При этой мысли Цильний вздохнул. Их простые туники и обмотки на ногах не очень-то подходили для лазания по горам под полуденным солнцем. Обмотки потемнели от пота. И Меценат чувствовал, что в кровь расчесал себе кожу под туникой. Запах собственного пота долетал до его ноздрей и во время подъема, и при спуске, и молодой аристократ недовольно морщился. Ножны меча застряли в щели между камней, и Меценат выругался, высвобождая их. Лицо побагровело, когда он услышал за спиной смех другого своего спутника.
– Я рад, что сумел повеселить тебя, Агриппа, – бросил он их общему другу, до сих пор молчавшему. – Теперь набор удовольствий, отпущенных на этот день, полон.
Марк Виспансий Агриппа сухо улыбнулся и, ничего не ответив, поравнялся с ним, а затем проследовал дальше громадными шагами, соответствующими его росту и силе. Служивший во флоте центурион был на голову выше своих спутников, а постоянная физическая нагрузка на борту римских галер наполнила силой его руки и ноги. Что подъем, что спуск давались ему без видимых усилий, и его дыхание осталось ровным и спокойным, когда они добрались до дна каньона. Октавиан отстал на несколько шагов, а когда нагнал спутника, вдвоем они дождались Мецената, который отстал еще сильнее.
– Вы понимаете, что на обратном пути нам придется вновь лезть на этот гребень? – спросил он, спрыгивая с камня рядом с ними.
Гай Октавиан застонал:
– Не хочу спорить с тобой, Меценат. Будет проще, если ты сосредоточишься на том, что мы делаем сейчас, не заглядывая в будущее.
– В этих чертовых скалах тысяча троп, – не унимался Цильний. – Я склонен думать, что бандиты уже далеко, пьют что-то холодное, тогда как мы умираем от жажды.
Усмехаясь, Агриппа указал на пыльную землю, и патриций, посмотрев вниз, увидел следы множества людей.
– Ох! – Он рывком вытащил меч, будто ожидал немедленной атаки. – Хотя, может, это просто местные пастухи?
– Возможно, – ответил Октавиан, – но этой тропой пошли только мы, так что надо проверить. – Он тоже достал гладий, где-то на ширину ладони более короткий, чем у Мецената, но хорошо смазанный и потому выскользнувший из ножен практически бесшумно. Гай Цильний почувствовал жар, идущий от клинка.
Агриппа последовал их примеру, и втроем мужчины медленно двинулись в каньон, оглядываясь на каждом шагу. Октавиан оказался чуть впереди, гигант Агриппа шел по правую руку от него, а Меценат – по левую. С тех пор как они подружились, Октавиан всегда возглавлял их, как будто иной альтернативы не было. Эту врожденную уверенность в себе Цильний признавал и ценил. Любой семье благородного происхождения приходилось с чего-то начинать, хотя бы и с эпохи Цезаря. От этой мысли он улыбнулся, но улыбка застыла на его губах испуганной гримасой, когда они обошли высокую скалу и увидели стоявших в ее тени людей. Октавиан не сбавил темпа – он шел, опустив меч. Еще три шага, и они тоже вошли в тень. Каменные стены нависли над их головами. Тут Октавиан остановился, холодно глядя на мужчин, оказавшихся на его пути.
Тропа тянулась и дальше, и Меценат увидел на ней терпеливо ждущих нагруженных мулов. Мужчины, которые стояли перед ними, не выглядели удивленными или испуганными: они с любопытством смотрели на троих молодых римлян. Самый могучий из них поднял меч – старинный, из другого века длинный железный меч, больше похожий на мясницкий нож. Черная борода мужчины достигала середины груди, а под лохмотьями бугрились мышцы. Он ухмыльнулся. Между оставшимися зубами у него во рту зияли дыры.
– Вы сильно обогнали ваших друзей, – сказал он на греческом.
Меценат знал этот язык, а Октавиан и Агриппа не понимали ни слова. Но оба даже не повернули головы, чтобы посмотреть на понимающего местную речь друга: слишком много мечей были устремлены в их сторону. Да к тому же патриций и сам чувствовал, чего от него ждут.
– Я должен переводить? – спросил он, вытаскивая подзабытые греческие слова из памяти. – Я знаю высокий слог, но ты говоришь с таким сильным крестьянским акцентом, что я едва понимаю тебя. Хрипишь, как умирающий мул. Говори медленно и ясно, как говорил бы, извиняясь перед своим господином.
