Клацанье металлического наконечника об гладкий пол придавало словам Фея бодрый оттенок.

- Я пошлю чуму на каждого сукиного сына.

- Может быть, нам с королем придётся заняться одним из тех «вылечи-их-всех» дел. – Мэйв нечасто настолько зацикливалась на какой-либо идее, но когда такое случалось, Фей знал – будет много огня и дыма, прежде чем её отпустит. – Что скажет Пинч?

- И на него чума!

- Может быть забавненько, - хмыкнул полурослик.

Они шли бок о бок ещё какое-то время. Их беседа угасла, под конец увенчавшись образом их повелителя – настолько повелителя, насколько они готовы были это признать – покрытого гнойными нарывами. Изображение было болезненно притягательным, но оба собеседника знали, что никто из них не допустит такого.

- Выпьем? – повинуясь сверхъестественному чутью, Фейкаблук направился в одно из боковых ответвлений, ведущее к его покоям.

- … Почему бы и нет? – согласилась Мэйв, решительно послав всё подальше, несмотря на рассвет. Всегда есть время для выпивки.

Почти не ощупывая дверь, полурослик отомкнул замок и увлёк свою спутницу внутрь.

Спустя бутылку (а может и две – никто не считал), маг и следопыт вернулись к вопросу уважения.

- У них нет права, - пожаловалось Мэйв в пятисотый раз, а ушам Фея казалось, что может и в тысячный. Она размахивала кубком, забрызгивая поверхность старинного стола – который, между прочим, был вырезан из первосортного бронзового дерева в одной из далёких деревенек Чульта и преодолел весь долгий путь до теперешнего расположения на спине какого-нибудь несомненно экзотического животного.  Утреннее солнце – а день уже вовсю разгорался – сверкало отражением в золотых капельках.

- Дорогая, вот что тебе нужно, так это один из этих…как их… крысёнышей… зверёнышей... – вяло предложил полурослик. Он оторвал свою болтающуюся голову от стола, на котором «просто отдыхал», пока колдунья поглощала всё больше порций вина. Хотя он не мог этого видеть, звучный «гулк» от очередной проглоченной кружки заставил его побледнеть как полотно.

- Крысёныши?

Фейкаблук попытался кивнуть, но это только сделало его зеленее.

- Ну, знаешь, крысы, совы, лягушки – все эти маленькие зверушки волшебников.

- Фамиларргх… - невнятно промямлила женщина, сделав ещё глоток.

- Точно. Они есть у всех тех выскочек. Мэйв, тебе тоже стоит заполучить кого-нибудь.

- Фамильяра? – чародейка покатала слово на языке, словно доброе вино, обдумывая идею. – Это должен быть кто-то хорошенький. Никаких жаб.

- Никаких жаб, - сдавленно повторил её собеседник.

- Где-то тут у меня был свиток… - Мэйв размышляла, прорабатывая в голове детали плана, словно готовясь к преступлению.  Смутно удовлетворённый, Фей откинулся на стуле – и продолжил движение, сверзившись на пол.

Находясь без сознания, полурослик никак не мог слышать (и уж конечно видеть), как женщина выкатилась из дворца навстречу утреннему свету. Она заморгала, как осоловевшая глубоководная рыба, заплывшая на ярко освещённое мелководье. Уже очень давно она не вставала по утрам; то, что она вышла на улицу в столь ранний час – до полудня – свидетельствовало об исключительности момента. Всё же она была полна решимости преодолеть любые, даже столь абсурдные трудности, только бы достичь цели.

Уверенной походкой колдунья отправилась в сторону чумазого уюта берегового района Анкапура. Это был самый нижний из районов, презираемый добропорядочными людьми – что, впрочем, не мешало им каждую ночь болтаться там, наслаждаясь тавернами, ночлежками и публичными домами. Прибрежные бордели представляли собой серые маленькие здания и как будто не существовали, давая посетителям ложное чувство уединения и свободы, хотя на самом деле немногое из того, что в них происходило, не доходило потом до чьих-либо ушей. Те, кто подоверчивее, обнаруживали себя после этого скомпрометированными жертвами шантажа. Нужно быть коренным жителем – нет, не Анкапура, но самого квартала – чтобы надеяться уберечь свои дела здесь от чужого внимания. Царившая здесь атмосфера была как раз тем, что хотела сейчас Мэйв – её настоящим домом.

