— Они попросту боятся их снять с границы! Не хотят воевать на два фронта.
— Возможно, но критический момент в титаническом поединке с Германией еще не настал.
— Он близок! Скоро грядет решающий удар!
— Не уверен… Немецкие войска понесли огромные потери.
Генерал, рассерженный упрямством сына, стукнул кулаком по лакированному столику. Кудзуки-младший поспешил переменить тему и заговорил о положении в Маньчжурии, на советской границе. Квантунская армия сумеет выполнить свою историческую задачу.
— Если рассматривать ситуацию в Китае в отрыве от событий на Западе, можно сделать оптимистические выводы. На границе с СССР мы располагаем миллионной, прекрасно вооруженной и оснащенной армией. В Маньчжурии происходит консолидация антисоветских сил, включая армии белокитайских генералов, маньчжурские части императора Генри Пу-И, всевозможные формирования белогвардейцев, их руководство уверено, что пришло время рассчитаться с большевиками и вернуть себе власть в России; добавим к этому отсутствие единства взглядов у китайских коммунистов, это тоже нам на руку; истории еще предстоит разобраться в том, что у них происходит. Создается впечатление, что их лидеры ведут какую-то очень тонкую и сложную игру.
— Они доиграются, — буркнул генерал. — Придет время, всем этим игрокам срубим головы.
— «Белоэмигрантское бюро» в Маньчжурии, практически являющееся чем-то вроде русского правительства в эмиграции, развивает бурную деятельность, готовит в Харбине съезд. Будут дискутировать о том, каким быть русскому государству после уничтожения большевистского режима.
— Пустая болтовня.
— Возможно, отец, но, что бы ни случилось, наша военная администрация мобилизует белых русских — казаков, офицеров; взяты под наш непосредственный и особый контроль и маньчжурские императорские войска…
— Тоже вояки!
— Ничего, во втором эшелоне, как части поддержки, они вполне пригодятся…
Проговорили до вечера; генерал внимательно рассматривал сына. Был он тихим послушным ребенком. А сейчас — лысеющий лоб, очки с сильными стеклами. Неумолимая поступь времени. Но хитрец, хитрец… Разумеется, рассказал не все, не пожелал откровенничать. Военные тайны, безусловно, разглашению не подлежат даже под страхом смерти, но есть ли у сына более близкий друг и советчик, кому можно поведать даже сокровенное?!
Они прогуливались в саду среди декоративных кустов и низкорослых деревьев. Воздух был свеж и прохладен, звенели цикады, в темнеющем небе бесшумно выписывали затейливые узоры летучие мыши, хищники плавно парили, высматривая добычу.
Отец и сын стояли у прозрачного озера долго. По лаковой поверхности, усеянной белыми лилиями, шли круги — собирала упавшую в воду мошкару, лениво плескалась рыба. Оба молчали, думая о своем. Генерал сетовал на столь быстро промчавшиеся годы, досадуя, что тщательно скрываемые болезни и подкравшаяся на мягких лапах немощь выбили его из седла и он теперь не у дел, втайне завидовал сыну, а тот, наслаждаясь благостной тишиной и покоем родительского дома, старался не вспоминать о сложном и страшном мире, в котором он вот уже столько лет жил и в который в скором времени должен возвратиться…
Кудзуки уезжал с чувством горечи: если провидению будет угодно, он вернется на родину горсткой пепла в стандартной армейской урне. Однако тревожные мысли вскоре рассеялись, уступив место законной гордости самурая, который возвращается после непродолжительной отлучки к выполнению предписанных свыше обязанностей — борьбе с врагами. Гордость и радость переполнили его, когда Кудзуки вошел в мрачное, выкрашенное в серый цвет здание, где размещался нужный ему отдел военного министерства.
Отдав честь вытянувшимся часовым, поприветствовав дежурного офицера, Кудзуки поднялся на третий этаж, долго шагал по длинному узкому коридору, за вторым поворотом остановился у столика, за которым сидел молодой, щеголеватый капитан, предъявил удостоверение. Офицер нагло уставился на него, сверяя фотографию на документе с оригиналом, отдав удостоверение, пригласил войти в кабинет. Кудзуки отрапортовал полному, круглолицему человеку в штатском, поклонился сидящим за столом офицерам, сел на свободное кресло. Хозяин кабинета попросил его немного подождать:
— Извините, полковник, мы сейчас заканчиваем.
