Во рту растекается вкус металла, а мне почему-то вспоминается наш с Марком секс. Первый и единственный.

Я тщательно готовилась к нему. Знала, что он случится в день моего выпускного в гимназии. Мы говорили об этом с ним.

Марк обещал, что после выпускного его отец встретится с моим дядей, чтобы уговорить того разрешить нам встречаться официально.

Разве могла я тогда сомневаться в его намерениях? Мне казалось, он всегда был искренен.

Тогда, после фотосессии, вечно занятой дядя с выпускного уехал, а я, договорившись с девчонками, чтобы прикрыли перед учителями, уехала оттуда на байке Марка.

Случилось все в его элитной квартире в центре города. Мне было больно и страшно, а Кляйс вел себя как победитель.

Разглядывал меня голую, ставил в разные позы, пытался приобщить к минету. Позже я поняла, с какой целью – получить наиболее эффектные кадры, чтобы ни у одного зрителя не закралось подозрение, что это фотомонтаж.

Все получилось идеально. Утром я вернулась домой без девственной плевы, но со славой порноактрисы.

Вспомнив свою реакцию на предательство, присаживаюсь на лавку в глубине сада. Тошнит почти так же, как тогда. Першит в горле и хочется реветь.

Нет. Такое забывать нельзя. Прощать тем более.

Пусть дядя сам решает его дальнейшую судьбу.

Вечером за ужином царит напряженная обстановка. Дядя, делая вид, что не замечает моего присутствия за столом, даже не смотрит в мою сторону. Митрич, подражая ему, удостаивает меня лишь односложными ответами.

Все еще злятся.

Я быстро проталкиваю в себя овощное рагу с кусочком шницеля и ухожу к себе.

С Митричем поговорю позже, когда дяди рядом не будет. Это при нем он обиженку из себя строит, а так он отходчивый.

Сейчас немного выпьет и все сплетни мне расскажет. Не получается у меня об этом придурке не думать.

Дождавшись, когда дядя уйдет к себе, спускаюсь вниз и выхожу на летнюю веранду. Крестный, сидя на диванчике, держит в руке рюмочку с наливкой.

Усаживаюсь рядом и вытягиваю ноги.

– Душно, дождь, наверное, пойдет.

– Угу…

– А по прогнозу нет.

– Ты о погоде со мной потрещать пришла? – усмехается старик.

– Да, нет… – оглядевшись по сторонам, придвигаюсь к нему ближе.

– Ну?..

– Что с Кляйсом?

– А тебе какое дело?! – взвивается он мгновенно.

– Он уехал из города?

– Собирается, – сощурив глаза, смотрит на меня с подозрением, – а ты с ним, что ли, собралась?

– Я?.. – изображаю крайнее изумление, – я на дуру похожа?

– Похожа.

Толкаю его в плечо, тихо смеюсь. От сердца отлегло – значит, отпустили его, раз он уезжать собирается.

Пусть едет. Скатертью дорога.

Пожелав крестному спокойной ночи, я, под видом прогулки перед сном, обхожу дом по дорожке вдоль левого крыла и, убедившись, что никто за мной не наблюдает, быстро шагаю к флигелю Алекса.

Не дает покоя мысль, что он на меня обижается.

Дойдя до домика, останавливаюсь у окна. Между полосок жалюзи пробивается тусклый свет. Значит, на месте и еще не спит.

Еще раз оглядываюсь и тяну дверь на себя. Она бесшумно отворяется, и я воровкой проскальзываю внутрь.

– Привет, – здороваюсь тихо, остановившись на пороге комнаты.

Он сидит на краю кровати и чистит оружие. Глянув на меня исподлобья, возвращается к своему занятию.

– Как дела? Как на месторождение съездил?

– Нормально.

– Что, правда, сортовой нефрит? – спрашиваю, проходя внутрь.

– Правда.

– Здорово.

Медленно приблизившись, сажусь рядом. Запах оружейной смазки давно ассоциируется у меня с Алексом, безопасностью и надежностью. Всем тем, что олицетворяет сам Грозовой.

Но запах его кожи безусловно приятнее. Прерывисто вздохнув, я утыкаюсь носом в его плечо.

– Ты мне мешаешь, Ирма.

– Алекс…

Резко поднявшись, он отходит к столу и раскладывает детали Макарова на расстеленной холщовой тряпке.

Я иду за ним. Остановившись за спиной, обнимаю за талию и прижимаюсь щекой к белой майке.

