Но мы знаем: в это время кот Марьи Ивановны до утра танцует лезгинку…

(Школьный детектив, основанный на реальных событиях)

Читатель, смейся!

Верх земных утех -

Из-за угла смеяться

Надо всеми.

Пушкин А.С.

Марья Ивановна затаилась за углом школьного коридора насколько позволяли ее округлые формы. Она тихонько посмеивалась, вспоминая, как вчера, засидевшись допоздна за проверкой тетрадей, задремала… Ночью она пробудилась от неясного шума, но не стала сразу обнаруживать свое бодрствование, а тихонько смотрела через седые прядки, как кот ее танцует лезгинку на стопках непроверенных тетрадей. Приглядевшись, Мария Ивановна заметила, что во время танца кот вправо одной лапой аккуратно отодвигает тетради с отличными и хорошими сочинениями, а влево другой лапкой отбрасывает те, где все плохо… Над одной из тетрадей кот сделал немыслимое па и… оставил ее в центре стола.

Марья Ивановна снова уснула.

Поутру, собирая тетради, она полностью была согласна со своим усатым помощником – все проверено верно. Но одинокая тетрадь в центре стола и ей не давала покоя. Она принадлежала шестикласснику Вите. И написал он вроде бы верно, но Марья Ивановна точно знала, что так писать нельзя! Она так не учила, хотя в душе была полностью согласна с мнением ученика. Вот и мудрый кот не смог принять однозначное решение!..

       На перемене Марья Ивановна стояла за углом и посмеивалась, наблюдая за учениками 6 класса. Неожиданно по школе, словно вихрь пронесся – объявлен экстренный педсовет! Учительницы утицами поплыли в кабинет директора, из-за дверей которого слышались звуки, напоминающие жизнь приусадебного хозяйства, когда говорок хлопочущих кур неожиданно перекрывается заполошно-истерическим криком петуха. Марья Ивановна, заправив привычным жестом за уши седые прядки, присоединилась к коллегам, округлой утиной походочкой направляясь к школьному приписному курятнику, где квохтал взволнованный учительский полилог:

– ЧП! Коллеги!

– Коллеги! ЧП!

– Руки тому оторвать!

– Кощунство!

– Это вопиюще!

– Почему у нас?!

– Найдем и накажем!

– Что тут? Что тут? – не очень заинтересованно подкудахтнула свою лепту Марья Ивановна. Однако ее робкий вопрос потонул в грандиозной речи директора.

–Коллеги! Я экстренно собрала вас, чтобы всем объявить о вопиющем проступке одного из учеников нашей школы… Она хотела выдержать МХАТовскую паузу, чтобы известие приобрело ещё большую значимость, но волнение не позволило ей этого сделать, и голос, предательски сорвавшийся, надрывно кукарекнул:

– В школе ЧП! Найден учебник! Новый! За 6 класс! В туалете! За унитазом!

Директорша выдохнула, словно вынырнула из омута.

– Это учебник литературы! – веско добавила предводительница птичьего царства.

Головы утиц заинтересованно-сочувственно повернулись в сторону Марьи Ивановны. Она загадочно потупилась. Начальница наддала децибел:

– Учебники подписаны! Это учебник… Виктора.

Раздалось многоголосое кряканье и кудахтанье, из которого с трудом вычленялись человеческие слова "я так и знала", " кто бы сомневался", "а кому же ещё"......................

Когда "Гул утих… Я вышел на подмостки, прислоняясь к дверному косяку, я ловлю в случайном отголоске, что случится на моем веку. На меня направлен сумрак ночи тысячью биноклей на оси. Если только можешь, Авва отче, чашу эту мимо пронеси. Я люблю твой замысел упрямый и играть согласен эту роль, но сейчас идет другая драма. И на этот раз меня уволь. Но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути. Я один. Все тоне в фарисействе. Жизнь прожить, не поле перейти"…

      Это, конечно, был Пастернак. И к делу не относился, но как-то сам попросился… Виктор знал эти строки. Он много чего знал в свои неполные двенадцать. Порой ему казалось, что он очень давно живёт, а иногда ощущалось, что только вчера родился. Когда, как гром среди ясного неба, прозвучало объявление о вызове к директору, Витька ощутил гамму смешанных чувств: недоумение, лёгкий гадливый холодок тревоги, азарт и отчаяние героя, бросающегося на амбразуру, некое величие и в то же время желание схорониться за плинтусом. Мысленно он перебирал, в чем может быть повинен, и размышлял, стоит ли в этом сразу признаться или же все отрицать?!

