–Что вам стало известно? Что за… сведения?
–У меня для вас послание, господин бургомистр – вежливо отвечал Пимен – как оказалось, мой господин о вас знает. Прошу вас, прочтите – и достал из лежащего на столе пакета письмо, на нескольких листах. Взяв его, ван Баарен подвинул бумаги ближе к свету (на столе уже были зажжены свечи в подсвечниках) и начал читать: «Бургомистру Ревеля, Петеру ван Баарену, от Великого князя Рязанского Иоанна, ныне пресвитера Ордена Красного знамени, на землях бывшего Ливонского ордена, в замке старым именем Вайсенштайн (ныне Озерск) писано»…
Это, конечно, был самый важный момент. Самый важный – и самый опасный. Хотя, судя по вытаращенным глазам, ван Баарен такого не ожидал, а то среди всех вариантов развития событий Торгаш с Пименом рассматривали и тот, что он начнет сразу кричать, звать охрану и стражу… При этом, конечно, все было бы совсем плохо, но – обошлось, похоже, если были у бургомистра насчет Пимена какие-то подозрения, то – не такие. Впрочем, ганзеец быстро справился с первым шоком, и стал читать дальше. Пимен так и сидел, не двигаясь, и держа руки на столе, чтобы не нервировать человека… Князь писал все как есть. Ну, почти. Что был ему под его Рязанью послан человек из будущего, на пять сот лет отстоящего. Что рассказал тот о будущем многое, в том числе о падении Ливонского ордена, о возникновении нового течения христианства на севере Европы и об уходе в небытие Ганзы. Что падением Ордена, старого врага Руси, он решил воспользоваться, о новой религии, которую некий Лютер сейчас проповедует, и которая торговцам и ремесленникам, под гнетом папских епископов задыхающихся, по душе придется, готов рассказать, а насчет перспектив Ганзы – тот самый старец из будущего имеет свои предложения.
Писал он и о том, что вещи из будущего (и иные чудеса, в том числе картины живые) любому человеку, увидавшему их своими глазами, все противоречия и вопросы насчет их достоверности снимут, отчего и по достоверности других слов того старца сомнений не будет, и готовы они их бургомистру представить, кое-что – даже хоть в самом Ревеле. Писал, что и Великий князь, а ныне Государь Московский, об том все знает, и в ближайшее же время результаты его действий широко известны станут. Писал, что с этими знаниями и удалось им малыми потерями часть земель ливонских занять, и на остальные ливонские же земли замыслы у них имеются. Писал, что, хоть и неладные были у Руси с Ганзой до того в основном отношения, но с учетом знания будущего – есть им о чем договориться с взаимной выгодой.
Ну, и в конце писал, что отправил он человека своего в Ревель, чтобы узнать, можно ли там иметь с кем дело, и человек тот только его, ван Баарена, для того рекомендовал, как опытного, рассудительного и разумного. И что по его, князя, мнению – главным в любом городе один человек должен быть, как его не называй, хоть посадник, хоть наместник, хоть бургомистр. И он, князь, а ныне пресвитер, приносит извинения за волнение и беспокойство бургомистру, и передает от себя кое-что с теми извинениями, а в случае согласия его на сотрудничество – просит дальнейшее с человеком его и обсудить.
Когда ганзеец поднял глаза от бумаги, первым делом взгляд его зашарил по столу. Пимен без слов подвинул ему кубок, который ван Баарен выпил в два глотка, и после небольшой паузы снова перевел взгляд своих, теперь очень внимательных глаз, на Пимена.
–Извинения – сказал тот, пододвигая теперь еще пачку бумаг и коробочку.
Бургомистр, не колеблясь, сперва взял бумаги. «Ожидаемо» – подумал Пимен.
