Не знаю, сколько времени мы так стоим, но, кажется, вечность. Он молчит, только дышит мне в шею горячим дыханием, а я лишь стук своего сердца в ушах слышу. Мне кажется, он уснул, но, когда я глубоко вдыхаю, он дёргает головой.
– Ненавижу тебя, – произносит, касаясь влажными губами чувствительной кожи шеи. – Отравила меня. Мою жизнь.
Так хочется крикнуть в ответ, что это он у меня всё отнял, что жизнь мою себе забрал и делает с ней всё, что ему вздумается, но только ком в горле сглатываю.
– Выводишь меня специально, – продолжает говорить заплетающимся языком. – Какого хрена ты такая красивая?! На тебя все смотрят, с ума меня сводят. Кадык всем вырвать хочется, глаза повыдавливать, чтобы смотреть было нечем. А ты… в мешок тебя одень, ничего не изменится, – вздыхает устало, а я перестаю его понимать.
Честно говоря, в какой-то момент я подумала, что он просто больной на голову. Потому что нормальный человек, ещё и в его возрасте, не может такие глупости творить. Я ему не дочь, не родственница, поводов, чтобы контролировать меня и мою жизнь, у него нет. Если только у Самойлова нет какой-то мании, пунктика, бзика… не знаю, как это назвать. Наверняка, в девяностые получил травму головы в своих разборках, и оттуда всё тянется.
Так я думала последнее время, оправдания его поведению искала. Но сейчас слова Марата запутывают меня окончательно.
– Ненавижу, – скрипит зубами и пальцами до боли сжимает мою талию. – Не знаю, не понимаю, что с тобой сделать. Отправить подальше от себя? Не могу, жить не смогу. Здесь оставить, рядом с собой? Травишь меня каждый день.
– Убей меня, – срывается с моих губ.
Я уже думала об этом. Думала, что лучше смерть, чем такая жизнь.
– Сука, – протягивает зловеще и так больно пальцами впивается в кожу, что на глаза слёзы наворачиваются. – Убить тебя… всё равно, что себя убить, – проговаривает и словно по голове бьёт.
– Что ты от меня хочешь? – не сдерживая слезы, спрашиваю, смотря в пустоту перед собой. – Что я тебе такого сделала, чтобы ты меня так мучил?
– Под кожу влезла без спроса, – ровным тоном отвечает. – Болезнь… ты как неизлечимая болезнь, – добавляет и наконец отлипает от моей шеи.
Встречаемся глазами: мои полны слёз, его – помутневшие от алкоголя. Марат осматривает моё лицо, накрывает своими огромными руками, большими пальцами влажные дорожки вытирает и останавливает свой взгляд на моих дрожащих губах.
– Ненавижу, – хрипло произносит и обрушивается на них.
Округляю глаза от шока, не сразу понимая, что происходит, но пытаюсь оттолкнуть Самойлова от себя, только это всё равно, что пытаться каменную стену голыми руками снести. Марат фиксирует мою голову, не вырваться никак, губы мои сминает с каким-то жёстким голодом. И я даже понять не успеваю, когда глаза прикрываю, сопротивляться перестаю и начинаю отвечать на поцелуй.
По коже табун мурашек пробегает, ноги ослабевают, и я попросту забываю обо всём: с кем я, что он мне сделал, сколько мучений доставил, чего лишил. Я теряю голову, не понимая, что творю. Что это неправильно, в первую очередь, по отношению к себе. И только сердце радостно бьётся в груди, словно оно этого и ждало. Будто оно замерло давно, и только сейчас жизнью наполнилось.
Не знаю, кто из нас двоих уже не контролирует себя, потому что отдаёмся оба без памяти. Марат целует так, словно хочет выпить меня до дна, осушить, забрать себе. А я не сопротивляюсь, отвечаю, отдаюсь ему, позволяю сминать мои губы, вдыхать мой воздух. Не нахожу силы остановить его, тело реагирует слишком остро. Не могу отказаться от мужской ласки, которую Марат дарит с таким голодом.
Наваливается на меня всем телом, буквально вдавливая в столешницу. Сжимает тонкую ткань верха пижамы вместе с кожей, причиняя лёгкую боль. Приятную боль, к моему сожалению. Ноги едва держат под его напором, голова кружится от его поцелуя, силы, власти, мужского запаха. Столько страсти, что можно в ней утонуть, уйти с головой, забыться и просто получить удовольствие. Унять этот зуд между ног, избавиться от тянущего комка внизу живота, отдаться полностью его власти.