      Когда, вперив тяжкий взгляд поверх очков, суровая женщина средних лет, облеченная педагогической властью, объявила приговор, он опешил. Узнав, в чем его обвиняют, он недоумевал, но не подавал виду. Снова холодной волной накрыли разнообразные чувства: смешно, нелепо, глупо, странно. "Я один, все тонет в фарисействе…" Неожиданно для самого себя Виктор выпалил:

– Признаю свою вину! Вы будете смеяться, но я просто зачитался рассказом. А, когда звонок прозвенел, сунул учебник за унитаз, чтобы не смеялись одноклассники. Простите меня, – обезоруживающе улыбнулся Витька и ясными очами посмотрел в глаза суровой женщины.

Ещё не всё человеческое покинуло душу заслуженного педагога, и она начала мягко журить незадачливого читателя. Речонка обвинений постепенно обмелела, завершившись наставительным бульканьем.

А вот Марья Ивановна так просто сдаваться не собиралась. Всем было интересно, как отреагирует учитель предмета, учебник по которому был найден в таком скоромном месте. Узнав, что подозреваемый быстро сознался в проступке, она позвала его к себе в кабинет:

– Виктор, ты явно намекаешь, что взял на себя чужую вину? – как можно мягче, кошачьими округлыми лапами прошлась Марья Ивановна по всему Виктору.

– А вот я не верю тебе! – остренько клюнула она его. И пошла щипать, топтать и шипеть о великих мыслителях – гениях литературы, о их бессмертном наследии и духовном богатстве, о значимости русской литературы, запросто отправленной какой-то "вшой, блохой паскудной" – за унитаз! В завершении патетической речи Марья Ивановна гордо вынесла вердикт-приговор: "Я отлучаю тебя, Виктор, от участия в школьном конкурсе «Родники мудрости». Ты не будешь читать наизусть стихотворение ни Пастернака, никого другого».

А вот это было уже и больно, и обидно. Стихи читать хотелось, выступать он любил. Но со взрослыми, полными смысла стихами, а не с произведениями Самуила Яковлевича Маршака. Конечно, и Маршака Витька уважал, но его глубокий смысл был хорош лет в семь-восемь, а не в двенадцать. Потому это отлучение ударило по самому больному месту. Парень приуныл.

Виктор только делал вид, что слушает гневные речи Марьи Ивановны, вежливо кивая в ответ. Он вдруг понял, что сам до конца не уверен, что не совершал этого проступка. Возможно, он, действительно, в забывчивости совершил то, в чём его обвинили.

Слух о признании вины и «составе преступления» быстро распространился по школе. Одноклассники подтрунивали над Витькой, придумывая разные прозвища. А несколько старшеклассников солидно подошли, пожали руку. Похлопали по плечу, басовито сказав: «Красава! Мужик!»

От их уважения парню было неловко, он-то знал, что не совершал этого подвига. Или совершал?

Постепенно «Гул затих… Я вышел на подмостки…» Это уже было?

На подмостки Виктор, конечно, вышел и стихи прочёл. Ведь Марья Ивановна уже через пару дней взяла свои слова обратно. Она, отчитав любимца, долго переживала, вздыхала, пила настойку пустырника… Ей отчётливо помнилось, как коварный кот, оставив непроверенную Витькину тетрадь в центре стола, мерзко посмеиваясь, намекал на какую-то пакость. И она, взяв откуда-то учебник шестиклассника, опасливо оглядываясь, спрятала его рано утром за унитаз, а хитрый кот изобразил фуэте на крышке. Впрочем, может, это приснилось уставшей женщине, принимающей успокоительные таблетки после ежедневных восьми уроков, дополнительных занятий и двух-трёх пачек тетрадей (или стопок…тетрадей)?

И только кот знал истину! Он видел, как крепко спит его хозяйка. А из-за угла вышла тень с узнаваемым профилем и пушистыми бакенбардами, прорисовывающимися в лунном свете. Обладатель тени загадочно улыбнувшись, пробормотал нечто изысканное и…спрятал учебник с этим самым узнаваемым профилем глубоко за унитаз. Возможно, он думал, что это тайник…