В реальность меня вернули громкие всхлипывания Дженни. Несмотря на то, что девушка сейчас была в крепких объятиях любимого парня, ее лицо побелело от ужаса и откуда-то налетевшего страха. Она вся дрожала, как последний осенний лист на ветру, разглядывая окружающих огромными, переполненными слезами и ужасом глазами. Вот истеричка!

– Ты! – рявкнул в мою сторону Дани, кажется, на некогда добродушного парня тоже набросился внезапный приступ гнева. – Ты снова все испортила, да?!

Это был не вопрос, а скорее утверждение, грубо брошенное в мою сторону.

– Чего? Да пошел ты! – процедила я сквозь зубы. От его грубого тона на меня накатила такая волна ярости, что было тяжело дышать.

– Что вы делаете? Успокойтесь! – умоляла дрожащим тоном Дженни. Напрасно она встала между нами и попыталась нас разнять. – Умоляю! Прекратите оба!

Дани легонько схватил плачущую девушку за плечи и быстро спрятал ее за своей спиной. Температура понизилась до такой степени, что наше разгоряченное дыхание превращалось в клубы густого тумана. Но нам двоим сейчас не было холодно в этой маленькой кофейне, потому что в каждом из нас горел огонь ненависти. Мы столкнулись с ним лицом к лицу, как два дерущихся уличных кота. Даниель схватил меня за футболку, которая громко затрещала, а я его – прямо за горло. Мы смело не моргая смотрели друг другу в глаза, каждый видел свое отражение и крепче сжимал кулаки для удара. Чьи-то зубы сейчас вылетят через три… два… один…

Наступившую тишину ожидания, вдруг, резко разорвал громкий звон колокольчика – входная дверь в кофейню широко распахнулась. Однако, на пороге никого не было, лишь только последние, но довольно яркие лучи убегающего солнца ударили нам с Даниэлем в глаза. Странно, в то же мгновение нашу взаимную ненависть, как рукой сняло. Мы мгновенно отпустили друг друга и даже отскочили на шаг назад. Дженни тут же бросилась парню на шею, ее внезапный приступ леденящего ужаса тоже испарился, как капля под яркими лучами солнца.

– Эм… я нечаянно, – пробормотала я, убирая руки с покрасневшей шеи Даниэля, тот с шумом наконец-то вздохнул полной грудью. От стыда я не знала, куда деть свой взгляд. – Прошу понять и простить… – пробормотала я себе под нос, пока внезапно не увидела того, кто открыл дверь в кофейню в этот самый нужный момент. – Эй! Так это же белка!

И, действительно, на дверной ручке с уличной стороны повис тот самый зверек, что еще недавно рассматривал меня своими зелеными бусинками-глазенками сквозь заплаканное окно. Очень необычный цвет глаз для грызуна. Так же у зверька совершенно отсутствовал хвост, словно его оторвали. Белка отнюдь не обрадовалась моему энтузиазму, а также прочим сюсюканиям, полетевшим на нее со всех сторон, вроде «Ути-пути, какая холосая!» и даже «Кыс-кыс-кыс! Держи кекс!». Зверек сердито пискнул и быстро перепрыгнул с дверной ручки на пожелтевший куст сирени, оттуда – на березу и далее по крыше исчез в неизвестном направлении. То же самое сейчас намеревалась сделать и я – от стыда провалиться, лишь бы побыстрее отсюда удалиться.

Да уж! В этой кофейне мне больше ничего никогда не достанется нахаляву, кроме подзатыльников…

***

Странное непонятное дело. Каждый из нас может вспомнить моменты, когда, вдруг, из неоткуда накидывалась смертельная тоска, жгучий гнев или же непонятный страх. Вроде бы, все хорошо, но нет, все вокруг бесит и раздражает, что-то огромное давит на плечи, прижимает к земле. Внезапно хочется все бросить и расплакаться. Окружающие делают все не то – не то говорят, не так смотрят и даже – дышат. Всему на свете, даже самому невероятному, есть объяснение…

В тот дождливый осенний вечер в маленькой частной кофейне грелись не девять гостей, а одиннадцать. Двое непрошенных и невидимых мальчишек сидели у дальнего окна рядом с худенькой темноволосой девушкой в затертых джинсах и в темной потрепанной футболке.