Мужчина глянул на него с удивлением, его лицо потемнело от злости. Он понимал, что убийство римлян превратит его в преступника, за которым начнется охота, но горы и прежде надежно прятали тела убитых и, если потребуется, могли спрятать снова. Он чуть вскинул голову, оценивая свои шансы.
– Нам нужен тот, кто изнасиловал и задушил женщину, – продолжил Меценат. – Передайте его нам и живите дальше свои короткие и бесцельные жизни.
Главарь бандитов зарычал и шагнул в направлении римлян.
– Что ты ему сказал? – спросил Гай Октавиан, не сводя глаз с разгневанного грека.
– Я похвалил его бороду, – ответил его друг. – Никогда такой не видел.
– Меценат! – рявкнул Октавиан. – Это же они. Просто выясни, знает ли он того, кого мы ищем.
– Эй, борода! Ты знаешь того, кто нам нужен? – Меценат снова перешел на греческий.
– Я – тот, кто вам нужен, римлянин, – ответил главарь. – И если вы пришли сюда одни, то допустили ошибку.
Бородатый бандит посмотрел на скалы над их головами и на синее небо в поисках намека на тени, которые могли бы указать, что римлян более трех, стоящих перед ним, и это ловушка. Удовлетворенно буркнув что-то себе под нос, он глянул на своих сообщников. Один из них, смуглый и тощий, с широким носом, выхватил кинжал. Его намерения сомнений не вызывали.
Октавиан тут же шагнул вперед и, не произнеся ни слова, без предупреждения стремительно махнул мечом, рассекая горло ближайшему разбойнику. Тот выронил кинжал, обеими руками схватился за шею и, задыхаясь, рухнул на колени.
Главарь на мгновение застыл, затем издал яростный крик, подхваченный остальными разбойниками, и занес меч над головой Октавиана, но Агриппа подскочил к нему, одной рукой перехватил руку с оружием, а другой вонзил разбойнику кинжал между ребрами. Предводитель бандитов сжался, словно сморщился порванный бурдюк с вином, и с грохотом повалился на спину.
Банду потряс этот стремительный натиск. Но Октавиан Фурин и не думал останавливаться: он бросился на следующего разбойника, уставившегося на него в замешательстве, и, вложив в удар всю силу и практически отрубив голову, убил его секущим ударом меча. Гладий с такой работой справлялся отлично, а Октавиан отлично знал, как им пользоваться.
Остальные готовы были броситься в бегство, и так и поступили бы, если бы их мулы не перегораживали тропу. Вынужденные принять бой, они сражались отчаянно, изо всех сил пытаясь отражать смертоносные удары римлян. Но Октавиана и его друзей готовили к боям с детства. Они были профессиональными солдатами, разбойники же привыкли иметь дело с перепуганными крестьянами, редко пытавшимися защитить себя. Так что все старания оставшихся в живых участников банды шли прахом. Их удары легко отражались, ответные же без труда достигали цели. Маленький каньон наполнился криками и стонами бандитов, которые один за другим валились на землю. Римлян не защищала броня, но они стояли рядом, прикрывая друг друга, в то время как их мечи неумолимо взлетали и опускались, а по клинкам струилась теплая кровь.
Все закончилось в считаные секунды. На ногах остались только трое друзей, тяжело переводящих дух. Из резаных ран на руках Октавиана и Агриппы струилась кровь, но они не замечали этого, еще не отойдя от боя.
– Головы возьмем с собой, – решил Гай Октавиан. – Муж той женщины захочет на них взглянуть.
– Все? – переспросил Меценат. – Одной же достаточно, разве нет?
Октавиан посмотрел на друга, потом протянул руку и сжал его плечо.
– Ты все сделал хорошо. Спасибо тебе. Положим головы в мешок из их одежды. Я хочу, чтобы вся та деревня знала: римляне убили этих людей. Они это запомнят… и я подозреваю, откроют кувшины самого лучшего вина и заодно зарежут пару коз или свиней. Возможно, ты даже найдешь там на все согласную девушку. Просто отрежь головы.
Меценат скорчил гримасу. В детстве слуги выполняли любую его прихоть, однако Октавиан каким-то образом умел заставить его работать и потеть, как домашнего раба. Если бы его наставники увидели такое, они застыли бы с раскрытыми от изумления ртами.
