Те, что находились позади, отреагировали, вскочив на ноги и помчавшись следом, а офицеры уже не знали, что и делать. Прозвучал сигнал атаки? Они не слышали ни горнов, ни приказа. Более осторожные требовали от своих подчиненных остановиться, другие подумали, что не расслышали сигнал, и погнали их вперед. Большинство радовались, что наконец тронулись с места. Долгие недели они ждали начала сражения, и вот этот час настал!

Ревущей людской лавиной правое крыло легионов Брута покатилось со склона. На первой сотне шагов пешие солдаты раздавили кавалерию и продолжили движение. Впереди они видели легионы Цезаря, охваченные паникой.

Офицеры, стоявшие выше по склону, теряли драгоценные минуты, пытаясь остановить атаку. Их приказы спускались вниз по командной вертикали. К тому времени первые два легиона увидели, что враг не готов к бою и не ожидает нападения. Легаты отменили приказ об остановке, потому что ситуация позволяла нанести противнику серьезный урон. Они не могли упустить такую возможность и взяли инициативу на себя, зная, что тем, кто находился позади, не хватало информации, чтобы правильно сориентироваться. Офицеры повели своих людей в атаку, пока легионы Цезаря пытались выстроиться в боевом порядке и в стане врага царил хаос.

Первые два легиона продолжали бежать и орать, готовя к броску копья. Легионы, еще стоявшие на склоне, наконец-то поняли, что им не остается ничего другого, как следовать за ними.

Брут еще находился у крепостных стен, далеко от своих солдат, когда понял, что происходит. Он увидел два легиона, которые продолжали бежать уже по равнине. Поначалу его лицо почернело от ярости. На своем фланге он держал семнадцать тысяч всадников, но спустившиеся на равнину солдаты практически оставили конницу не у дел: теперь она не имела места для маневра и не могла разогнаться. В раздражении Марк Брут смотрел, как два его легиона пересекают пустое пространство шириной в тысячу шагов, отделявшее склон от лагеря Цезаря и Марка Антония. Красно-серая волна сначала проглотила трупы людей и лошадей, а потом покатилась дальше.

Брут почувствовал, как сердце забилось у него в груди. Мгновенно он понял, что легионы ушли слишком далеко, чтобы пытаться их вернуть. И теперь солдатам нужна была подмога, чтобы превосходящий их численностью враг не уничтожил их. Командующий глубоко вдохнул и громким криком приказал наступать. Разъяренные офицеры оглянулись, чтобы понять, кто смеет им перечить, но, увидев, что это Брут, присоединились к нему. На гребне у города Филиппы зазвучали горны.

Конечно, какое-то время легионы на склоне пребывали в замешательстве, получив противоположные по смыслу приказы, но Марк Брут вновь и вновь посылал их в атаку, и наконец, пусть медленно, военные выстроились в боевом порядке и двинулись на врага.

Слева легионы Кассия направились к частоколу, чтобы защитить его от атаки Марка Антония, и Брут словно увидел двух змей, наползающих друг на друга. Он привстал в седле – прекрасно обученная лошадь при этом застыла как памятник – и вдали, сквозь пыль, которую поднимали тысячи сандалий, увидел, как его легионы ударили по войскам Цезаря.

Брут оскалил зубы, и на его лице не читалось ни удивления, ни жалости. Ему хотелось быть там, на равнине, поэтому он вновь сел и погнал лошадь вниз, мимо потных, ругающихся солдат.

Марк Антоний не видел, что творится на склоне, хотя звуки битвы и долетали до вонючего болота. Два дня целый легион работал в липкой грязи, а тысячи его людей валили лес вдали от города, пилили стволы на доски толщиной с кулак и грузили их на телеги, которые потом подвозили к болоту. Работа была тяжелая, легионеров облепляли мухи, на кочках прятались змеи, и при каждом шаге зловонная жижа исторгала не менее зловонный газ. И тем не менее они прокладывали гать, достаточно широкую для прохода двух человек. Она протянулась сначала от края болота до его середины, а затем и до частокола.

