– Ну что? О чём болтали? – Старушка кинула баранку на блюдце.
Тасенька собиралась ответить, но Ржевский опередил её и произнёс очень громко, чтобы глухая Белобровкина расслышала с первого раза:
– Я предложил Таисии Ивановне со мной уехать.
Да, полчаса назад Ржевский говорил, что свататься не будет, но одно другому не противоречило: похищение невесты не предполагает сватовства.
– Ишь ты! – Белобровкина всплеснула руками. – Увозом жениться хочешь?
– Родители Таисии Ивановны мне благословение не дадут, – всё так же громко ответил поручик.
– И то верно, – согласилась Белобровкина, но тут же задумалась: – Всё ж не знаю, отпускать тебя с внучкой или нет. А вдруг ты увезёшь, а не женишься?
– А вы езжайте с нами. – Ржевский лучезарно улыбнулся. – Правда, у меня коляска маловата. Там помещаются только двое пассажиров.
– Не беда. – Старушка улыбнулась в ответ. – Внученька, вели закладывать нашу коляску. Она большая, все поместимся.
Меж тем старший Бобрич первый из всего семейства опомнился и обратился к Тасеньке, которая как раз уселась за стол на прежнее место:
– Таисия Ивановна, вы в самом деле собираетесь бежать?
– Что вы, Алексей Михайлович! – ответила она, но говорила не настолько громко, чтобы бабушка услышала. – Александр Аполлонович шутит. Мы всего лишь едем с ним на прогулку. К обеду вернёмся.
– Но зачем вся эта комедия? – не понял старший Бобрич.
– Я очень хочу поехать, – сказала Тасенька, – но боюсь, что бабушка не захочет, а одной мне нельзя. Вот Александр Аполлонович и придумал шутку.
– А! – Бобрич тихо хохотнул и глянул на Ржевского, который за стол не садился и как раз с почтением целовал руку Белобровкиной.
– А знаешь, – говорила поручику старушка, – ведь в своё время за мной ухаживал сам Казанова. Но ты – не хуже.
Хозяин дома снова хохотнул и зашептал Тасеньке:
– Если так, то мешать не буду. Александр Аполлонович – человек порядочный. Пускай он вас увозит, но к обеду привезёт. Заодно пусть и сам на обед останется. А в качестве залога оставим у себя имущество Александра Аполлоновича – коляску. Всё равно он вас увозит в вашем экипаже.
– Отец, позвольте не согласиться! – вмешался Петя. – Я полагаю, что мы не можем отпустить нашу гостью вот так. Это скандал!
В отличие от отца Петя говорил громко, поэтому Белобровкина услышала его и с ходу припечатала:
– А тебя не спрашивают. Если сам свататься хотел, то раньше надо было!
И всё же младший Бобрич не сдавался:
– Отец, позвольте мне ехать с ними. Дайте экипаж.
Жена Бобрича эту идею поддержала и обратилась к Тасеньке:
– В самом деле. Пусть Петя с вами прокатится.
Тасенька ещё не успела ничего ответить, а Петя совсем распалился:
– Я намерен сопровождать Таисию Ивановну в любом случае. С кучером рядом сяду, если иного выхода не будет.
Меж тем Белобровкину больше занимали бытовые хлопоты:
– А едем прямо сейчас или, может, повременим, чтобы вещи собрать?
– Ну кто же увозит барышню с вещами! – воскликнул Ржевский. – Вещи после, если надо будет.
– И то верно, – согласилась Белобровкина и обратилась к Тасеньке: – Внученька, что там с экипажем? Ты распорядилась?
…Через полчаса из ворот усадьбы Бобричей выехали два экипажа.
Первый – большая коляска с опущенным верхом, запряжённая парой рыжих коней. В ней сидели рядом две особы, закрываясь от солнца кружевными зонтиками, а напротив них, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел гусар и указывал кучеру, куда править.
Следом двигалась двухколёсная колясочка – таратайка, – запряжённая одной вороной лошадью. Кучера у этой таратайки не было. Лошадью управлял единственный пассажир, одетый в крестьянский костюм.
Выехав на широкую дорогу, тянувшуюся меж полями, большая коляска прибавила ходу, поднимая за собой облако пыли, а в самый хвост этого облака вынужденно пристроился второй экипаж.
