– Это я обезопасил наше будущее, передав флот Сексту Помпею! – возмущенно воскликнул Светоний. – Если бы мы с Бибулом не позаботились об этом, ты бы уже в этом году столкнулся с вооруженным вторжением, Брут. Вот что принесло тебе мое «надувание щек»! Необходимое время!
– Я уверен, все согласны с правильностью этого решения. – Кассий попытался ослабить напряженность. – Секст Помпей молод, но его ненависть к фракции Цезаря хорошо известна. Ты поддерживаешь с ним связь? – спросил он Марка.
– Да, – ответил тот, взглянув на Светония, который смотрел прямо перед собой, и пожав плечами. – Флот у него только на западе, и мое имя не вызывает неприятных ассоциаций ни в его лагере, ни у него самого. Конечно же, мы на связи. Вы знаете, что к нему перебрались братья Каска?
– Нет, я не знал, – ответил Кассий. – Хорошо. Но их поместья продали, чтобы пополнить казну.
– Еще один повод для них быть с нами, – заметил Брут. – Сейчас нам никакие сюрпризы не нужны. Мы можем использовать флот, чтобы высадиться на римской территории, или дождаться их здесь. Да, Светоний, я знаю, что они придут. Октавиан и Марк Антоний не могут игнорировать нас, когда в Риме иссякают запасы зерна. Они должны прийти. И они высадятся в Греции, как сделал Юлий Цезарь, когда воевал против Помпея. Только на этот раз они потеряют половину армии, которую Секст Помпей отправит на морское дно. Я все правильно понимаю, Кассий?
– Я на это надеюсь, – ответил худощавый сенатор. – На этом основана наша надежда покончить с ними.
Когда они выходили из бань, Марк Брут сунул руку в кожаный кошель, чтобы бросить рабам несколько медных монет. Потом он достал серебряный сестерций и кинул его Кассию. Тот, хмурясь, поймал монету, но, разглядев ее, рассмеялся:
– Спаситель Республики? Знаешь, Брут, мне кажется, это нескромно.
Марк сухо улыбнулся и кинул другой сестерций Светонию, который, поймав ее, всмотрелся в вычеканенный на металле профиль.
– Ваши имена просто не поместились, – объяснил им Брут. – А сходство есть, правда. Как проконсул, я несу ответственность за чеканку денег, так что особых проблем не возникло. И нам надо постоянно напоминать гражданам, почему мы убили в Риме этого человека. – Он кивнул Светонию. – В этом, надеюсь, у нас расхождений нет.
Кассий поджал губы при слове «убили», но, когда он отдавал монету, на лице его читалась удовлетворенность.
– Действительно, образ – это все, – согласился он. – За долгие годы жизнь меня этому научила. Люди знают очень мало – только то, что им говорят. И я убедился, что они готовы поверить чуть ли не всему, что слышат.
Брут хмыкнул и бросил сестерций одному из банщиков. Раб низко поклонился, не веря своему счастью.
– Я никогда не отрицал, что у меня есть личные причины для участия в этом, Кассий, – сказал Марк. – Все, что я сделал, все, чего достиг, накрывала тень Юлия Цезаря. Что ж, я зажег факел и разогнал темноту. Монеты – еще один шаг в этом направлении. Мы спасли Республику, если только теперь не отдадим ее этому мальчишке Октавиану.
– Мы не отдадим, – заверил его Кассий Лонгин. – Он непременно придет к нам, а прийти он может лишь морем.
– Если только они не пойдут через север Италии и не ударят с суши, – мрачно изрек Светоний. Брут и Кассий повернулись к нему, но он не собирался им поддакивать. – А что? Расстояние такое же, как из Сирии. Нельзя же просто игнорировать угрозу нападения с суши. Что для легионов миллион шагов?
– Сенатор, – в голосе Марка Брута слышалось презрение, – если они поведут так много людей так далеко на север, нам об этом скажут. У нас есть флот, помнишь? Если цезарианцы уйдут на север, мы займем Рим задолго до того, как они успеют вернуться. Я буду счастлив, если они это сделают. Тогда мы разом решим все наши проблемы.
Светоний пробурчал что-то нечленораздельное, и его лицо снова побагровело. В толпе греков римляне выделялись и короткой стрижкой, и военной выправкой. На улице Марк махнул рукой отряду солдат, который дожидался его. Они отсалютовали и взяли их в кольцо.
– Должен сказать, что ты поступил правильно, выбрав Афины, Брут. – Кассий на ходу оглядывался по сторонам. – Приятный город, дома далеко друг от друга. Боюсь, в Сирии слишком жарко летом и слишком холодно зимой. Страна суровая, зато легионы более закаленные.
– Сколько у тебя кораблей, чтобы перевезти их? – спросил Марк Брут.
