Микроавтобус уносил семью куда-то в город, при этом водитель все понял по одному только сказанному юношей слову. Он считал, что немцы приехали, чтобы посетить могилы погибших родственников, порадовавшись правильному воспитанию младшего поколения.

Ехали сравнительно недолго. Микроавтобус остановился у чего-то, на первый взгляд напоминающего парк. Виднелись каменные статуи, стояли деревья, ходили люди. Самойловы вышли из машины, идя туда, куда их целеустремленно вел Виктор. И тут деревья будто расступились, перед Надей, Машей и Гришей оказался памятник — цветок из камня с надписями на лепестках: «Пусть всегда будет солнце». Девочка и мальчик непонимающе переглянулись, а Виктор показал на каменную плиту: «…юным героям Ленинграда…»

— Героям? — удивилась Маша.

— Вы были героями, даже не сомневайся, — твердо произнес Виктор. — На крышах, у станков, даже на фронте. Все вы, кто жил и боролся, стоя в очереди за хлебом и кипятком… Так бабушка говорит, а она знает.

— Разве же это геройство… — вздохнул Гриша.

— А ты вспомни смену, — погладила его Надя по голове. — Ленку вспомни, Лидку, Степку.

— Я… — перед глазами мальчика встали все они. Он понял, что ему хотели сказать.

Потом микроавтобус отвез семью в центр. Даже Надя время от времени морщилась. Город был… Он был, это главное, но город казался всем троим каким-то чужим, незнакомым. И вроде бы Невский тот же, и Смольный… Только вот их дома не было, да и завод… Машка шла по улицам, полным людей, занятых своими делами, а перед глазами стоял совсем другой город. И вдруг так захотелось пройтись по послевоенному Ленинграду, просто до слез захотелось, но это было невозможно.

* * *

Гуляя по городу, Самойловы все больше понимали, что жить здесь не смогут. Больнее всего было Наде — и город совсем не казался ей родным, и люди были куда как озлобленней, а еще Витя… Девушке до слез не хотелось с ним расставаться. Увидевший и понявший это Гриша попросил Виктора отойти, пока Маша отвлекала Надю.

— Ты как к нашей Наде относишься? — поинтересовался мальчик, сверля юношу тяжелым взглядом.

— А как ты относишься к своей девочке, сможешь рассказать? — в ответ спросил его юноша, заставив Машу покраснеть, а Гришу задуматься. — Ну вот примерно также.

— Тогда хватит молчать, пока она плакать не начала, — строго произнес мальчик. — Ты поедешь к ней?

— А вот и поеду! — ответил Виктор.

— Гриша! — возмущенно воскликнула Надежда, но, поймав взгляд юноши, смутилась.

Не видя ничего плохого в том, что сделал, мальчик обнял свою Машу, двинувшись дальше по улице. Казалось, все хорошо, за спиной Витя и Надя строили планы на будущее, да герр и фрау Кох улыбались. Проблема вывозы Виктора таковой не являлась, да и связи позволяли. Учитывая, что он был колдуном, то можно было просто связаться со школой и они помогли бы. Против истинной любви колдуны не шли ни в одной стране мира, насколько это было известно Надежде.

Они прогуливались, никуда не спеша. Гриша смотрел по сторонам, сравнивая. Почему-то эмоциональную холодность, какие-то лицемерные ухмылки, где-то алчные взгляды, прощать совершенно не хотелось. Швейцарцам, гораздо лучше владевшим собой, мальчик готов был прощать это, потому что были они почти немцы, а к немцам Гриша сложно относился, но вот тем, кто претендовал быть «своим»…

Маша отлично понимала мысли своего мальчика, она и сама… Понимая при этом, что будет там, где Гриша. Все равно, где это будет, хоть на Марсе. Жизни без него девочка уже не представляла. Крутя головой во все стороны, Маша увидела ее.

По тротуару шла девочка лет пяти, наверное, на вид. Светлые волосы ее были явно давно не мыты и не расчесаны, голова низко опущена, а сам ребенок медленно шел, очень знакомо покачиваясь. Создавалось странное ощущение… Маша, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, рванулась к девочке, старательно не замечаемой прохожими. Люди брезгливо отворачивались от явно нуждавшегося в помощи ребенка, но Маша так не могла. Не мог и Гриша, тоже рванувшийся вперед. Он едва успел подхватить на руки падающую на мостовую незнакомую девочку.