В этот день задача Марка Антония состояла в том, чтобы подвести легионы как можно ближе к склону, надеясь, что их укроют заросли тростника. Согнувшись, они пробирались вперед, и на гати уже стояли тысячи человек, тогда как другие тысячи ждали своей очереди пройти за первыми.

Триумвир сам прошел до конца тропы, чтобы взглянуть на деревянный частокол, поставленный людьми Кассия. Все, что построил один человек, мог разрушить другой, вот и его солдаты под покровом ночи подпилили столбы на небольшом участке, заглушая звук грудой тряпок. Город над их головами мирно спал, и тревоги никто не поднял.

Убедившись, что все готово, Марк Антоний отдал экстраординариям приказ отвлекать внимание легионов на склоне у города, а сам дожидался захода солнца. Его людям могло крепко достаться от метательных машин, установленных на крепостной стене. Поэтому он и хотел начать наступление в сумраке, когда защищающиеся не могли точно навести метательные машины на цель, но его людям вполне хватало бы света, чтобы преодолеть склон и взобраться на стену.

Но до того, как нужный момент настал, до того, как солнце коснулось горизонта, Антоний услышал рев тысяч глоток и замер в уверенности, что их обнаружили. Если бы это случилось, подкрепления поспешили бы на крепостные стены. Ему оставалось два варианта: начать штурм или отступать, причем решение следовало принимать мгновенно. И Марк Антоний принял его. Он выпрямился в полный рост, почувствовав, как протестующе заскрипели колени, и проревел:

– Вперед, в атаку!

Его люди бросились вперед и потянули за веревки, чтобы повалить подпиленный участок частокола. Бревна заскрипели, рухнув в черную жижу, и в следующий миг солдаты уже бежали по ним, взбирались на склон к крепостной стене.

Марк Антоний взглянул на крепость. Стены Филиппы простояли сотни лет, но его солдаты не были дикими варварами: множество из них несли веревки с крюками, а другие – молотки с длинными рукоятками, чтобы выбивать из стены камни и создавать опоры для ног и рук, облегчая подъем. Они взбежали по склону, и очень скоро сотни легионеров залезли на крепостную стену по веревкам. Другие в это время наносили по ней удары тяжелыми молотками.

Поднимаясь по склону следом за своими легионерами, Марк Антоний слышал звуки боя на крепостной стене. При удаче, решил он, Кассий и Брут умрут еще до захода солнца. Он тяжело дышал, мягкая земля крошилась у него под руками, и в воздух взлетали фонтанчики пыли. Добравшись до стены, он полез наверх по веревке. Сердце его ухало, а пот градом лил со лба, когда он преодолел только половину стены. Не важно, сказал он себе, на боль можно просто не обращать внимания.

Седьмой Победоносный легион первым попал под удар, когда легионы Брута докатились до лагеря. Атака застала людей Марка Антония врасплох: они не успели выстроиться в боевом порядке, прежде чем враги подступили к ним, и началась рубка.

Сотни солдат погибли в первые минуты – римская машина убийств перемалывала войска Октавиана. Все больше людей сбегало со склона, но от крыла Антония оставалась только половина, а то и меньше, так как остальные люди ушли к болоту. Они могли лишь оборонять позицию, воткнув щиты в землю и укрываясь за ними. Чтобы избежать удара с фланга, они тоже начали шаг за шагом отступать на северную равнину.

В командном шатре объединенного лагеря заболевший Октавиан шевельнулся, не имея ни малейшего представления об опасности, нависшей над его легионами. Он не видел, как легата Силву ударом копья сбросили с лошади, а потом зарубили. Люди, находившиеся рядом, обратились в бегство, заразив остальных, так что оборона тут же рухнула. Восьмой Геминский легион оказывал достойное сопротивление, но тоже начал отступать, чтобы не получить удара с фланга. Его солдаты добрались до земляного вала вокруг лагеря и попытались организовать там новую линию обороны, но к тому времени уже все легионы Брута двинулись вниз по склону, а такой мощной ударной силы, жаждущей их разорвать, они никогда не видели. Поэтому люди Октавиана отступили от лагеря, оставляя врагу все боевое снаряжение и продовольствие на сто тысяч человек… и командующего, лежащего без сознания.