Девчонки, все четверо, сели за один столик.

– Чур, я занимаю место при кухне! – сказала Шурочка, сыто отдуваясь. – Если скажут, что нужно идти поварам помогать, я пойду. Ладно?

– Иди, – пожала плечами Эльвира Абдулаева, – лично я терпеть не могу готовить.

– Ты же не умеешь стряпать, – прищурилась Ира Зинина. – Помнишь, какой ты суп сварила?

– И кашу гречневую, – захихикала Леночка Головина, перекидывая роскошную русую косу за спину.

Шурочка тоже засмеялась, вспоминая свои кулинарные опыты. Девчонки жили с Шурочкой в одной комнате в общежитии и когда через месяц студенческой жизни им надоело давиться в столовке котлетами из булок, – после таких обедов голод возвращался слишком быстро, а изжога оставалась слишком долго, – они договорились готовить самостоятельно и по очереди. Правда, готовить толком никто не умел. Шурочка умела жарить картошку, яичницу и варить суп из пакета. Девчонки умели примерно столько же. Разве что Эльвира была более опытной: последние несколько лет она сама вела домашнее хозяйство и присматривала за двумя младшими сёстрами. Но в поварихи она не стремилась. Готовила со всеми в очередь, разве что подсказывала подругам-неумехам, чего сколько класть. И когда Шурочка решила сварить гречневую кашу, а Эльвира подсказала, что нужно взять полтора стакана, Шурочка послушно отмерила по полтора стакана на каждую из четверых. Всего шесть. И девять стаканов воды – эту пропорцию для гречки, один к полутора, она помнила, мама объясняла. Каша, сдобренная душистым подсолнечным маслом, получилась вкусная, рассыпчатая. Вот только сварилось её полная большая кастрюля. Почти полведра.

После того раза Шурочка точно запомнила, сколько надо брать гречки: полтора стакана на пятерых!

Полведра им хватило бы дня на четыре, но давиться гречкой столько дней никто не захотел, и девчонки позвали на ужин мальчишек. Те спускали стипендию в первые две недели, а после голодными волками караулили у общей кухни, кто что готовит. И когда девчонки уносили еду в комнату, стучались в дверь: «Здрасьте, мы в гости. О, как кстати, прямо к ужину!» Девчонки жили на такую же стипендию, умели растянуть её на весь месяц, но скудный бюджет регулярные дружеские набеги не выдерживал. Поэтому очень скоро девчонки научились маскироваться. На кухне чистили овощи и мыли посуду, а еду готовили прямо в комнате на маленькой электроплитке. А когда ели, двери закрывали, верхний свет гасили. Стук в дверь игнорировали – нет никого.

На полведра гречки голодные однокурсники нашлись моментально, достаточно было выглянуть в коридор. Игорюня с Геной Кимом как раз стучались в чью-то комнату, а им никто не открывал. Там, видимо, тоже ужинали. «Гена, Игорь, гречку хотите?» – они хотели. Захотел ещё и Яша с третьего курса, крутившийся возле кухни. И три мужских пустых желудка расправились с полуведерным запасом гречневой каши в один заход.

А с супом у Шурочки получилась та ещё история. С продуктами «Гастрономе» было туго, из мясного, – только куры, если в очереди постоять, и сырые котлеты, если повезёт застать, пока не расхватали. Пельмени ещё продавали: неопознаваемый розоватый фарш был завёрнут в жидкое тесто, которое намертво слипалось в месиво при малейшей разморозке. Пельмени обычно готовили двумя способами. Если их успевали донести из магазина до кастрюли раньше, чем они подтаивали, то классическим способом: варили. Если же пельмени успевали подтаять и слипнуться, то делали «пельменные лепёшки» – от массы отрывали комки, обваливали в муке и сплющивали в лепёшечки. Лепёшечки поджаривали в масле на сковородке. Мясо из лепёшечек торчало, как придётся, тесто становилось хрустящим. Получалось вполне съедобно, пока горячие. А остывать они и не успевали.

Пельмени девчонки готовили в очередь с котлетами, если успевали те котлеты купить, пока не расхватали. Поэтому Шурочка посчитала большим везением, когда ей в её дежурство по кухне удалось купить в гастрономе куриный суповой набор: две лапы и петушиная голова с клювом. Брать курицу целиком было дороговато: если сразу приготовить, – уйдёт недельный продуктовый бюджет, если по частям, – нет холодильника, чтобы хранить. А тут – шикарное разнообразие, после пельменей и котлет!

