Бросившись в раздевалку, я вытряхиваю содержимое сумки и, прежде чем дверь успевает захлопнуться, уже держу в руке колготки. Однако дверь снова распахивается, чтобы впустить мадам Сыту. Ее блестящие черные волосы собраны в привычный изящный шиньон на затылке. Трико туго обтягивает прямые плечи и маленькую грудь.

— Мадам, пожалуйста, простите…

— Тебе здесь больше не рады.

Губы преподавательницы, обычно мягкие и нежные, поджаты и напоминают сморщенное яблоко.

— Мне очень жаль, что я опоздала, — срываются с моих губ извинения. — Я надеялась…

Она хватает сиреневую сумку и запихивает мои вещи обратно. Я слышу, как рвется записка Рика.

— Пожалуйста, мадам! — восклицаю я, но она хватает меня за руку и практически тащит через приемную, а я беспомощно лепечу что-то в свое оправдание. Твердая рука, которая показывала, как держать диафрагму, теперь терзает мои мышцы, будто когтистая лапа. Возможно, она не хочет отдавать роль Одетты девушке, которая опоздала на целый час, но зачем же меня прогонять?

— Пожалуйста, я не по…

— Юные ученицы должны беречь нашу репутацию. Мы не можем позволить кому бы то ни было запятнать ее. Даже девице из Америки.

Она швыряет меня в дверь, словно грязную тряпку, и пихает мне в живот мою сумку.

— Яне могу выступить хотя бы в кордебалете? — кричу я.

— Уходите, мисс Ван. — Мадам Сыту широко распахивает дверь. — Не заставляйте меня вызывать охрану.

— Охрану? — Я вцепляюсь в свою сумку, ударяюсь о дверной косяк и снова оказываюсь под палящим солнцем. — Тут, должно быть, какая-то ошибка.

Мадам Сыту бросает мне фотографию размером с бумажник. Я пытаюсь поймать снимок, но мне это не удается. Он падает на цемент.

— Не знаю, как там в американских студиях, мисс Ван, но мы в Тайбэе так не работаем. Прошу вас больше сюда не приходить. И вашу подругу тоже.

Подругу?

Я наклоняюсь, чтобы дрожащей рукой подобрать фотографию. Это снимок девушки.

Девушки на белом фоне, кроме которого в ее прямоугольном мире ничего нет. Пальцы рук, опущенных вдоль тела, раскрыты веером. Она смотрит на меня, нахально вздернув подбородок, темно-красные губы соблазнительно приоткрылись, завитки черных волос взметнулись вверх, демонстрируя каждый изгиб тела, от шеи до жеманно поднятой лодыжки, — и то, что находится между ними.

Из мира словно высосали весь кислород. Это снимок с моей фотосессии. По-видимому, утром, пока я спала, Софи забрала его из фотостудии и прислала сюда.

Раздается скрип двери, закрываемой мадам Сыту. Я обеими руками хватаюсь за край дверного полотна.

— Подождите! Пожалуйста, позвольте мне все объяснить!

Но преподавательница захлопывает дверь у меня перед носом, и мне ничего не остается, как отдернуть пальцы.

* * *

У меня нет наличных, поэтому до лагеря мне приходится брести пешком битых два часа. Я потеряла недельную плату за обучение в студии Сыту, но не осмелилась требовать деньги назад. Ноги у меня тяжелые, точно бетонные блоки волнорезов на морском берегу. Мимо проносятся мопеды, обдавая меня облаками пыли. Карман рубашки оттопыривается из-за смятой фотографии, на которую я не в силах посмотреть. Мне не терпится поговорить с Ксавье после вчерашнего, но я не знаю, что ждет нас дальше. Что касается Рика…

Я подношу руку к подбородку. И все еще чувствую прикосновения его пальцев.

Необходимо понять, почему он подарил мне эти носки. Почему сказал тете, что на самом деле мы не вместе. Необходимо разобраться.

Еле волоча ноги, я поднимаюсь на кирпичное крыльцо «Цзяньтаня» и через боковую дверь вхожу в вестибюль. Здесь непривычно пусто. Из соседней гостиной доносятся испуганные голоса, но я не чувствую ни капли любопытства. Одну из стен занимает доска позора со штрафными баллами: длинный ряд наших китайских имен, под ними — галочки; имя Ксавье сопровождает целая стая галочек, и мое тоже. Детский сад какой-то.

— Прекратите! Сейчас же остановитесь! — кричит девушка в соседнем помещении.