Оказавшаяся в его руках малышка открыла глаза, заставляя замереть. Вскрикнула Маша, бросились к детям старшие, а из глаз совсем маленького ребенка на них двоих смотрела Блокада. Ничего не выражавшее лицо истощенной девочки, будто шагнувшей на эту улицу из далекого уже «смертного времени», было очень бледным, а в глазах был голод.

Даже не понимая, что делает, рефлекторным жестом Гриша потянулся к карману, чтобы потом просто вложить в рот девочке кусочек хлеба. Пораженно распахнувшиеся глаза ребенка все сказали мальчику, вспомнившему детдом. Подбежавшая Надя легко подняла незнакомую девочку на руки, растерянно оглянувшись на посуровевшего Виктора.

— Но… Как же так? — спросила Маша. — Откуда? Ведь Блокады нет! Мы же видели!

— Из детдома сбежала может, — глухо произнес Гриша. — Помнишь надзирательницу?

— И куда ее сейчас, в больницу? — поинтересовалась Надя, прижимая к себе дрожащее тело.

— Подожди минутку, — попросил ее Виктор, доставая из кармана какую-то коробочку.

В небольшой коробке обнаружилось блюдце, по которому немедленно побежало очень маленькое яблоко. Спустя несколько мгновений, в блюдце появилось бородатое лицо. Виктор быстро и очень сжато доложил, что именно произошло, а вот Надя осматривала ребенка, приходя во все большее недоумение. Маша, вспомнив больницу, тоже внимательно посмотрела на малышку и тут ее будто ударило — платье! Платье на незнакомой девочке было не совсем характерного для девяностых покроя. Создавалось действительно ощущение, что ребенок шагнул сюда прямо оттуда, но разве же могло такое быть?

— Витя… — позвала Надя своего ставшего несколько даже напряженным возлюбленного.

— Через полчаса сюда подъедет специалист, — сообщил Виктор. — Тогда и посмотрим. А пока нас попросили оставаться тут.

— Ее покормить надо, — заметил Гриша, потянувшись за еще одним кусочком хлеба.

— Постой, милый, — остановила его Маша. — Я помню, в больнице говорили, что нужно часто, но понемногу.

— Хорошо, — кивнул мальчик.

Он совершенно не понимал, что именно происходит, откуда взялась эта девочка в современном городе и почему от нее так старательно отворачивались. Все-таки, даже для девяностых это было несколько чересчур. Герр и Фрау Кох подошли поближе к детям, заглядывая через плечо Нади.

— Почему она так выглядит? — удивилась фрау Кох, подобного не видевшая даже на фотографиях.

— Это «ленинградская болезнь»[3], мамочка, — грустно произнесла Надя, по-прежнему прижимавшая ребенка к своей груди. — Только…

— На ней платье и вещи… — почти шепотом проговорила Маша. — Только непонятно, где теплое. Она же как-то выжила, значит должно было быть теплое?

— Бобма… — нечетко произнесла малышка, добавив. — Бух и все.

— А, бомба! — понял Гриша, подумав над тем, что могло случиться. — Могло завалить, вот она и вылезла в чем была… Ну, помнишь, когда по детсаду попали?

— Так это же не бомба была! — возразила ему Маша.

— Как будто маленький ребенок знает разницу, — вздохнул мальчик, попытавшись затем у девочки выяснить, как давно идет война.

В то, что она попала сюда прямиком из осажденного города, он уже поверил. Заметно было, что и Маша поверила, хоть и полностью не приняла, а Виктор, судя по всему, предполагал изначально. Девочку на их руках, кстати, прохожие по-прежнему старательно игнорировали, отворачиваясь, когда проходили мимо. Вот это, по мнению Нади уже было очень необычно.

— Здравствуй Виктор, здравствуйте, — откуда появился этот невысокий старичок, никто и не понял.

— Здравствуйте, Кирилл Мефодьевич, — с нескрываемым уважением поклонился юноша.

— Ах, оставьте политесы разводить, — отмахнулся пожилой мужчина, выглядевший очень старым. И голос был подстать виду — надтреснутый, какой-то скрипучий. — Показывайте вашу потеряшку.