– Кораблей? Ни одного, – ответил пожилой сенатор. – Я отослал все Сексту Помпею. Мне они не нужны, отсюда до Верии[21] есть дорога по суше. А для переправы через Босфорский пролив есть паромы. Рядом Византий. Тебе надо как-нибудь взглянуть на этот город, Брут, если ты там не бывал. В чем-то он такой же греческий, как Афины, даже старше Рима.
– Да, когда моя голова хоть на день вылезет из петли, я, возможно, потрачу время на старые карты и города, – кивнул Марк. – Сколько времени потребуется твоим легионам, чтобы добраться до Македонии?
– Они уже маршируют. К весне у нас будет армия, которая найдет что противопоставить армии триумвирата, потрепанной после морского вояжа. Мы поведем в бой девятнадцать легионов, более девяноста тысяч человек, в большинстве своем ветеранов. И те жалкие остатки римской армии, которые останутся после столкновений с флотом Секста Помпея, не смогут устоять перед нами.
– Командовать, естественно, буду я, – вставил Марк Брут.
Кассий внезапно остановился, и другим пришлось сделать то же самое, так что толпа греков была вынуждена обходить кольцо из охранников. Так вода обтекает брошенный в неглубокую реку камень. Послышались проклятия на греческом, но римляне их проигнорировали.
– Мне представляется, что у меня больше легионов, Брут, – возразил Гай Кассий. – Мы же не хотим проиграть войну до ее начала, погрязнув в спорах?
Марк оценил решимость в голосе худощавого человека, который смотрел ему в глаза.
– У меня опыта больше, чем у тебя или у любых пяти твоих легатов, – ответил он. – Я не один год сражался в Галлии, в Испании и в Египте. Я не ставлю под вопрос их веру в тебя, Кассий, но при Цезаре я не мог проявить себя. И теперь этого не повторится.
Кассий Лонгин, в свою очередь, начал прикидывать, как долго ему следует стоять на своем и когда лучше сдаться.
– Тогда командовать будем вместе, – предложил он. – Армия слишком велика, чтобы приказы отдавал один человек. Тебя это устроит? Каждый со своими легионами?
– У меня восемь против твоих одиннадцати, Кассий, но думаю, они сделают все, что нужно, когда придет время. Я только хочу, чтобы кавалерия подчинялась мне, – ответил Марк Брут. – Я знаю, как использовать ее экстраординарнее.
– Очень хорошо, – ответил Гай Кассий. – У меня их восемь тысяч. В знак дружбы они твои.
Четверо римлян двинулись дальше. Светоний качал головой. Его раздражение только нарастало: его спутники обсуждали будущее без учета роли, которую сыграли он и Бибул.
– Вы думаете, все дело в войне? – с усмешкой спросил он. – Или в нескольких монетах с хвастливыми словами?
Брут и Кассий остановились вновь. Оба одарили его суровым взглядом, но Светоний продолжал, отказываясь плясать под их дудку.
– И кто из вас станет императором, когда все закончится? Кто будет править Римом как владыка? – поинтересовался он.
– Светоний, я не думаю, что… – начал Кассий, но, к его изумлению, тот поднял руку, предлагая ему помолчать.
– Я знал тебя мальчишкой, Брут, – повернулся Светоний к Марку. – Ты помнишь?
– Да, помню.
В голосе Брута слышалось предупреждение, но вышедший из себя бывший сенатор ему не внял. Толпа по-прежнему обтекала их с недовольным ворчанием.
– Тогда мы с тобой верили в Республику, видели в ней не фантазию, а что-то реальное, что-то достойное и считали, что за нее можно отдать жизнь, – напомнил ему Светоний. – А Юлий в это не верил. Республика стоит жизни, помнишь? Она также стоила смерти. Мы пытались спасти Республику, но, судя по тому, что ты сейчас говоришь, ты об этом уже забыл. Помнишь, как ты когда-то ненавидел таких людей, как Помпей и Корнелий Сулла? И военачальников вроде Мария, готовых на все, лишь бы заполучить власть? Цезарь тоже был одним из этих людей, частью этой омерзительной болезни. Он стремился уничтожить Республику, и его приемный сын – такой же. Если Октавиана убьют, если он потерпит поражение, нельзя допустить, чтобы его место занял человек с теми же устремлениями. Республика зависит от доброй воли тех, кто достаточно силен, чтобы изорвать ее в клочья, и она достойна большего, чем жизнь отдельных людей. Я положил на это жизнь и готов ради этого умереть, если придется. Таковы ставки – больше, чем война, или флот, или еще один диктатор. В итоге или нами будут править императоры, или мы станем свободными людьми. Поэтому мы противостоим Октавиану: не ради мести, не для того, чтобы защитить себя. Причина в том, что мы верим в Республику, а он – нет.