Небольшие и но невероятно красивые, словно искусно сделанные куклы, мальчишки сначала долго молча смотрели друг на друга, моргая своими длинными ресницами, будто не веря, что, наконец-то, смогли встретить в мире людей свою полную противоположность. Так уж повелось, что любовь и смерть часто ходят вместе.

– Люцифер? Ты что тут делаешь? Кто отправил тебя в мир смертных? – спрашивал снова и снова златовласый миловидный мальчишка лет двенадцати, моргая ярко-голубыми, как безоблачное небо, глазами. Он был размером не больше обычного домашнего кота, и сидел на краешке стола так близко к девчонке с темными короткими волосами, что мог с легкостью до нее дотянуться. За его хрупкими детскими плечами сияла пара ослепительно-белых крыльев, в тон его легкой греческой тоге. – Твой отец, вообще, знает, что ты тут?

– Знаешь что, Амурчик, мне уже три сотни лет! – прошипел его бессмертный собеседник, еще один вечно-юный мальчишка, который взрослел не годами, а тысячелетиями. Он был обычного роста, привычного для паренька лет пятнадцати, бледнолицый, темноглазый и с головой закутанный в плотный черный плащ, такой плотный и толстый, словно сотканный из тьмы беззвездной ночи. За его спиной торчали угольно-черные перепончатые крылья, как у огромной летучей мыши. – Где хочу там и гуляю! Я здесь на каникулах! Мне надоело сидеть в Тартаре и играться с Цербером!

– Я тебе не Амурчик! Меня зовут Джонас, что значит, голубь… – уверенно начал Купидон, крепче сжимая свой золотой лук, что висел у него через плечо.

– Для меня ты всегда будешь голубок! – нахально перебил Демон, сверкая своими черными без белков и зрачков глазами. Следом он добавил с нескрываемой гордостью. – Я не Люцифер, не путай меня с братом! Меня зовут Люциморт, что значит гибель света!

– Эм… ты имел ввиду – гибнущий от света, да? – передразнил его Джонас, который гораздо лучше знал древнейший язык.

Люциморт сделал вид, будто ничего не услышал. Он не мог и пальцем тронуть Купидона, для него это было все-равно, как прикоснуться к открытому огню. Незримый мальчишка Демон сидел на том самом свободном мягком пуфике, что одиноко пустовал рядом с пацанкой. От его плотного черного плаща вверх поднимались еле заметные белые клубы тумана, какие бывают, когда кто-то разгоряченный выходит из бани на мороз. Только сейчас все было с точностью, но наоборот – это в кофейне было тепло, а от парня, как от свежего куска льда, по комнате растекался холод. Вот почему голубоглазая девчонка, сидящая рядом с ним в одних джинсах и футболке, мерзла и дрожала, а ее кофе остывало с такой скоростью, будто его поставили в холодильник. Согласно законам физики так всегда бывает, когда любой призрак или Демон приходит в мир смертных – он отнимает тепло и энергию у всего живого, часто ломая и разрушая все, к чему прикасается. Вызывая у людей самые негативные эмоции безо всяких на то причин.

– Значит, голубочек, эта лохматая с темными волосами – та самая смертная, что помешала мне вырвать у тебя колчан со стрелами вчера вечером, да-с? – зло проскрипел зубами Люцимортт, небрежно кивая в сторону голубоглазой пацанки. Его черные глаза, как две дыры в потусторонний мир, совершенно не имели белков и поглощали не только свет с теплом, но и надежду. Младший и самый любимый сын Аида скинул с головы свой глубокий черный капюшон, во все стороны, как змеи, по его плечам разбежались длинные иссиня-черные пряди волос. Значит, в кофейне стало уже достаточно холодно, и он может снять шапку. Еще минут двадцать-тридцать, и на окне вместо мокрых разводов дождя станут проступать узоры инея. Но адский холод – это, увы, далеко не самое страшное, что в мир смертных может принести с собой Демон, тем более такого уровня, как сын самого Аида.

– Что ты молчишь, пернатый? Я все и так давно знаю, какое желание она у тебя попросила! Значит, теперь ты охраняешь ее сердце от стрел других Купидонов? Чтобы девочка не могла влюбиться? Ха! Какое верное у нее желание! И… какое глупейшее благородство с твоей стороны! Ну посмотри ты на этих смертных! Какие же они жалкие, слабые и никчемные! Ой… ауйч! Будь ты проклята до седьмого колена, ведьма!