Лицо Антония будто окаменело.

– Все твои солдаты дали клятву, легат, – ответил он жестко. – Шпионить за ними после этого – унижать и их честь, и твою. Ты должен немедленно это прекратить.

Буччо торопливо закивал:

– Очень хорошо, консул. Но то, что я выяснил, достаточно серьезно для того, чтобы поставить тебя в известность, независимо от источника.

Марк смотрел на него, медленно пережевывая хлеб.

– Продолжай, – велел он. – Я оценю, так ли это серьезно.

– Они слышали о новом Цезаре. И не только мои люди. Легат Либурний только вчера говорил мне то же самое. Ты можешь это подтвердить?

Консул замер, и кровь прилила к его лицу. Ему следовало догадаться о том, что легионеры в курсе событий. Они вместе маршировали изо дня в день, и малейший слух мгновенно разлетался по всем отрядам. Антоний выругался про себя. Ему следовало сжечь приказы сената, но с этим он уже опоздал. Положив руки на стол, он попытался скрыть раздражение.

– Кем бы Октавиан ни называл себя сейчас, я с ним разберусь по возвращении в город, – пообещал он. – Если это все, что ты слышал…

– Если бы, консул. – Буччо глубоко вздохнул, готовясь к взрыву эмоций. – Они говорят, что не станут сражаться с Цезарем.

За столом воцарилась мертвая тишина. Все уткнулись в тарелки, словно их интересовала исключительно еда.

– Ты говоришь о мятеже, легат Буччо, – мрачно процедил Марк Антоний. – Получается, что твои люди не выучили урока, который им преподали?

– Я… извини, консул. Я полагал, что ты должен знать об этом.

– И в этом ты прав, хотя я не могу не сомневаться в твоей способности решить этот вопрос. Внутренние проблемы легиона должны оставаться внутренними, Буччо! Я бы не колебался и утром высек нескольких бунтарей. Командующий не должен знать обо всем, что происходит. Тебе это известно! Зачем доводить до меня эти сплетни?

– Консул, я… я бы справился с несколькими дураками, которые мутят воду, но, как я понимаю, уже половина людей говорит, что они не будут сражаться с Цезарем. Во всяком случае, в Риме.

Антоний откинулся на спинку стула. Подождал, пока на стол поставят поджаренную курицу, а голодные мужчины разорвут ее на куски.

– Вы все старшие офицеры, – начал он, едва слуги отошли от стола на достаточное расстояние, чтобы ничего не слышать. – И вот что я вам скажу. Рим дает вашим солдатам все: жалованье, статус, чувство братства. Но они также знают, что такое дисциплина. Они – солдаты Рима.

Он нервно махнул рукой, пытаясь найти слова, которые прояснят ситуацию, потому что на лицах легатов читалось недоумение. Но прежде чем он продолжил, другой легат по имени Сатурний прокашлялся, намереваясь что-то сказать. Марк Антоний потер шею. Этот легат пока проявил себя только одним: он очень явно стремился выслужиться перед консулом.

– Хочешь что-то добавить? – спросил его Марк.

– Да, консул. – Сатурний, хмурясь, наклонился над столом. – В основном эти бунтари происходят из плохих семей. Как мы можем ожидать, что сыновья проституток и торгашей поймут наши ценности? Они бросаются к любому, кто выступает от имени Республики. Несколько лет тому назад мне пришлось задушить одного агитатора, который переписывал слова какого-то греческого политика. Те немногие, кто умел читать, повторяли их неграмотным. Этот человек в одиночку едва не разложил мой легион.

Сатурний поднял глаза на Марка Антония, ожидая одобрения, но наткнулся на ледяной взгляд консула. Не придав этому значения, он вытер блестящие от жира губы рукой и продолжил:

– Обычные солдаты – что непослушные дети, и их надо точно так же наказывать. – Тут он все же почувствовал, что остальные не поддерживают его, и оглядел сидящих за столом. – Это они понимают, как и говорил консул.

Во время последовавшей паузы многие легаты поморщились. Сатурний переводил взгляд с одного на другого.

– Разве не так? – спросил он, покраснев.

