так делает вообще?

— У меня есть ответ на этот вопрос, но не будем оскорблять заказчиков, пока не получим от них деньги, — вздыхаю я и тянусь за съемной головой.

Пашка машет рукой и тоже облачается в костюм. Сегодняшний заказ — всем заказам заказ, конечно. На нашей практике такое впервые, чтоб невеста с подружками праздновала окончание холостяцкой жизни бок о бок с женихом, прощающимся со своей свободой. И чтоб оба затребовали себе свино-стриптиз. Ну да, ну да, празднуй они отдельно, обратились бы явно не в наше event-агентство и на выступающих было бы гораздо меньше одежды.

Выступать ужасно неудобно. Мы с Пашей очень стараемся, но музыка и программа у нас разная, а помещение — одно. В конце концов, мы оба не выдерживаем, и наше соло-выступление перерастает в обоюдные жаркие свино-танцы прямо посреди помещения. Нас окружает толпа из гостей, они хлопают, улюлюкают и поддерживают громкими выкриками то, как два парнокопытных сдирают друг с друга блестящие тряпки. Это чистая импровизация, но мы так входим во вкус, что напрочь забываем о взаимодействии с гостями, пока на наших персонажах не остаются последние преградки к гипертрофированным половым органам.