— Эвер! Это не то, что ты думаешь. — Я не вижу ухмылки на его лице, не слышу насмешки в голосе, и внутри у меня все сжимается. Куда легче противиться Ксавье-плейбою, чем серьезному Ксавье. — Мы с Софи…

— Это не мое дело!

Уронив игрушечного медведя, я бросаюсь к лестнице и устремляюсь вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

— Эвер, подожди! — кричит Ксавье, но я его уже не слышу.

* * *

Пятнадцать минут спустя я обнаруживаю Рика, бегущего по обсаженной бамбуком дорожке парка Тяньму, который находится в нескольких кварталах от дома тетушки Клэр. Вечереет, небо приобретает фиолетовый оттенок с розовыми прожилками облаков. В воздухе витает аромат камфорных деревьев, под которыми группа мужчин и женщин занимаются тайцзи^[75] напоминая монахов в шаолиньском храме.

Серая рубашка Рика с вазообразной полосой пота на груди прилипла к коже. Его тело сковано, точно он напряг всю волю, чтобы убежать от своих демонов, кто бы они ни были. Громадная сила духа — благодаря ей он и стал чудо-мальчиком.

Рик замечает меня и замедляет шаг.

— Привет.

— Привет.

Вытерев лицо рукавом, он кивает, указывая на тропинку:

— Хочешь немного пройтись?

Приступ смущения.

— Конечно.

Мы пускаемся в путь по каменистой дорожке, отходя в сторону, чтобы пропустить рикшу, сопровождаемого скрипом колес.

— Ксавье прав. — Рик сует руки в карманы. — Неправильно заставлять тебя врать ради меня. Я оказался трусом.

— Я ведь сама предложила.

— Просто… мне нужно, чтобы они перестали ненавидеть Дженну.^ Рик сутулится, все глубже засовывая кулаки в карманы. — Наверное, не стоило вообще сюда приезжать.

— Зачем же приехал?

— Я тебе уже говорил. Начинается новая жизнь. Мне необходимо было отдохнуть.

— И от Дженны тоже?

— Нет, разумеется, нет! — Рик широко распахивает глаза, а затем качает головой: — Да. Да, наверное.

— Как вы вообще познакомились?

— В шестом классе Чу переехали в соседний дом. Родители Дженны попросили меня проводить ее в школу, а она, в свою очередь, встретила меня после уроков. В старших классах Дженна ждала меня на футбольных тренировках, и я пригласил ее на школьный вечер встречи выпускников-первокурсников^[76]. С тех пор мы вместе.

— Она знает, что не приглянулась твоим родным?

— Да. Я старался это скрыть, но мелочи неизбежно просачиваются наружу. — Рик ковыряет большим пальцем шрамы на руке. — У нас бывали ужасные ссоры. В том числе когда семья тетушки Клэр стала распускать сплетни. Естественно, это вызвало поток пересудов. Дженну иногда бросает из крайности в крайность, — признается он.

— Вот почему Софи ее не любит?

— Не совсем. Дженна испытывает серьезное давление. Друзья напирают. Оценки. Ее родители часто ездят в командировки и многого от нее ждут; каждый стресс похож на камень, который Дженна вешает себе на шею, — она зацикливается на всем этом. В одиннадцатом классе похудела на пятнадцать фунтов. Каждый вечер приходила и вырубалась в моей постели, пока я делал уроки. Я разрывался между школой и футболом, а Софи раздражало, что моя девушка отнимает у меня много времени. Я пытался побудить Дженну развивать собственные интересы — она работала волонтером в детской клинике, но бросила. Стремилась сосредоточиться только на учебе и на мне — а я этого не хотел.

— Твоя тетя сказала, что ради нее ты переходишь в колледж Уильямса.

— Я не знал, что ей это известно, — мрачнеет Рик. — В Уильямсе мой перевод еще не утвержден, вот почему я ничего не говорил. Даже Софи не знает. — Он переводит взгляд на птицу в траве, расправляющуюся с остатками мясного пирожка. — Я понимаю, что мои родственники недовольны, но Дженне тяжело одной. Она будет получать предмедицинское образование…^[77]

— Предмедицинское? — вздрагиваю я. — Ее родители тоже хотят, чтобы она была врачом?