Пусть она и прибыла в этот город издалека, большую часть своей жизни она провела как раз в таком окружении. Каждый город, претендовавший на какое-то величие, имел свою версию анкапурских доков. Более того, он не мог даже называться городом, его образ был бы неполным без такого вот гноящегося рубца на его уличном теле. Подобные районы – больше чем монументы, памятники и дворцы – раскрывали души отцов-основателей, являли тёмные, тайные стороны достопочтенных предков.

Ей гораздо лучше работалось в этой обстановке. Дворцовые лаборатории, принадлежавшие ей по праву титула, были слишком открытыми для её плана. Ничего из того, что она могла попытаться там провернуть, не осталось бы незамеченным – а учитывая, что у неё были все шансы потерпеть неудачу, женщина не хотела рисковать, опасаясь публичного унижения. Нет, поставленную задачу нужно решать в тишине маленькой затерянной комнатки, среди ей подобных. Конечно, среди борделей она может привлечь парочку любопытных взглядов, но здешние обитатели предпочитали избегать волшебников – из страха окончить свои дни лягушкой или чем похуже.

Что же до вони, грабителей, вымогателей и падших женщин – Мэйв не возражала. Она была уверена – и уверенность её подкреплялась алкоголем – что она сможет вновь влиться в эту среду, несмотря на то, что её чувство улицы притупилось после года жизни во дворце. Ни тени сомнения по поводу знания ею тайных путей и уловок Анкапура не посещало её разум.

Неловко вцепившись в сумку с порошками, бутылочками и инструментами, она не обращала внимания на взгляды жриц любви, возвращающихся домой; на голодные глаза похмельных пьяниц, пытающихся выбраться из грязи, в которую упали; на толпящихся любопытных уличных сирот, с виду невинных, но не являющихся таковыми. Алхимик прокладывала путь через аллеи и переулки, ведущие к давно известному ей винному магазину – тамошний владелец, Корлис, весьма осмотрителен, а посетители немногочисленны. Хозяин также сдавал комнаты, и, если из них не доносилось шума, а сверкающие монеты из задатка лежали на выщербленном прилавке, его совершенно не волновало, что происходит внутри.

Шэнк сидел на краю остывшего очага, болтая маленькими ножками, свисавшими с каменного выступа. Когда входная дверь скрипнула, он как раз держал огромную кружку у лица. Покупатели в такой час были необычным явлением, а потому сразу вызывали интерес. Поверх кромки были видны только его глаза, наблюдавшие за тем, как какая-то женщина, старая и неряшливая, ковыляла через помещение. При ходьбе она размахивала раздутой сумой, с каждым движением тучного тела грозя рассыпать её содержимое. Старуха не выглядела перспективной, поэтому Шэнк поглядывал скорее с любопытством, нежели с ожиданием выгоды.

Но кое-что в итоге завладело всем его вниманием – звон считаемых монет за стойкой владельца. Его миниатюрные ушки дёргались каждый раз, когда раздавался глухой стук откладываемого посетительницей золота. Одна, две, три – ничего в этой забегаловке не стоило таких денег. Сейчас покупали что-то ещё, что-то большее, чем просто кров и стол, и Шэнк хотел знать, что же. Сделав последний глоток, он осторожно, бочком соскользнул в тень от камина.

Вздрогнув, Весельнос проснулся из-за жуткого кошачьего воя. Он вскочил, зашуршав листьями папоротника – где-то рядом бродил зверь, а он умудрился заснуть, сморённый утренней жарой! Ругая себя последними словами из своего обширного запаса цветастых выражений, брауни быстро наклонился, надеясь поймать быстро разматывающуюся спираль верёвки, свёрнутой у его ног. Ловушка захлопнулась, и, судя по воплям, адская кошка попалась в неё!