Как такое варить, Шурочка представляла смутно, но помнила, что как-то мама варила супчик из таких лап и гребешков. И, вроде бы, клала голову целиком… И Шурочка решительно общипала остатки перьев с шеи и головы, как следует промыла лапы, задумалась, разглядывая жёсткие когти. Вроде бы, в мамином бульоне лапы были с когтями… Или нет? На всякий случай она тщательно промыла каждый коготок и загрузила набор в кастрюлю, решив на этот раз готовить на общежитской кухне. Вскипятила, сняла серую пену. Бульон был подозрительно мутноват, но Шурочка смело решила, что в супе будет незаметно. Кинула туда луковицу, морковку, накрошила три картофелины, всыпала горсть вермишели, лавровый лист, посолила… Честно попробовала – вкус был не хуже, чем в столовой. И понесла кастрюлю в комнату, кормить девчонок.

– Что это? – спросила Эльвира, когда из половника на неё уставилась мутным глазом петушиная голова с плотно сомкнутым клювом и бледным гребешком.

– Лапша, – гордо сказала Шурочка, – на курином бульоне!

Эльвира выложила голову на тарелку и достала варёную лапу. Лапа хищно целилась ей в лицо всеми четырьмя когтями.

– А это?

– Это ножка. Куриная, – вздохнув, объяснила Шурочка, уже чувствуя: её стряпня не удалась.

– Это лапа, а не ножка, – поставила диагноз Эльвира. – С неё нужно было снять чешую, а когти – обрезать.

Она подцепила плёнку на лапе, та слезла одним куском. Подцепила коготь, тот сполз чехольчиком, обнажив чистое светлое основание. Потом поболтала ложкой в тарелке, погоняв в сероватой жиже кусочки картофеля и вермишель.

– Шур, ты как хочешь, но я это есть не стану. Я лучше чай попью с булочкой.

– Не умеешь готовить, так и не берись. Только деньги переводишь – высказалась толстушка Зинина, попробовав Шурочкиного варева. И тоже собиралась в столовую за булочкой.

– Да, а как я научусь тогда готовить, если не буду пробовать! – не согласилась Шурочка.

– Ну, вот и пробуй, хоть всю кастрюлю. А мы в столовку пойдём, – подскочила и Леночка. И девчонки втроём умчались в столовую на первый этаж, оставив Шурочку наедине с варёной головой на тарелке. Шурочке показалось, что петух смотрит на неё с укоризной.

– Что, и тебе не понравилось, как я тебя сварила? – вздохнула Шурочка, выловила вторую лапу и пристроила её к петушиной голове. Теперь композиция на тарелке, две перекрещённые лапы, и сверху – голова с клювом, напоминала предупреждение «Не влезай, убьёт!». В её случае – «Не хлебай, умрёшь». Шурочка храбро зачерпнула полную ложку своей лапши и проглотила её, вдумчиво анализируя. Суп горчил и пах какой-то требухой. Да, призналась себе Шурочка, куриный бульон это варево не напоминало абсолютно.

В незапертую дверь постучались, в комнату просунулась голова Яши с третьего курса:

– Можно к вам в гости? О, я как раз к ужину!

– Заходи, Яша, куриную лапшу будешь? – обрадовалась Шурочка. Может быть, после её стряпни он хотя бы перестанет у кухни караулить?

– Спрашиваешь! Конечно, буду! Мы тут с Павликом, ничего? И ещё Петька со мной!

– Слушай, Яш, а давай, я вам кастрюлю с собой отдам! Вы у себя в комнате поедите, а мне потом кастрюлю вернёте!

– А с чего это ты такая добрая? – засомневался Яша и попытался заглянуть за спину Шурочке – что там у неё на столе. Шурочка сделала честные глаза:

– Понимаешь, я наварила лапши, а девчонки сели на диету, отказываются есть мучное. А сама я всю кастрюлю не съем, не выкидывать же, жалко!

– Зачем выкидывать, не надо выкидывать. Давай сюда свою лапшу.

Шурочка бочком, чтобы Яша не разглядел лапы и голову, придвинулась к столу и развернулась за кастрюлей:

– Вот, возьми!

Но Яша, по-хозяйски заглядывая ей через плечо, разглядел-таки злосчастные куриные останки.

– А это у тебя что?