– А какое у него было заведение?

– Я не знаю, как лучше выразиться, господин полковник, – замялся хозяин варьете. – Мой компаньон… Одним словом, у него было такое заведение, о котором не принято говорить при дамах, господин полковник…

– Здесь, кажется, нет дам…

– У него был бордель, господин полковник, прошу меня извинить.

– Уже если извинять, то его, а не вас, – ответил Сергей Павлович. – И ваш компаньон порекомендовал эти два номера из бывшего своего заведения… Так?

– В какой-то мере, господин полковник…

– Как видите, майор Пискунов беспощаден не к балету, а совсем к другим вещам. Хорошо, идите, мы проверим этот вопрос.

Пятясь и непрерывно кланяясь, хозяин варьете вышел из кабинета. Глухов и Сергей Павлович посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Ну, кто там ещё? – спросил Сергей Павлович.

– Сейчас. – Глухов, снова открыв дверь, произнёс привычное “битте”.

В кабинет вошла сухая, высокая женщина, в расшитом чепце и тёмном, закрытом платье крестьянского покроя. За нею, держа в руке зелёную тирольскую шляпу с пером, осторожно следовал маленький, круглый, как шар, человечек с выражением крайнего испуга на красном, обветренном лице.

– Гутен таг, герр комендант!.. – басом пропела женщина и сделала нечто вроде книксена.

– Гутен таг, герр комендант! – тоненьким голосом повторил как эхо мужчина и низко поклонился.

– Гутен таг! – ответил Глухов. – Зецен зи, битте…

– Вот такое дело, герр комендант, – решительно начала женщина. – Я есть Анна-Мария Глезер. Это есть Карл Глезер. Между прочим, герр комендант, Карл Глезер есть мой муж…

– Я вас слушаю, фрау Глезер, – сказал Глухов и тут же шепнул сидящему рядом с ним Леонтьеву: “Ручаюсь, пришли отказываться от земли…”

– Вчера, герр комендант, меня, Анну-Марию Глезер, и моего мужа Карла Глезер вызвали в контору поместья господина фон Равеца и там объявили, что я, Анна-Мария Глезер, и мой муж, Карл Глезер, должны взять землю господина фон Равеца… – начала женщина.

– Да, да, ровно три гектара, герр комендант, за прудом, недалеко от беседки, где господин фон Равец всегда играл в преферанс, – добавил её муж.

– Понятно. Вас волен зи по такому случаю? – быстро спросил Глухов.

И опять поразился Сергей Павлович тому, что эти немецкие крестьяне отлично поняли подполковника.

– Их данке, герр комендант, – произнесла женщина и опять сделала нечто вроде книксена.

– Их данке, – пропищал её муж.

Глухов смутился и растерянно посмотрел на Сергея Павловича.

– Смотрите, берут… – шепнул, смутившись, Глухов. – Удивлён!..

И, обращаясь уже к крестьянам, произнёс:

– Зеер гут. Одним словом, в добрый час… Гуте ур!..

– Мы пришли сказать, господин комендант, – снова произнесла женщина, – что я, Анна-Мария Глезер, и мой муж, Карл Глезер, не можем взять эту землю…

– Да, да, мы никак не можем! – повторил Карл Глезер.

– Что я вам говорил?! – сразу успокоившись, прошептал Леонтьеву Глухов. – Уж я их знаю!..

– Неужели такая плохая земля? – сделав вид, что не понимает причины отказа, обратился Леонтьев к супружеской чете.

– О, что вы говорите, герр оберст! – почти с испугом ответила женщина. – Превосходная земля!.. Это же земля барона фон Равеца!.. Разве у него могла быть плохая земля?

– У барона фон Равеца не могло быть плохой земли, – подтвердил Карл Глезер. – На то он и барон…

– Но если земля хороша, то почему же вы не хотите её брать? – улыбаясь, спросил Леонтьев.

– Потому что это земля барона фон Равеца, – ответила женщина.

– Да, да, это же его земля, – произнёс её муж.

– А разве вы не знаете, что помещичьи земли теперь будут отданы крестьянам? – спросил Леонтьев.

– Нам сказали, что хотят так сделать, герр оберст, – ответила крестьянка. – Но ведь барон не оставил такого завещания.

– А барон разве умер?