Вскоре кабинет опустел, Кудзуки взглянул на часы и начал доклад. Говорил долго, когда закончил, хозяин кабинета встал, Кудзуки вскочил; властный жест заставил его опуститься в кресло. Круглолицый прошелся по кабинету, подошел к окну, постоял, поглаживая короткими пальцами переплет рамы, повернулся.
— В принципе акцию одобряю. Напомню о немаловажных деталях. Все материалы поступают к нам, все, достойное внимания; прочим можете осчастливить руководителей белого движения, не надо забывать, что они лишь попутчики, придет время, и наши пути разойдутся: у Ямато свои задачи, великие цели. Но сперва нужно покончить с Советами. Вы спросите: почему же в таком случае руководство операцией «Хризантема» поручено не японцу? Разъясняю: это чисто политический жест, русских белых нужно покрепче привязать к японской колеснице. Русские тяготеют к самостоятельности, удовлетворим их амбиции. Ни один из так называемых российских патриотов не должен догадываться о наших план на будущее, кстати, они известны лишь нескольким старшим офицерам.
Круглолицый помолчал, чтобы полковник оценил оказанное ему доверие; Кудзуки заметил, что белое движение в Китае не стоит переоценивать, серьезной силы белоэмигранты не представляют.
Хозяин кабинета протер мягкой фланелькой стекла очков:
— Вы заблуждаетесь, полковник, недооцениваете немалый труд, который вложен и вкладывается нами в белое движение. Много лет мы оказываем всем организациям антибольшевистского толка моральную и материальную поддержку, без нас они не просуществуют и месяца.
Беседа грозила затянуться, но Кудзуки был к этому готов; здешние господа склонны к пространным рассуждениям, они всерьез полагают, что это помогает сотрудникам, получающим задание их выполнять. Возражать или проявлять нетерпение здесь не принято, остается одно: слушать.
Кудзуки покинул мрачное здание, зной схлынул, и токийцы фланировали по улицам, наслаждаясь прохладой. Кудзуки тоже решил подышать воздухом, неторопливо направился к центру огромного города.
На миниатюрном мостике полковник остановился, отсюда открывался красивый вид на дворец императора; может быть, сейчас за высокой каменной оградой прогуливается невысокий узкоплечий человек, чьи портреты знает каждый японец, император Хирохито. Кудзуки видел однажды живого бога, было это на параде несколько лет назад. Затаив дыхание, смотрел офицер на императора, но Хирохито должного впечатления на Кудзуки не произвел: щуплая фигурка, невыразительное лицо. Тем не менее все, что говорил император, было для полковника свято.
С тех пор Кудзуки всякий раз приходил к императорскому дворцу перед значительными событиями в своей жизни. Впервые он побывал здесь, закончив военную академию. Молодые офицеры поклялись у древних дворцовых ворот хранить верность императору до смерти. В тот день они стали свидетелями редкого зрелища. С благоговением рассматривая дворец, офицеры не обращали внимания на маленького, скромно одетого человека, тихо молившегося под развесистым тенистым деревом. Внезапно он накренился и неловко упал. Кудзуки нагнулся к нему, чтобы помочь старику подняться, и замер — в животе старика торчал меч.
— Харакири, харакири, — почтительно зашептали офицеры; старик лежал неподвижно, текла кровь…
Отдав почести истинному самураю, офицеры всю дорогу до ресторана, где они собирались отметить выпуск, говорили о храбреце, гадали о причине, вдохновившей его на подвиг. Майор Сато, сокурсник Кудзуки, когда было уже немало выпито и съедено, встал.
— Позвольте провозгласить тост за мужество, заложенное в характере японцев. Выпьем за человека, который сегодня преподал нам прекрасный урок. Это подлинный рыцарь, не каждому дано умереть как самураю, и не каждый отважится на это.
