Очевидный ответ состоит в следующем: а с каких это пор человеческие действия направляются разумом? Макс Вебер (Weber, 1978: I, 25) выделил четыре основных типа человеческих действий – целерациональные, традиционные, аффективные (то есть эмоциональные) и ценностно-рациональные. Целерациональные действия, которые изучаются сторонниками теории рацвыбора, безусловно, важны для человеческого поведения. Однако там, где отношения власти или этническая идентичность подверглись интернализации, мы можем не думая, без рационального расчета производить традиционные действия, если другие члены группы говорят нам, что мы находимся под угрозой. Тогда мы определяем свои интересы в терминах этой групповой идентификации. Только в ее рамках мы определяем свои личные интересы. Во время войны мы рутинно подчиняемся приказу убивать, даже если не испытываем ненависти к жертве. Далее, по мере эскалации межэтнических столкновений, начинаются аффективные действия. Любовь к собственной группе, страх, ненависть и гнев по отношению к другой могут одержать верх над соображениями практической пользы. Наконец, мы можем совершать ценностно-рациональные действия, преследуя определенные цели любой ценой. Это действия, имеющие идеологическую мотивацию. Когда люди готовы рисковать жизнью или убивать других ради своих ценностей, соображения практической пользы отодвигаются на задний план. Различия, введенные Вебером, представляются весьма важными при обсуждении этнических чисток. Ниже я буду обсуждать все четыре типа мотивов, когда речь идет об исполнителях чисток.

Рацтеория требует такой строгости и простоты, какие нельзя найти в реальном мире. Теоретические амбиции ее сторонников поистине замечательны: делается попытка реконструировать выбор, совершаемый многочисленными и меняющимися действующими лицами, включая ценности, традиции и эмоции, а также практические цели, в более широком и изменчивом контексте силы и власти. Правда, в моем тезисе 6 предложена рациональная реконструкция мотивов. Я делаю попытку обнаружить сменяющиеся планы этнических лидеров, формально обозначая их исходную основную цель как План А, а ее дальнейшие модификации как План Б, План В и т. д. Эта методология иногда оказывается слишком схематичной и рациональной, так как намерения часто темны и изменчивы. Тем не менее она окажется полезной, поскольку этническая чистка никогда не выдвигалась этнонационалистами как первоначальный план, и мы должны уметь реконструировать последовательную смену их целей. Однако здесь возникает более общий вопрос о мотивах.

Тысячи людей участвуют в кровавых чистках наихудшего рода. Свидетелей больше всего интересовал один вопрос: как, казалось бы, обычные люди могут осуществлять кровавые чистки? Часто проблема формулировалась в виде простого противопоставления: это обычные люди, как мы с вами, попавшие в исключительные обстоятельства, или идеологизированные фанатики?

Самый известный ответ на этот вопрос был дан в экспериментах Стэнли Милгрэма. Участникам эксперимента – простым американцам – было предложено проводить тесты на IQ для другой группы испытуемых. Те, кто давал неправильные ответы, должны были получать сильный электрический шок. Испытуемым объяснили, что ученые проверяют, может ли применение шока улучшить результаты IQ (причем экспериментаторы были одеты в белые лабораторные халаты!). 65 % этих обычных людей (между мужчинами и женщинами не было разницы) подчинялись, когда от них требовали причинить сильную боль, нажимая на рычаг в комнате, расположенной по соседству от комнаты жертвы. Нажимая рычаг, они могли слышать, как жертва кричит от боли за стеной. 30 % все равно соглашалось, если им предлагали самим вызвать шок, прижимая ладонь жертвы к пластинке, через которую пропускается электрический ток. Некоторые участвовали в эксперименте с энтузиазмом и, похоже, получали удовольствие от причинения боли. Но большинство пребывало в глубоком смятении. При более сильном шоке испытуемые кричали, чтобы экспериментатор остановился. Но, несмотря на сильный моральный и физический дискомфорт, они продолжали причинять боль, так как были не в состоянии противодействовать авторитету науки. Как комментирует Милгрэм (Milgram, 1974: 10), «некоторые были совершенно убеждены, что делают что-то не то, но не могли в открытую противоречить авторитету». Но Милгрэм не был таким садистом, как может показаться из-за его эксперимента. Боль симулировалась, «жертвы» были ассистентами экспериментатора, и электрический ток не передавался.