Но на краю сознания кто-то молоточком стучит по голове и кричит, что я должна опомниться. Каким бы он ни был красивым, могучим, с привлекательным телом, он в первую очередь монстр. Тот, кто за каких-то пару месяцев погрузил меня в глубокую депрессию. Вёл себя со мной как с дворовой собакой, возомнил себя моим хозяином.
Не буду отрицать, что этот мужчина меня волнует. Что меня трясёт, когда он случайно меня касается. Что его поцелуй лишает разума, а тело покрывается мурашками от его горячего дыхания.
Остановиться! Надо остановиться! – повторяю про себя как мантру, но ничего не делаю. И только когда сильные руки перемещаются с моей поясницы на живот, срывая с губ едва слышный стон, когда рубашку от пижамы резко тянут в разные стороны, а по полу рассыпаются пуговицы, когда мужчина отрывается от моих губ и спускается к шее, я понимаю, что либо сейчас всё прекращу, либо… дороги назад не будет.
– Марат… – зову его со сбившимся дыханием, но мужчина меня не слышит.
Самойлов накрывает мою грудь своими огромными, по сравнению с моими, ручищами, выбивая весь воздух из лёгких. Сжимает, рычит, продолжая целовать мою шею, касается острых сосков, отправляя импульсы тока по всему телу. Заставляет кровь в венах бурлить, превращая её в лаву, что растопит меня, чувствую, что плавлюсь, как воск на огне.
– Марат! – громче повторяю, однако опять ноль реакции, и я понимаю, что его не остановить.
Сама едва силы нахожу, чтобы хоть что-то сказать, слабо попытаться оттолкнуть его, когда у самой желание снять с себя всю одежду, раздеть мужчину, почувствовать жар его тела своей кожей. Когда хочется обнять его за шею, целовать, пока в лёгких воздуха не останется. Сесть на эту столешницу и самой ноги раздвинуть, чтобы мужчина избавил меня от напряжения.
Но это ненормально! Неправильно по отношению к себе.
– Марат, прекрати! – почти криком. – Хочешь повторить события годичной давности? – напоминаю о нашем первом разе, и это его отрезвляет моментально.
Отстраняется, смотрит на меня исподлобья, грудь ходуном ходит. Я спешу прикрыться, скрестив руки на груди и удерживая края пижамной рубашки. Не выдержав его взгляда, первой опускаю взгляд вниз и натыкаюсь на бугор в штанах, который грозит разорвать молнию. Это меня ещё больше в себя приводит, ведь в прошлый раз мне не довелось увидеть, а испытанную боль я списала на первый раз. Сейчас даже через ткань штанов я не могу понять, как он вообще в меня влез.
– Иди, – хриплым и осипшим голосом проговаривает, едва кивнув в сторону коридора.
Я же не спешу убегать подальше от этого монстра, смотрю на него почти со слезами на глазах. Губу прикусываю, чтобы лишнего не сказать. А сказать хочется много.
– Уходи, пока я себя контролирую, – проговаривает со сталью в голосе, и я ухожу.
Закрываюсь в своей комнате, прислоняюсь спиной к стене и, разрыдавшись, словно ребёнок, сползаю на пол. Почему? Не знаю.
Потому что кожа горит в тех местах, где побывали его руки, губы онемели от его поцелуев. Голова до сих пор кружится, а мурашки будто корни пустили, не решаясь испариться.
Если бы он был другим, нормальным, не обращался со мной как с собакой, мы могли бы…
«Что?» – раздаётся в голове голос разума. – «Знаешь, как называется синдром, когда жертву влечёт к своему мучителю?» – знаю, но это другое.
Словами бросаться не хочу, любовь очень сильное чувство, и это точно не она. Но после той ночи, больше года назад, он мне часто снился. Он приходил в мою комнату, ложился со мной рядом, ласкал, целовал, а потом каждый раз разворачивал спиной к себе, волосы мои на кулак наматывал и… Я поэтому и подстриглась, чтобы не вспоминать, за что сильно с мамой поругалась. Ещё тогда я считала, что это ненормально.
Во-первых, он старше… – «в наше время это уже не так страшно» – подсказывает та сторона меня, которая хочет вернуться в гостиную.