Единственным пригодным для прогулок местом оказалось… кладбище. Точнее, не оно само, конечно, а кусок старого, в основном соснового леса, на краю которого оно и располагалось. Пройти туда можно было мимо церкви, но не по берегу озера, а несколько вглубь. В этом леске было мало снега, что позволяло прогуливаться там довольно спокойно, а зелень сосен радовала глаз и… напоминала про дом. На этих прогулках он, привыкший за последнее время в 21 веке к более уединенному образу жизни, немного отдыхал от людей в замке, от дыма, от напряжения… А еще – знакомился с местным лесом. И лес этот оказался для него совершенно новым. Нет, у него под Рязанью тоже были сосны в два-три обхвата. Но тут попадались совершенно необъятные великаны, часто искореженные, с обломанными ветками (каждая из которых сама была со ствол старого дерева) или со следами от молний. Некоторых из них он даже не узнавал сперва – так вышло с одним исполином, совершенно черный ствол которого примерно на два человеческих роста был затянут серо-зеленым мхом. А оказалось это дерево… старой березой, Седову с трудом удалось разглядеть в вышине белые ветки… А еще тут местами были упавшие стволы, и становилось совершенно ясно, почему так петляли здешние лесные дороги – представьте себе ствол, высотой метров пятьдесят, обхватов в пять, да с ветвями, рухнувший от старости поперек проезда в пару метров шириной… Тут и бензопилы не помогли бы, даже если бы и были. А еще были кусты, непроходимые ельники, многолетние заросли малины и ежевики… Нет, здешние леса заставляли себя уважать, считаться с ними и строить планы с их учетом. Вспоминались многие старые книги, в которых было описано именно вот такое вот, и теперь Николай Федорович увидел это воочию.
Эти его прогулки не остались незамеченными, да он и докладывался дневальному на воротах замка, куда пошел, если что. Руководство отряда, пару раз поинтересовавшись, куда он ходит и нет ли у старца в чем нужды, разъяснения о прогулках по старым привычкам, еще со… своего времени получило и удовлетворилось, не то вышло у деревенских. Они его, конечно, видели, и по своему любопытству тоже пытались понять смысл его обхода окрестностей без всякой видимой цели. Слегка насторожило деревню, когда старец стал чаще за кладбище уходить. Прямо за ним не следили, опасались, но потом-то пойти и по следам глянуть мог каждый… В общем, когда уже и суд над орденцами прошел, и сельчане уже немного привыкли к отряду, и пару собраний с лекциями в церкви провели – все же народное любопытство подтолкнуло общественность, та поставила на острие, как всегда, старосту, и Якоб, сам поняв за это время, что со старцем можно нормально поговорить, как-то задал вопрос при удобном случае об этих прогулках.
Седову трудно было однозначно ответить сразу, и он немного рассказал старосте о том, что у них там, в будущих временах, природу (леса вот эти, поля, озера с реками, все живое в них, зверюшек, птичек) любят и стараются ценить – потому как многое за века было истреблено, а живет-то народ там в основном в городах, где все из камня, а деревья те же в тех городах – в особых местах только, парках да скверах… Вот и он, по старой привычке, хоть и жил последние годы там почти в таком же сосняке, что за кладбищем, старается по лесу пройтись, да и воздух там почище, и вообще… Якоб покивал (картинки про каменные города он видел), но в итоге по деревне разошелся слух, далекий от реальности – что там, в будущих временах, вернулись частично к старым богам, что в лесах, озерах да болотах жили, но не полностью, а через христианство (крест Николая Федоровича уже широко известен был), соединив обычаи старых друидов с новой религией. Это было воспринято деревенскими без сомнений, тем более, что тут в тему оказались и чудинки (как известно, болотные ведьмы), с которыми старец возился, и кровь, орденцами на этой земле пролитая, и к ним нынче вернувшаяся… Пара сельских специалистов, отследив его походы в лес, сообщили, что выбирает старец самые старые, мощные деревья, да обходит их посолонь (а это показатель доброго друида, кто понимает), обрядов никаких не проводит, кровавых жертв, как злые друиды, не приносит, а если какие наговоры и читает – то по следам не понять, и вообще, лучше старцу в это время не мешать. Добрый-то он вроде добрый, но мало ли…
