– Пожалуйста… Пусть они оставят нас в покое! Скажи ему, этому чёрному иберийскому псу, пусть убирается! Я не отдам ему моего мальчика…

Мама снова всхлипывала, клацая зубами о край бокала, а папа молчал, растерянно поглаживая её вздрагивающие плечи. Но и папа, его спокойный благоразумный папа не мог тут ничего и, когда он попытался улыбнуться сыну, улыбка вышла горькой гримасой.

– Теперь ты старший, Ксандер. Тебе придется.

Старший. Нет. Единственный. Уже два дня, как единственный. С того самого часа, когда чёрный человек с сухим и жестоким лицом вошел в их дом и сказал им, что Мориц никогда не вернется. По его словам, брат неосторожно обращался с артефактом, но Мориц никогда не был неосторожен, и Ксандер понял внезапно и остро, что брата погубили проклятые иберийцы и теперь хотят забрать его.

С того дня весь оставшийся месяц до его отъезда мать плакала, когда думала, что её никто не видит. Отец хмурился и сыпал наставлениями, а домашняя прислуга смотрела на молодого господина с жалостью и перешептывалась вслед. Старая Лотта качала головой и совала Ксандеру в карманы сладкое, быстро осеняя мальчика крестом и шепча молитвы. Но это ничего не меняло. Они не могли ничего, и он не мог ничего, только одно – подчиниться и ждать того дня, когда чёрных псов Альба пожрет огонь ада.

А когда, наконец, чёрный человек – дон Фернандо Альварес де Толедо, герцог Альба и первый из грандов Иберии – шагнул в дверь, ведущую его домой, на юг, с ним ушел и Ксандер, и рука герцога лежала на плече фламандца.

Они вышли в напоенный солнцем зал, и герцог повёл Ксандера, которого ни разу не назвал по имени, только «юноша» и «принц», в просторный сад, где под одним из апельсинов сидела, прислонившись спиной к стволу, худенькая девочка лет десяти. Увидев герцога, она отложила в сторону свиток и встала, с любопытством разглядывая гостя, и стало видно, что по росту она Ксандера пока обгоняла: вровень с ним она стала только тогда, когда присела в легком реверансе.

Ксандер представлял себе эту встречу несколько не так. Его воображение рисовало будущую госпожу тощей девицей с чёрными углями в глазницах, отвратительно одетую в безвкусное платье, напоминающее кремовый торт. Тощей она была, но на этом схожесть заканчивалась: пожалуй, она была даже симпатичной, хотя Альба, как все жуткие монстры, не могут быть симпатичными – это мнение он составил ещё в раннем детстве, внимая объяснениям отца о навязанном вассалитете. Однако девочка на одержимое иберийским дьяволом чудовище никак не походила. Он смутился и не сразу заметил, что брови сами собой озадаченно нахмурились.

– Здравствуйте… сеньора.

Клятву он выучил наизусть ещё вместе с братом.

Отвечай, как положено, делай, что положено, и жди, шепнуло изнутри голосом Морица.

– Принц Ксандер ван Страатен, – изрёк герцог голосом, наполненным эмоциями не больше, чем треск костра. – Исабель, моя внучка.

– Очень приятно.

Она протянула руку. Спохватившись, Ксандер склонился в коротком поклоне, коснувшись губами этой бледной руки. Как бы то ни было, с этой девчонкой ему предстоит провести много времени, потакая её капризам. Вдох-выдох. Всё решено заранее. Это просто. Делать только то, что нужно. И никогда не волноваться.

– Я также счастлив знакомству, сеньора.

Отвечай, как положено…

– Буду рад служить вам.

– Исабель покажет вам дворец, принц, – герцог убрал тяжёлую, горячую ладонь с плеча юноши и сделал шаг назад, – а я вернусь к делам. Если вам что-то понадобится, Исабель позаботится об этом.

Иберийка на этом заглянула деду в глаза, и что бы она там ни увидела, успокоилась. Успокоилась? Она что, волновалась? Ей-то с чего?

Когда герцог ушел, она одарила Ксандера новым взглядом – более пристальным, даже критическим.

