Октавиан посмотрел на противостоящие ему легионы. Действительно, над командным пунктом не было стяга Кассия. Он вытер пот со лба.

– Спасибо. Это… очень приятное известие.

Стоявшие рядом люди услышали слова экстраординария, и новость быстро распространилась по всем легионам. Послышались жидкие радостные крики, но в основном легионеры и их офицеры не отреагировали. Если кто из них и знал Гая Кассия, то лишь по имени. Зато с Брутом ничего не случилось, а ведь именно его легионы днем раньше вышибли их из лагеря, именно с ними они сегодня хотели поквитаться. Октавиан видел эту решимость в каждом лице, на котором останавливался его взгляд. Его люди знали, что бой будет тяжелым, но им не терпелось его начать.

Две римские армии стояли лицом друг к другу, растянув фронт на тысячу шагов, дожидаясь, пока оставшиеся легионы спустятся с гребня. Поскольку Марк Антоний подходил с востока, Октавиану пришлось уступить ему правый фланг. Он понимал, что его соправитель этого ожидал, да и не мог пропустить его легионы через свои, не нарушив порядка.

Наследник Цезаря сидел в седле и пил воду из фляжки, чувствуя, как ветерок высушивает пот на его лице. Марк Антоний, похоже, никуда не торопился, словно чувствовал, что армии будут ждать его прихода, даже если на это уйдет весь день.

Октавиан предполагал, что легионы Марка Брута могут пойти в атаку внезапно. Его люди, определенно, только и ждали команды, но Брут предпочел не оставлять фланг открытым, чтобы не подставляться под удар легионов, которые спускались по склону.

Утро уходило, солнце медленно ползло к зениту. Октавиан отбросил пустую фляжку Агриппе и взял у него полную, когда правое крыло наконец-то полностью сформировалось и обе римские армии изготовились к бою на чужеземном поле. Преемник Цезаря понимал, сколь жестокой будет сеча. Понимал, что, каким бы ни был исход, Рим потеряет немалую часть своей мощи. Целое поколение поляжет на этой равнине у города Филиппы.

С обеих сторон на флангах собирались экстраординарии. Это в мирное время они служили гонцами и разведчиками, но в бою выполняли совсем другие функции. Октавиан наблюдал, как они достают длинные мечи и щиты, готовясь к смертному бою, а их лошади пляшут на месте и фыркают, чувствуя нарастающее возбуждение седоков. Он посмотрел направо, где Марк Антоний наконец-то занял позицию в третьей линии. Город и гребень опустели. Обе армии полностью изготовились к бою.

Новый Цезарь также отъехал за первые две линии. Положение солнца говорило о том, что полдень уже миновал. Солдаты справляли малую нужду там, где стояли, и пили из бурдюков и фляжек, чтобы выдержать дневную жару. Большинству предстоял долгий бой, они готовились сражаться весь день, и в конце все решили бы запас физических сил и воля к победе.

Октавиан в последний раз проверил командные цепочки связи с легатами, потребовав подтверждения, что все готовы. Семеро из них пережили вчерашнее отступление, и только тело Силвы досталось стервятникам. Он не был знаком с новым легатом Седьмого Победоносного, зато отлично знал остальных, их сильные и слабые стороны, и мог сказать, кто излишне порывист, а кто чрезмерно осторожен. Брут же не имел такой информации о легионах, которыми командовал, особенно о тех, что прибыли с Кассием, и Гай Октавиан считал, что этот недостаток, если им воспользоваться, мог сыграть решающую роль.

Ответы пришли быстро, и больше Октавиана ничто не сдерживало. Командование левым крылом лежало на нем. Оставалось только отдать приказ.

Люди смотрели на него и ждали. Агриппа и Меценат находились рядом, серьезные и полные решимости. Они спасли ему жизнь, когда он лежал без сознания, сраженный лихорадкой. Но Октавиану казалось, что произошло это в другой жизни, в которой остались и изнурительные месяцы подготовки. А новая жизнь начиналась только сейчас, когда он сидел на коне и обозревал равнину. Тело его совсем ослабело, но он прекрасно понимал, что это всего лишь инструмент. Главное, что дух его оставался силен.