Там были те три заемных письма от мелких торговцев и письмо самого ганзейца, найденные в Вейсенштайне. Оригиналы. Это, собственно, уже были приличные деньги, очень приличные, но… Ван Баарен, быстро просмотрев бумаги, задумался, а Пимен тем временем аккуратно подвинул к нему ближе коробочку, понимая, что ничего еще не кончилось, и опытный и острожный ганзеец еще даже ни одного слова не сказал… Тот, выйдя из задумчивости, но все еще молча, коробочку подвинул к себе и открыл ее. Простая деревянная коробка светлого дерева, как сказали бы в 20 веке – со спичечный коробок, скрывала внутри кусочек черного бархата (где его взяла Магда в замке – вопрос отдельный, но сейчас не актуальный), на котором лежал перстень. Золотая вязь оправы выдавала знающему человеку его южное происхождение, а сам камень… Небольшой, с ноготь мизинца, голубовато-синий и даже вроде как с розовым, немного мутноватый, обработанный под округлый овал, без граней – под светом свечей он казался звездочкой, слабо мерцающей на столе, даже блики вроде как были… Пимен рассматривал до того перстень днем, и такой игры света не было, поэтому сейчас замерли оба. Ван Баарен в камнях разбирался, как видно, потому как после паузы ощутимо выдохнул… и перстень взял. Теперь уже так же ощутимо выдохнул Пимен.
–Рассказывай – как-то хрипло сказал ганзеец, пряча перстень, и Пимен плеснул еще вина (уже обоим) и начал рассказ.
Собственно, особо он ничего не добавил. Подтвердил, что все, что он ранее говорил – правда, и был он кормщиком у купцов псковских, да только довелось ему везти в прошлом году по осени людей, которые оказались князем рязанским, боярами его и тем самым старцем. Особо не вдаваясь в подробности, он подтвердил, однако, что старец тот из будущих времен, и вещи его, и бумаги, и повозка самоезжая о том прямо говорят, ну, а по словам его выходит, что доживают ордена последние годы, как Тевтонский, так и Ливонский, вот только там у него в будущем известно, что долгой войной кончится время их. Земли эти самые, где они сейчас находятся, будут неоднократно из рук в руки переходить, еще и свеи подтянутся, и разорена будет Ливония очень сильно, пока не распадется на ряд отдельных земель, когда Ливонский Орден о своем роспуске объявит. «И Ревель?» – нервно спросил ганзеец, «И Ревель» – отвечал Пимен, хотя не был уверен, но тут уж было не до таких тонкостей…
Ван Баарен хотел расспрашивать еще и еще, но Пимен напомнил, что время позднее, и не выйдет ли так, что кто-то заинтересуется – что так долго сам бургомистр тут делает… Тот, спохватившись, ушел, взяв обещание с Пимена завтра поутру к себе явиться, с заднего двора. Письма – и от князя, и заемные – он, конечно, тоже забрал. Пимен с Торгашом поблагодарили бога, что обошлось, но… ничего еще не было кончено. И ночью возле дома караулили их люди, и на следующий день Пимена провожали, кроме своего охранника, еще пара человек, приглядывая издалека. Но – бургомистр за ночь не передумал, и почти весь день (с перерывами на срочные дела, видимо) он расспрашивал Пимена обо всем. Как уж там в ратуше без него обошлись сегодня… Впрочем, они уже знали, что оба бургомистра вообще далеко не каждый день могут появляться в ратуше, а лишь когда им самим нужно, или на заранее назначенных важных совещаниях. Так что к вечеру Пимен ушел так же, с заднего входа, и, рассказывая Торгашу, как все прошло – еле ворочал языком, наговорился за день.
Бургомистр согласился на встречу с князем и старцем, выжав Пимена досуха. «Нет, все-таки ганзейцы – особая статья», думал Пимен перед сном – «для меня, пожалуй, рановато было лезть. Но… вроде, все прошло, как надо, ничего лишнего не ляпнул…». Разумеется, у ван Баарена везде на важных местах в городе были свои люди. Но… Если тот же Пимен, получив некое задание от князя, через одного Торгаша передавал его своим, то у бургомистра цепочка посредников для тайных дел, так сказать, была длиннее, и вероятность того, что кто-то поймет не так, или сведения уйдут на сторону, была высокой. Поэтому они договорились, что пока бургомистр не вмешивается ни во что (да и вмешиваться-то ему было и не во что – Пимен с Торгашом вызнали все, что нужно было), и только если (ну, вдруг) что-то пойдет не так – его люди помогут Пимену или Торгашу. На следующий же день их человек ушел передавать своим, что в Ревеле к встрече готовы, и вернулся обратно спокойно. Ну, а еще через пару дней число жителей дома увеличилось на пятерых – приехали князь, Петр и старец (с охраной, конечно).