– Вы можете называть меня Исабель. Ваш брат звал меня «Альба», и против этого я также не возражаю. Предлагаю начать осмотр дворца с библиотеки – мне как раз нужно вернуть трактат, – она кивнула на лежащий на скамье свиток. – Вам интересна артефактология?

Ксандер вздрогнул. Издевается она, что ли? Или этот монстр в юбке собирается проделать с новой игрушкой то же самое, что случилось с его старшим братом?

– Мне нравятся библиотеки, сеньора.

Вот так! Правда, чистая правда, и не придерешься. Он посмотрел на иберийку с самым невозмутимым выражением на лице, на какое был способен, тем, с каким он всегда уверял Лотту, что пропажа конфеты накануне обеда не имела к нему никакого отношения. А такой вот опасной твари нельзя ещё и дать почуять, что ты её боишься. Так его учил отец, когда в деревню зачастили зимой волки – если зверь почувствует слабину, то бросится на тебя. Ксандеру припомнились бурые ожоги на руках брата. Не злить монстра. Иначе бросится, полыхнет, как все проклятые Альба, пламенем из ада. И мама будет плакать по ночам ещё и по нему, Ксандеру.

– Я люблю читать, сеньора, – Ксандер поднял со скамьи свиток и, стряхнув с него лепестки цветущего апельсина, подал девочке.

Так-то вот. Рука не дрожит, видишь?

Иберийка приняла трактат и кивнула с самым невинным видом, будто так оно и надо, и пошла прочь. Болтала она без умолку, стараясь притом делать это свысока, но это тоже не очень выходило. Болтала она о вещах понятных – драконах, мантикорах, Морском народе и прочем в том же духе. Удивительного в этом потоке слов не было ничего. «Все иберийцы много болтают», – говорила старая Лотта. А ещё иберийцы глупые, жадные и хвастливые. Хвастливые – это точно. Вот и эта Альба уже вовсю хвастается своими дядьями и драконами.

…Стоп.

Ксандер сморгнул. Цветущие деревья никуда не делись, хотя их ветки были гораздо ближе к его лицу, чем помнилось. Издалека раздалось юным голосом Исабель:

– Принц!

Иберийка возникла из-за осыпанного лепестками, будто снегом, куста, глядя на него внимательно и требовательно. Ей было десять лет, только десять лет, но их глаза были на одном уровне, и ветки вновь качались высоко над его головой.

– А я видел мантикору, – пробормотал он.

– О, мантикору? – глаза Исабель загорелись любопытством. – Дядя говорит, что они у нас не водятся, и я ни одной не видела, только на гравюре. Где ты её видел? А у неё правда скорпионий хвост?

Грозный зверь впился когтями в камень над входом в абсурдную, невозможную тьму…

…разнежившийся зверь мирно развалился на солнце, и только ядовитый хвост чуть подергивается во сне…

…делай, что положено…

Он потряс головой. В глазах прояснилось. О чём они говорили? Да… мантикора.

– Она красная, огромная, с острыми зубами и да, с хвостом скорпиона. Мы ездили в Амстердам в прошлом месяце, и там папа взял меня в зверинец своего друга, – Ксандер серьёзно взглянул на девочку, как будто бы сомневался, что она способна его понять. Затем подумал и осторожно добавил: – Сеньора.

Иберийка вызывающе подняла подбородок.

– Драконы всё равно лучше. Они сильные, быстрые, и легко могут убить вас, если зазеваетесь. Один-два плевка огнём – и вы уже не вы, а кусок поджаренного мяса. Родная матушка не узнает. – Она оценивающе прищурилась. – Я хочу завтра отправиться в драконарий, но вы, если боитесь, можете остаться здесь.

Хорошо бы всех Альба съели драконы!

– Мне нечего бояться драконов, – сказал он с вызовом.

Исабель на несколько секунд задумалась.

– Моего отца съел дракон, – сообщила наконец она. – Он был чернокнижником и очень глупым, и скрыл свои занятия от деда, чтобы жениться на моей матери и получить её приданое. Глупый жадный чернокнижник. Но от дракона-то не скроешь. Он чует.

Монстр одобряет монстра. Всё правильно. Все они тут такие. Сначала изучат и позабавятся, как с той мантикорой в зверинце, а потом…

…и жди.

– Ты ей соврал, что не боишься, – раздался из-за спины печальный строгий голос.