Запряжённая в таратайку вороная, привычная ко всему, бежала вперёд с совершенно флегматичным выражением морды. А вот пассажир к пыли не привык, но и отступать не собирался, поэтому досада, поначалу отразившаяся на его лице, вскоре сменилась стоическим терпением.
* * *
В имение Ржевского добирались примерно час, но за час поручик так и не успел обсудить с Тасенькой план действий.
Причиной этому стала Белобровкина, которая всю первую половину пути спрашивала:
– Александр, а когда ж твои земли начнутся? Скоро?
Всю вторую половину пути старушка интересовалась:
– А вот это поле твоё? А вон тот лес? А вон те луга? А вон то стадо коровье?
Поручику каждый раз приходилось объяснять, что границы его владений вовсе не так широки, и лишь последние пять минут дороги он мог отвечать, почти не глядя:
– Это моё. И это моё. И это.
Когда коляска, в которой Тасенька и Белобровкина везли своего «похитителя», миновала деревню Горелово и въехала в ворота усадьбы, перед крыльцом барского дома тут же собралась толпа.
Дворня не знала, кто приехал с барином, но на всякий случай согнулась в поясном поклоне и не разгибалась, пока барин любезно помогал своим гостьям выйти из коляски: сначала – девице, а вслед за тем – старухе.
– Ну что ж, дворня вышколенная, – удовлетворённо сказала Белобровкина, после чего все спины, наконец, разогнулись.
– Не возвращалась? – со слабой надеждой спросил Ржевский, но по лицам дворни было и так понятно, что новостей о Полуше нет.
– Что будем делать, Таисия Ивановна? – обратился поручик к Тасеньке.
– Осмотримся, – ответила она.
– Да, осмотреться не мешало бы, – сказала Белобровкина, направляясь в дом, и оглянулась с порога: – А где у вас церковь? Венчаться-то надо.
– В усадьбе нет церкви, – ответил Ржевский. – Есть в деревне.
– Плоховато, но что ж делать, – проворчала Белобровкина и ушла в дом, а оттуда крикнула: – Квасу мне подайте!
Кухарка Маланья и одна девка кинулись к ней, остальная дворня молча ожидала указаний барина и, кажется, никто не заметил, когда рядом с коляской остановилась таратайка. Из таратайки вылез Петя.
– Таисия Ивановна, – начал он, подойдя к Тасеньке, – я полагаю, что шутка затянулась. Ваша бабушка уже про церковь рассуждает.
Ржевский хотел сказать «бобрёнку», чтоб помалкивал, но Тасенька сделала это сама – очень строго и серьёзно произнесла:
– Пётр Алексеевич, у меня здесь важное дело, и я вас прошу мне не мешать.
– Важное дело? – переспросил Петя, но Тасенька уже не слушала его и обернулась к Ржевскому:
– Александр Аполлонович, укажите мне, пожалуйста, кто из вашей дворни хорошо знает Полушу.
Ржевский опять засмущался, как тогда на аллее, потому что пришлось представить Тасеньке свой гарем:
– Вон – Груша и Дыня… то есть Дуня.
Чтобы одолеть смущение, поручик нарочито строго сказал:
– Груша, Дуня, идите сюда. А остальным разойтись! Займитесь делом. – Он посмотрел на конюха, выделявшегося в толпе среди прочей дворни высоким ростом и лохматой чёрной бородой: – О лошадях позаботься, но не распрягай.
Обе дворовые девки меж тем с опаской смотрели на Тасеньку и ещё больше испугались, когда Ржевский сказал:
– Таисия Ивановна сейчас станет вам вопросы задавать, а вы отвечайте честно. Ничего не утаивать!
Тасенька сощурилась, а выражение лица у неё сделалось, как у следователя, причём очень въедливого.
* * *
Перед крыльцом барского жилища остались только Ржевский, Тасенька, Груша с Дуней и также Петя, который недоумённо выглядывал из-за плеча Тасеньки, пытаясь понять, что происходит.
Рядом были ещё конюх с помощником, но они занимались лошадьми и в беседу не вслушивались.
– Вы Полушу хорошо знаете? – спросила Тасенька у Груши с Дуней.
– В одной комнате живут! Куда уж лучше! – воскликнул Ржевский.
– Александр Аполлонович, не перебивайте, пожалуйста, – попросила Тасенька. – Пусть они сами скажут. Вот ты, Груша, скажи.