– Нет, он удрал на запад, герр оберст. Он не умер. Тем более мы не можем взять его землю без его согласия…

– Как же можно без согласия барона? – удивленно пропищал Карл Глезер. – Три дня назад от барона пришло письмо – он запрещает бауэрам брать землю…

– Да, да, и господин барон пишет, что скоро вернётся обратно, в своё поместье, герр оберст…

– Я сомневаюсь в этом, – произнёс Леонтьев. – Но если барон и вернётся, то никто не вернёт ему поместья… Он может получить такой же надел земли, как и любой из вас, не больше…

– Но это же его земля, – воскликнула женщина.

– Нет, это народная земля, – уже рассердившись, сказал Леонтьев. – И вам пора это понять… Где вы живёте?

– Деревня Шпигельдорф, рядом с поместьем барона фон Равеца, герр оберст…

– Через пару дней я приеду в вашу деревню, соберу всех бауэров и мы вместе решим этот вопрос, – произнёс Глухов. – Ждите моего приезда…

– Хорошо, мы будем вас ждать, герр комендант, – сказала женщина и, снова присев, направилась к двери.

– Мы будем ждать, – повторил, как всегда, её муж и тоже направился к выходу.

– Одну минуту, – остановил их Леонтьев. – Присядьте, пожалуйста.

Супруги Глезер снова подошли к столу и послушно сели.

– Остальные крестьяне вашей деревни тоже отказываются от земли?

– Да, господин полковник, за исключением трёх человек.

– Понимаю. А как вы поступите, если я дам вам приказ взять землю? Понимаете, приказ?

– Приказ есть приказ, господин полковник. Как можно не выполнять приказ? – пропищал Глезер, неуверенно поглядывая на жену.

– Но приказ должен быть в письменном виде, – добавила женщина. – Чтобы господин барон мог убедиться, что мы не могли иначе поступить…

– Хорошо. Вы получите такой приказ, – сказал Леонтьев, и крестьяне, заметно повеселев, ушли из кабинета.

– Видали? – спросил Глухов.

– Видал. И вовсе не удивлён, – ответил Леонтьев. – Чудес на свете не бывает, товарищ Глухов. Они так воспитаны веками. Но сила революционных идей как раз и состоит в том, что вековые предрассудки, обычаи и взгляды этими идеями взрываются в сравнительно короткий срок. Ничего, немецкий народ пережил Гитлера, переживёт и барона фон Равеца, Анна-Мария Глезер ещё поймёт, что баронская земля принадлежит ей, а не барону. И, насколько я успел заменить, если это поймёт Анна-Мария, то вместе с нею поймёт и её муж, – с улыбкой добавил Леонтьев. – Помните, знаменитый немецкий стратег Клаузевиц писал, что для армии момент наивысшей победы может иногда превратиться в поражение. Наша армия победила гитлеровскую Германию, заняла Берлин. Огромная победа!.. Но если Анна-Мария Глезер не поймёт, что баронская земля принадлежит ей, если мы не сможем её в этом убедить, это будет настоящее поражение, Глухов, прошу меня верно понять… И мы с вами обязаны победить снова, потому что никто не простит нам поражения… Условимся же с самого начала, товарищ Глухов, что и за эту победу мы будем бороться так же настойчиво, терпеливо и смело, как боролись за первую…

И, подойдя к Глухову, Сергей Павлович крепко пожал ему руку.

Уже вечером, познакомившись с работниками комендатуры, полковник в сопровождении своего заместителя поехал на приготовленную для него квартиру. Глухов сообщил, что Леонтьеву отведён второй этаж в вилле, принадлежащей известному немецкому физику профессору Иоганну Вайнбергу.

– Вайнберг? – спросил в машине Леонтьев. – Я где-то слышал эту фамилию…

– Возможно, Сергей Павлович, – ответил Глухов. – Это довольно крупный учёный. Он никогда не был нацистом и даже находился под наблюдением гестапо, как нам удалось выяснить. Не будь он таким крупным физиком, его давно бы упрятали в концлагерь. Правда, этот профессор, как мне говорили, чуждается политики, но в антифашистских кругах он всегда пользовался репутацией честного человека… У него хорошая вилла, сад, и я считал, что поселиться вам в этом доме со всех точек зрения удобно… Профессор два года назад овдовел, живёт с невесткой и её сынишкой. Сын профессора Вайнберга погиб на фронте.