Николай Федорович об этих слухах и не узнал, потом – настали метели, и все походы в лес пришлось прекратить. После метелей он сунулся было по старой тропинке, им же натоптанной, точнее – где она была, но – не прошел, завяз, лишь от церкви отойдя, от тропки той ничего в снегах и не осталось. Потом снег начал таять, тоже совершенно не давая выйти на прогулку, да и события тут довольно значительные пошли. В период их поездки в Ревель в лесах была каша с мокрым снегом, а потом пошла грязь, и только после того, как вслед за Петром в город уехал и князь с народом, окрестности подсохли настолько, что хоть и в сапогах и не везде, но стало можно прогуливаться. Деревенские же число потерь в отряде, увеличившееся за период «черной полосы», объясняли тем, что нет у старца доступа в лес, за силой, вот он и не может с теми мелкими духами договориться, да своих вылечить, как раньше (сказались и лекции его о чистоте, и Милана, о которой уже и по деревне стало известно, что со старцем она живет – травница да друид, самое дело им вместе). Саму же Милану он в такие прогулки не звал – та была в делах днем, и чудинок учила, да и раненые почти всегда на ее попечении бывали, особенно после последней большой битвы у южной засеки. Но в мечтах, что скоро лето, он хотел и ее с собой рядом на этих прогулках видеть, конечно…
А еще после отъезда князя почти со всем руководством мало народа осталось в замке, и стало там совсем тихо и спокойно. Федор так и мотался по деревням. Малх почти перестал доставать Седова, совершенно спевшись с Ефимом, и был принят в замке за своего настолько, что у князя даже появилась насчет него одна мысль, на будущее. В последнее время с ними в основном сидел и Грек, которому князь, и отругав, и наградив за его выход до Дерпта, запретил участвовать в событиях в Ревеле. Как оказалось, там он был известен не так, как Торгаш (как мелкий торговец, почти не нарушающий законов, ну… почти, да), а как довольно заметная фигура теневого бизнеса, говоря словами 21 века, и мог испортить всю задумку. Вот в Риге, чьим горожанином Грек числился, у него была хорошая репутация, и Петр с князем имели на это виды, но – это сильно потом, так что Грек сидел в замке, лишь из донесений гонцов узнавая, как там дела у Торгаша с Пименом. В общем, Николаю Федоровичу дел пока особых не было, можно было гулять дольше и спокойней, но он не пропадал по лесам, конечно.
И вот на одной из таких прогулок Седов совершенно внезапно для самого себя осознал, что он… устал. От всего. Выяснилось это очень просто – прошло какое-то… озарение, и он поймал себя на том, что вот уже минут десять стоит на коленях и любуется (с довольно идиотской улыбкой, как ему самому показалось) на несколько цветков мать-и-мачехи, попавшихся ему в одной совсем сырой, но, видимо, нагретой солнцем ложбинке. Такое умиление было ему совершенно не свойственно, и мозг, как будто специально дожидавшейся этого момента, выдал ему, что, похоже, психологические проблемы-то от его попадания в 16 век никуда не делись, а все копились и копились, и… надо что-то делать. Поднявшись и отряхнув штаны (вообще, синтетика рулила, достаточно было от земли потом мокрой тряпкой протереть, и все, а из всей химии, от которой можно было посадить несмываемые пятна, тут пока только его «бензин» и был), Николай Федорович пошел дальше по лесу, но сегодня не любовался его жизнью, а, наоборот, погрузился в раздумья.
Первым, если вспомнить, к 16 веку приспособился его желудок. Ну да – есть надо каждый день, и хочешь – не хочешь… Малое количество привычных приправ (зато – другие, типичные для этого времени травы в еде) и недостаток соли организм принял довольно быстро и легко. Сами блюда отличались не сильно, разве что были попроще, но для желудка это было без разницы – всего пара случаев была за все время, когда он… активно протестовал, да и то, Седов подозревал, что все же это было из-за антисанитарии, ведь только здесь, в замке, они с Миланой и Магдой смогли устроить (и заставить всех соблюдать!) приемлемую чистоту.