– Алекс, ты хочешь, чтобы я оправдываться перед тобой начала?

– Это лишнее, Ирма, – говорит он, – и приходить сюда тоже не надо было.

– Ты что, ревнуешь?

Ответом мне служит молчание. Сняв с себя мои руки, Алекс выходит в душевую, а когда возвращается, я уже голая сижу в его кровати.

– Ты зачем пришла? Потрахаться?

– Да! – отвечаю с вызовом, – хочу трахаться! С тобой!

Его холодность неожиданно ранит и воспринимается мною, как предательство.

– Ну, о’кей… – проговаривает тихо, – пососи мне тогда, что ли…

Снимает с себя майку и приспускает трико вместе с боксерами. Я смотрю на него во все глаза. В горле вырастает ком, а нижняя губа начинает предательски дрожать.

Он не возбужден и требует минета. Такое у нас впервые.

– Ну… – разводит руками, – видишь, я не хочу тебя, Ирма… Ты собираешься с этим что-нибудь делать?

От унижения начинает гореть кожа. Мне до жути хочется схватить одежду и бежать от него, куда глаза глядят, но врожденное упрямство сдерживает порыв.

Не прерывая с ним зрительного контакта, я поднимаюсь с кровати, не спеша заплетаю волосы в косу и, приблизившись, опускаюсь на колени.

Надеюсь, что мое лицо не отражает даже доли того, что происходит у меня внутри. Делаю все с легкой улыбкой на губах, а на деле же умираю от стыда.

Стягиваю штаны по ногам и поднимаю глаза к его члену. Он, к счастью, уже начинает приподниматься. Громко сглотнув, обхватываю орган пальцами и чувствую, как быстро он увеличивается в размерах.

– Теперь хочешь? – спрашиваю хрипло.

– В рот возьми.

Брови сведены, желваки ходят ходуном, а в светло-серых глазах полыхает пламя.

Женщина внутри меня ликует. Никуда он от меня не денется, я не позволю.

Проведя рукой по стволу, погружаю крупную головку в рот. Создавая вакуум, засасываю ее глубже. Как он учил. Двигаясь взад-вперед, постепенно насаживаюсь до самого горла.

Алекс молчит. Не шевелится и ко мне не прикасается. Держится пока.

Во рту растекается знакомый вкус. Подключив язык, я облизываю каждую венку, массирую уздечку и слышу, как учащается его дыхание. Наконец, не выдержав, он обхватывает мою голову руками и начинает сам брать мой рот. Резко дергая бедрами, таранит мою глотку.

Я терплю. Упираясь ладонями в узкие бедра, чувствую, как по подбородку обильно стекает слюна.

– Сука… – бормочет глухо.

Рывком поднимает меня вверх и, прижав спиной к окрашенной стене, вгоняет в меня два пальца. От неожиданности я захлебываюсь в немом крике. Тело прошивает разрядом тока.

Алекс знает, что делает. Сомкнув пальцы одной руки на моей шее, второй имеет меня снизу.

Я не могу ничего с собой поделать. Выпучив глаза, смотрю в его искаженное злобой лицо. Между ног все горит, сводит от желания. Больно и сладко одновременно.

Это длится бесконечно. Он подводит меня к обрыву, но упасть не позволяет, кусая шею, ждет несколько секунд, и начинает пытку заново.

– Алекс… – прошу я, – пожалуйста…

Это невыносимо. Я больше не могу. Бедра сводит судорогой, а низ живота разрывает от тяжести.

Хочу только одного – чтобы все прекратилось, а он продолжает унижать.

Когда Грозовой в очередной раз не позволяет мне кончить, я начинаю рыдать. Позорные горячие слезы бегут по лицу, затекают в рот, наполняя его солью. Я начинаю бить кулаками по каменным плечам.

– Отпусти! Козел… ненавижу…

Алекс, наконец, реагирует. Отпустив мою шею, проводит подушечкой большого пальца по мокрому лицу.

– Убери руки, – рыдаю я.

– Ладно… все, успокойся.

Прижимает меня, сопротивляющуюся, лицом к своему плечу и принимается мягко массировать клитор. Надавливая, обводит по часовой стрелке и мягко шлепает ладонью по промежности.

Этого оказывается достаточно. Мощный оргазм обрушивается лавиной. Сотрясаясь, я продолжаю реветь. А Алекс меня жалеет, удерживая на весу, целует лицо. Пережидает мою истерику и помогает одеться. Затем одевается сам.