— Сделайте же что-нибудь! — раздается другой голос.

— Парни! Уймитесь! — орет Марк.

Что там творится?

Поправив сумку на плече, я заворачиваю за угол и врезаюсь в чью-то потную спину. Вокруг двух дерущихся парней образовалось кольцо зрителей. Ксавье вцепился руками в шею Рика. Налетев на Марка, оба сгибаются пополам, а он пытается их разнять и зарабатывает удар в живот.

— Хватит уже! Разойдитесь!

— Хорош махаться!

К дерущимся тянутся и другие руки, но их не растащить, мощь мускулистых рук, ног и гнева сметает все на своем пути. Прежде чем я успеваю вскрикнуть, броситься вперед, Рик рывком высвобождается, поднимает руку — и бьет кулаком в лицо противнику.

— Рик, перестань! — кричу я.

Оба парня поворачиваются ко мне с одинаковой яростью на лицах. У Ксавье из носа течет кровь. Рик встречается со мной взглядом и тут же отводит глаза. Ксавье хватает его сзади за рубашку, и они снова сцепляются друг с другом, как пара диких зверей.

— Ты сволочь!

— Трус!

Я не из тех девушек, из-за которых дерутся парни, однако не нужно быть законченной эгоисткой, чтобы понять, что они сцепились из-за меня. Но что за повод? Поцелуй?

— Сянпин! Куаньмин!

Мимо меня проносится Драконша в зеленом платье, за ней по пятам семенит Лихань. Вот уж не думала, что когда-нибудь буду ей рада. Драконша щелкает пальцами, отдавая приказы, и вожатый вместе с Марком и еще двумя парнями разнимают Рика и Ксавье. Противники злобно косятся друг на друга. Ксавье вытирает нос, с которого на светлую рубашку капает кровь, похожая на красные лепестки. Он бросает на меня мрачный, непроницаемый взгляд, но Рик избегает встречаться со мной глазами.

Потрясенная, я молча наблюдаю за происходящим: Драконша велит Лиханю, Марку и Рику отвести Ксавье в медпункт и все обсудить — такой вот «путь Драконши». Рик выглядит взбешенным, точно ему приказали отдать Ксавье обе почки.

— Аймэй! — Мое имя шрапнелью срывается с губ Драконши. — Ни цзай чжэли дэн!

— Шэ мэ вэньти?^[79] — выпаливаю я.

Драконша жестом приглашает меня в свой кабинет. Только сейчас я замечаю, что у нее в руке — толстая стопка моих фотографий. В голом виде.

Софи нанесла новый удар.

Глава 24

Я понимаю, какое наказание меня ждет, еще до того, как Драконша захлопывает дверь кабинета. В этой комнате с четырьмя длинными столами и заваленным бумагами стальным письменным столом царит беспорядок. В воздухе витает резкий запах китайской травяной мази. Стены увешаны фотоколлажами прошлых цзяньтаньских смен. Я уверена: ни один из изображенных на этих снимках ни разу не был здесь по той же причине, что и я.

— Цзо^[80], — командует хозяйка кабинета.

Сжавшись от страха, я опускаюсь в кресло перед письменным столом. Драконша набирает номер моих родителей. Я представляю их на том конце провода: они сидят, выпрямив спины, на кровати, застеленной цветастым бельем, мама держит трубку прикроватного аппарата, папа — радиотелефон.

Драконша быстро стрекочет по-китайски. Потом передает трубку мне. Моя рука дрожит, когда я подношу ее к уху.

— Алло?

— Как ты могла такое натворить? — кричит папа.

— Мы учили тебя совсем другому! — кричит мама. — А ты нас опозорила!

— Знаешь, что теперь думают о тебе те мальчики? — вопрошает папа.

Эти слова прорывают разделяющую нас завесу: он еще не смирился с тем, что я уже ношу лифчик, так что говорить о мальчиках, которые могли подумать обо мне что угодно. Я снова охвачена стыдом, как та маленькая девочка, которая слишком широко раздвинула ноги.

— А вдруг в Северо-Западном узнают? — Мамин голос становится громче на целый децибел, так что я вынуждена отвести трубку от уха. Драконша может услышать каждое слово. — Тебя вышвырнут вон. Что, если ты разрушила свою жизнь?

Внутри меня обжигающей лавой разливается новый приступ паники. Я вцепляюсь в трубку. Ведь Софи не стала бы посылать им мою фотографию, правда?