— Нейрохирургом. Она сама мечтает стать детским онкологом, работать с детьми, страдающими от рака, — у нее прекрасно получится. Но, по мнению ее предков, это не так престижно. Дженна — единственный ребенок в семье, и на нее возлагают все надежды.

— Что ж, после Уильямса она сможет поступить в любой мединститут.

— Я ей так и сказал. Но она с трудом переносит неопределенность. Эта ваша бакалаврско-медицинская программа… Дженна на все пошла бы ради такой стабильности. Минувший год был сущим адом. Она подала заявления куда только можно и везде прошла только кандидатом.

Я срываю с дерева персик и начинаю катать бархатистый шарик между ладонями. Вот для чего понадобился этот перевод: Дженне нужно, чтобы рядом был верный, надежный Рик, пока она будет бороться со стрессами предмедицинского образования, стремясь к заветной цели — медицинскому вузу. Я не хочу вестись на снобистские рассуждения Риковой родни, но что-то здесь не так. Неужто ему и впрямь необходимо бросать Йель? Я ничего не знаю про жизнь в разлуке, возможно, это очень тяжело. Но между Меган и Дэном целых шесть штатов — и ничего. А Уильямс и Йель всего в нескольких часах езды друг от друга. А как же футбол? Неужели этот парень так боится потерять Дженну?

Рик все еще пытается стереть со своих пальцев шрамы. Я прикасаюсь к его руке:

— Ты был с Дженной, когда они появились?

Его рука застывает.

— Как ты догадалась?

— Ты трогаешь их каждый раз, когда думаешь о ней.

Рик сжимает пальцы в кулак, словно пытаясь стереть из моей памяти все те случаи, когда он выдавал себя с головой.

— Да.

Его голос, будто кирпичная стена, держит меня на расстоянии. Что бы ни случилось, воспоминания об этом погасили в нем свет. Я заговариваю о другом:

— А ее родители знают?

Тон Рика становится резче:

— О чем?

— Как ей плохо.

— Нет. — Он опускает кулак. — Нет, Дженна с ними не очень близка. Она заставила меня пообещать, что я никому не скажу. Иначе ее отец все испортит. Он обвинит ее в слабохарактерности.

— Возможно, они ее не поймут. — Стала бы я на ее месте делиться с родителями? — Но ты же не можешь взвалить на себя все ее заботы! — Я смотрю на него снизу вверх. — Ты в самом деле ее любишь, да?

Рик тяжело вздыхает:

— Да. Конечно, люблю.

Персик оказывается ужасно кислым. Когда мы добредаем до дальних ворот парка, я выбрасываю его в урну, и мы тем же путем возвращаемся назад. Снова показываются члены клуба тайцзи: они сделали перерыв и теперь пьют чай из металлических термосов. Седовласый мужчина раздает людям посохи бо, и те крутят их, напоминая ветряки в поле. Мы садимся на скамейку, чтобы понаблюдать за ними; я вытягиваю ногу вбок и хватаюсь за пальцы ступни, пытаясь с помощью привычной растяжки обрести прежнее равновесие.

— Ты сказала моим родным, что идешь в Тиш.

Рик не дает мне обрести равновесие.

— Я пошутила. Ясно же.

— Да ну? Потому что всякий раз, когда ты заговариваешь про медицинский институт, выглядишь так, будто безнадежно потерялась на стадионе.

— Ого, типа, апокалипсис?

Он улыбается:

— Хуже. — Его ухмылка исчезает. — Это серьезный вопрос.

Я отпускаю ногу.

— В детстве я упала с велосипеда и сильно поранила коленку. Отец наложил мне швы и сказал: «Когда ты станешь врачом, будешь делать это сама». Он целыми днями возил по Кливлендской клинике санитарную каталку и возвращался домой до предела измотанный, пахнущий антисептиком, а я бежала его обнимать. Папа рассказывал про мельком виденные им операции, про жизни, спасенные докторами, говорил, как гордится тем, что когда-нибудь я буду врачом. Сам он им так и не стал. Последнее он вслух не произносил, но я всегда это знала. И твердо намерена сделать так, чтобы его труды оказались не бесполезными, чтобы он больше не убивался на работе.

— Когда ты отказала Тишу?

— За день до того, как улетела сюда.

— Можно попробовать им позвонить. — Рик садится. — Объяснишь, что чувствовала себя обязанной так поступить.