– Такие слова не делают тебе чести, – ответил Антоний, – и не надо приписывать мне то, чего я не говорил. Я не знаю, где ты служил, Сатурний, но я видел, как эти дети проституток и торгашей рисковали собственными жизнями, чтобы спасти меня, когда моя жизнь висела на волоске. Я говорил, что они солдаты Рима. И самый последний из них дорогого стоит.

Сатурний потер лицо обеими руками, словно хотел побыстрее проснуться. Когда он заговорил, в голосе слышались жалостные нотки.

– После казней в Брундизии я думал, консул, что вы придерживаетесь того же мнения, что и я. Извините, если сказал невпопад.

Марк Антоний мрачно смотрел на него:

– В Брундизии они понимали, что наказание неизбежно. Думаешь, мне доставило удовольствие отдать приказ о казни сотни преступников? Я мог казнить каждого десятого в легионах… три тысячи человек, Сатурний. Но лишь продемонстрировал силу, показал, что их злость меня не пугает. Я спас гораздо больше, чем убил. И что более важно, одернул остальных. Вернул им честь и достоинство.

Он отвернулся от Сатурния. Разговор с ним был окончен, и консул вновь обратился к Буччо:

– Октавиан взял себе имя, которое отзывается в сердцах наших людей. Это неудивительно – Юлий Цезарь самолично сформировал многие из легионов, легаты которых сидят за этим столом. Естественно, они говорят, что не будут сражаться против его приемного сына! Я бы удивился обратному.

Он помолчал, понимая, что ему необходимо, чтобы эти солдаты встали на его сторону.

– Есть пределы нашей власти, выйдя за которые мы не заставим людей подчиняться нам, – заговорил он снова спустя некоторое время. – Легионы можно подталкивать до определенной черты, но потом их надо вести за собой. Я это видел, легаты, я видел, как Цезарь говорил с бунтующими легионами, рискуя собственной жизнью. – Он вновь посмотрел на Сатурния, и на его лице отражалось презрение. – Если относиться к ним как к детям или диким собакам, они в конце концов набросятся на тебя. Дисциплина – основа всего, что мы делаем, но они не греки и не раскрашенные галлы. Они римляне, которые понимают, что такое Республика, пусть и не всегда могут выразить это словами. Ты должен найти для них эти слова, Буччо, и ты, Сатурний. Вы должны объяснить им, что Юлий Цезарь ушел, но Республику можно и нужно сохранить. Я не позволю этому молодому блондину прикидываться, будто все заслуги Цезаря теперь принадлежат ему, что бы ни говорилось в давнишнем завещании об усыновлении. Нового Цезаря нет. Скажите им это.

Буччо задумчиво слушал консула, положив руки на стол и скрывая напряжение. Он, как никто, понимал сложившуюся ситуацию. Некоторые старшие офицеры уже обращались к нему, а до консула, похоже, не доходило, как все серьезно. Но под взглядом Марка Антония легат только кивал и яростно набрасывался на еду.

Воцарилось молчание. Прежде чем кто-то сказал хоть слово, не относящееся к качеству пищи, которой их кормили, им принесли еще два блюда. Марк Антоний не возражал. Он думал о сенате – о том, что́ заседающие в нем люди потребуют от него после его возвращения. Консул надеялся, что Октавиан сдастся и ему больше не придется проверять верность своих людей. Он не мог игнорировать предупреждения легатов, пусть и злился на Буччо, до такой степени распустившего свой легион. Если бы удалось быстро захватить «Цезаря», разговоры, о которых узнал Буччо, сразу бы прекратились.

Закончился ужин уже в поздний час. Антоний чувствовал, как навалилась усталость, и мечтал о комнате с разожженным очагом и о кровати, на которую должен был скоро улечься. Он поднялся из-за стола, и легаты последовали его примеру. И тут с вымощенного брусчаткой двора донесся стук копыт. Вернулся гонец, посланный Буччо: он вошел в обеденный зал и направился к столу консула.

– Докладывай, – приказал Марк Антоний. – Они остановились? Я начинаю думать, что поторопился с назначением Либурния.

– Они не остановились, – нервно ответил гонец. – Я проехал в голову колонны и попытался обратиться к легату, но трое его офицеров обнажили мечи, как только я приблизился. Когда я уезжал, они крикнули, чтобы я передал тебе…