Милгрэм предполагает, что обычные современные люди способны на убийство, если приказ исходит от легитимного научного учреждения. Большее количество людей может пойти на непрямое убийство (из соседней комнаты), так что бюрократическое убийство из-за письменного стола совершить проще, чем убить самому. Не все исследования, проводившиеся в дальнейшем, подтверждают эти выводы. В одном исследовании обнаружилось, что большинство испытуемых отличает легкую боль от боли, способной причинить жертве вред. Такую боль они отказывались вызывать (Blau, 1993). Однако исследование, проведенное на студентах калифорнийских колледжей, вызывает еще большее беспокойство (по меньшей мере у меня, потому что я им преподаю). Их попросили играть роли заключенных и охранников в тюрьме. Эксперимент пришлось прекратить, когда студенты-охранники начали проявлять тенденцию к жестокости и авторитарности (Haney et al., 1973). Эти эксперименты показывают, что обычные люди способны на жестокость, если им дают на это право легитимные учреждения. Ни в одном эксперименте невозможно симулировать настоящее убийство, но регулярные скандалы показывают, что в таких учреждениях, как тюрьмы, психиатрические лечебницы и детские дома, нужно проявлять бдительность, чтобы работники не начали злоупотреблять своей огромной властью над находящимися там людьми.

В книге Милгрэма содержится много упоминаний «окончательного решения». Но его исполнители, так же как и в других случаях, были весьма многообразны. У исполнителей этнических чисток я нахожу девять основных мотивов.

Убийцы по идеологическим мотивам верят в справедливость кровавых чисток. Их особенно легко найти среди верхушки исполнителей, и их действия, по Веберу, носят ценностно-рациональный характер – кровавые средства, как они полагают, оправдываются высокими целями. Такая идеология может оказаться привлекательной в некоторых контекстах (таких, как война) или для групп сторонников – например, беженцев, которые уже пострадали от «чужаков». Эта идеология может привлечь также носителей определенных профессиональных субкультур. Среди врачей и биологов начала XX в. были особенно популярны биомедицинские модели этничности и расы. Но наиболее характерным идеологическим мотивом является лицемерное оправдание убийства как самозащиты. Убийца отвергает обвинение и заявляет, что сам является жертвой.

Убийцы из ненависти мотивированы более обыденной идеологией. Это особенно верно по отношению к рядовым исполнителям, разделяющим предрассудки своего времени и места и совершающими то, что Вебер называл аффективными (эмоциональными) действиями. Евреи, мусульмане и туземцы в колониях вызывали у своих убийц физическое отвращение. Все мы знаем фанатиков, которые в самых разных контекстах могут оправдывать плохое обращение с меньшинствами, которые им не нравятся, особенно если они чувствуют от них угрозу.

Убийц ради насилия привлекает сам акт убийства. Некоторым садистам он доставляет эмоциональное удовольствие. Значительно большее число людей насилие притягивает как возможность разрядиться или освободиться от тревожности. Джек Кац (Katz, 1988) описал «соблазны» насильственных преступлений в Соединенных Штатах. Он пишет, что убийство обычно представляет собой в высшей степени эмоционально насыщенное действие. Чаще всего ощущение угрозы ведет ко всеохватывающему чувству личного унижения, за которым следует праведный гнев, направленный на его преодоление. Как пишет Кац, «гнев питается ощущением униженности». Ненависть на этнической основе может перенести триаду «угроза – унижение – гнев» на коллективный уровень: хуту чувствуют, что власть тутси угрожает им и унижает их, и встреча с каждым представителем этой группы вызывает у них ярость. Власть грубой силы может вызвать ликование, как показывает любой школьный двор. Поскольку с помощью оружия можно преодолеть классовые различия, представители низших классов общества могут испытывать радость от власти над процветающими группами (такими, как евреи, армяне или тутси). Речь идет о худших чертах обычных людей. Существуют, однако, социальные группы, для которых насилие выступает как легитимный способ решения общественных проблем, – такие, как солдаты, полицейские, уголовные преступники, адепты силовых видов спорта или футбольные хулиганы.