Октавиан Фурин глубоко вдохнул, и в тысяче шагов от него легионы пришли в движение. Он вскинул и опустил руку, и его воины двинулись на врага, с каждым шагом сбрасывая сковывавшее их напряжение. Справа от него Марк Антоний отдал такой же приказ. На флангах обеих армий экстраординарии вдавили пятки в бока своих лошадей, пустив их рысью. В обеих армиях горны корниценов протрубили о наступлении.

Легионеры шли по сухой земле, поднимая огромные облака пыли. Зазор между первыми шеренгами противников все уменьшался, уменьшался, а потом вдруг почернел от тысяч брошенных копий. Полетели стрелы парфянских конных лучников, выкашивающие экстраординариев. Шеренги потеряли стройность: живые переступали или обходили раненых и убитых, а потом перешли с шага на бег. Наконец они столкнулись друг с другом, и по равнине прокатился громовой раскат.

Когда армии сошлись, Брут ощутил мертвенное спокойствие: в груди его вдруг словно возник кусок льда. Это молодые ощущали волнение и страх, а он с высоты своих лет отдавал хладнокровные, основанные на логике событий приказы. Иногда он чуть хмурился, видя, как много времени уходит на их передачу по всей командной цепочке, но все-таки не предоставил полной свободы своим легатам. Это была его битва, хотя он уже начал осознавать, как тяжело единолично командовать армией, которую составляли без малого девяносто тысяч воинов. Такую армию не собирал ни Помпей, ни Сулла, ни Марий, ни Цезарь.

Марк Брут видел, что парфянские лучники отлично действуют на его правом фланге, продвинувшись вперед на добрую тысячу шагов в сравнении с его позицией в центре. Он отправил приказ полностью опустошить колчаны с безопасного расстояния, максимально обескровив ряды экстраординариев, а потом сблизиться и взяться за мечи. Да, приказ был правильный, но к тому моменту, когда он добрался до лучников, они уже подались назад, и момент для развития наступления был упущен.

Поначалу легионы Брута надавили на оба вражеских фланга, и он с радостью наблюдал, как его люди прорубаются сквозь легионеров Марка Антония. Командующий надеялся, что тень Кассия все это видит и ликует.

Но и здесь развить успех не удалось. Там, где солдаты Марка Брута дали слабину, вражеские легионы продвинулись вперед, прежде чем он успел прислать подкрепление. Там, где его людям удавалось вклиниться в ряды солдат Октавиана, они обнаруживали, что численность противника резко возрастала, их продвижение затормаживалось и сходило на нет, а потом их еще и начинали теснить. Наличие двух командующих в два раза сокращало цепочку передачи команд, и хотя эта разница проявилась не сразу, по ходу сражения она становилась все более и более заметной.

Брут понимал, что происходит. Он видел битву целиком, как бы находясь над ней, – этому он научился у великих полководцев, под началом которых воевал много лет. Поэтому, осознав, что неповоротливые цепочки команд ставят под удар его легионы, он испугался и послал новый приказ, разрешив легатам действовать самостоятельно, по обстановке, в надежде, что они будут быстрее реагировать на происходящее. Но пользы это не принесло. Один из сирийских легионов Кассия вдруг бросился в атаку, сформировав клин, который прорвал первую линию обороны Октавиана. Им дали продвинуться дальше, а потом десять тысяч солдат ударили с двух сторон в основание клина и принялись рубить сирийцев, зайдя им в тыл. Ни один из легатов Брута не сориентировался и не поддержал атаку, так что очень скоро от сирийского легиона остались одни воспоминания, а фронт войск Октавиана снова выровнялся.

Марк Брут послал приказ поменять переднюю линию. Согласно этому приказу, по всей длине фронта, занимаемого легионом, первые две шеренги слаженно отходили, прикрываясь щитами, и уступали место свежим воинам, но приказ этот где-то затерялся. Брут, конечно же, разозлился, но кликнул новых экстраординариев и отправил их к легатам во второй раз.

Он вновь полностью взял командование на себя, и вся передняя линия согласованно отошла, а в бой вступили свежие, полные сил легионеры. Конечно же, поначалу они брали верх над уставшими, тяжело дышащими воинами противника. Но Октавиан и Марк Антоний отреагировали мгновенно и по всему фронту заменили первую линию. Сражение вспыхнуло с новой силой.