– Мишель Дюбуа, – звонко прожурчал её голос.

Клаус ответил неслышно, но улыбка Мишель стала ещё ласковее, а Клаус из алого стал пунцовым. Правда, кряжистый венецианец тоже побагровел и пододвинулся поближе, но остановился как вкопанный, едва лучистая галлийка обернулась к нему.

Нашли чем заняться, и главное – где!

Едва кивнув – наверное, по правилам вежливости этого было мало, но уж как-нибудь обойдутся, благо на неё оба парня еле глянули, а галлийская стерва лишь заулыбалась ещё шире, – Исабель отвернулась от них и стала вглядываться в другие группки в тенях колонн и во входящих. Вот прошагал мимо кудрявый гельвет… Так, если посчитать – она прищурилась – их было уже одиннадцать человек, не считая её самой.

Двенадцать. А ректор сказал – всего будет двадцать два?

Она замерла, будто ноги обратились в свинец, и оглянулась ещё раз, проверяя подсчет с растущим беспокойством: трое… одна… там ещё пятеро… тут двое, нет – четверо, она ошиблась, и ещё она, да этот вот идет, значит – пятнадцать!

Проклятье, что с ней такое?!

Она рванула воротник, чувствуя, как подкатывает удушье к горлу, и одновременно – как льдом разливается по жилам озноб. Шаги кудряша теперь казались гулкими как колокол. В последний раз с ней было такое два года назад, когда Ксандер…

Ксандер. В зале не было Ксандера.

Задыхаясь, она напряжённо, до рези в глазах, вглядывалась в тени под статуями, в каждого нового входящего, даже в ректора – будто он мог знать и каким-то жестом или взглядом намекнуть ей. Лицо д’Эстаона оставалось усталым и бесстрастным, и если он и видел, что с ней творилось, то не торопился ей помочь. А в ушах у неё издевательски звенели слова отданного Приказа, за который она уже была готова себя проклясть. Потерять вассала вот так, по глупости, дав задачу, которую и со всем желанием не пройдет и один из тысячи! При мысли о том, что скажет ей дед, она чуть не застонала. Опять, опять она сделала прежде, чем подумала – и теперь что, у неё опять нет вассала?!

– Только после вас!

При первом же звуке этого голоса у неё отлегло от сердца – так стремительно, что она пошатнулась даже, жадно впиваясь взглядом в новопришедших. В дверях чуть не столкнулись – да, Ксандер, живой и невредимый, и тот парень, которого так бурно обнимал министр де Шалэ. Посмеявшись, они обменялись быстрым рукопожатием и пошли вперед, галлиец – уже явно представляясь. Но не успели они дойти до середины зала, как разговор оборвался, а когда, отдав должное ректору, они поравнялись с Исабель, лицо Ксандера было как обычно замкнутым.

– Сеньора. Поздравляю вас.

Сейчас, глядя в это лицо и холодные, изучавшие её словно особенно отвратительную тварь глаза, она напрочь забыла, почему ещё минуту назад была хоть сколько-то рада его видеть.

– Тебя тоже есть с чем поздравить, принц, – сказала она, стараясь не сорваться на шипение и сцепив до боли наливающиеся предательским жаром руки. – Сумел выполнить Приказ. Для тебя это даже неплохо.

– Ваша уверенность, что мне легко удастся то, что по плечу только лучшим из лучших, придавала мне сил, сеньора.

Исабель не успев огрызнуться, вдруг задумалась – издевается он или льстит. Пока она молчала, подошёл тот галлиец Франсуа, точно – Франсуа де Шалэ, Исабель порадовалась своей памятливости. Он глянул на Ксандера с той жалостью, которая вечно Исабель раздражала, безмолвно кивнул ей и отодвинулся – сухо пожать руку Клаусу и остановиться поближе к Джандоменико, которого, похоже, откуда-то уже знал.

«У Альба всегда всё самое лучшее», – пришло ей на ум, прекрасная фраза ведь, ничего не возразишь! Но она молчала уже слишком долго, теперь отвечать на дерзость было поздно, и опять выходило, что последнее слово осталось за Ксандером. Чувствуя, как запылали уши от обиды, она раздраженно потянулась поправить волосы – и нащупала в ближайшей пряди колтун.

Она сложила потеплевшие руки ладонь к ладони, спрятав их в складках юбки. Вдох. Выдох. Ещё раз. Как учил дед, она поискала, на чем бы сосредоточиться – да хоть бы на светильнике на ближайшей колонне. Да, в нём горел огонь, но белый и холодный. Постепенно похолодели и её пальцы, и она бросила исподлобья взгляд на Ксандера – заметил ли? Если фламандец что и заметил, то промолчал и сейчас просто стоял, глядя перед собой, спокойный, если не считать тонкой складки между бровями.

– Исабель, querida!

Что бы ни случилось с кудрявой Алехандрой в Лабиринте, на её весёлую энергичность это не повлияло. С быстротой особенно неуемной белки она подскочила к Исабели, таща за собой Катлину – надо же, и эта прошла! – и узкоплечего парня с лисьим лицом.

– Мой кузен Хуан де ла Серда!

Лисообразный Хуан никак это не оспорил, только улыбнулся и поклонился, ловко прикрыв при поклоне рваную дырку на щегольски вышитом рукаве.

– Целую ваши ноги, сеньориты!

Это подошёл Мигель Геваро-Торрес, и представлять его компании довелось уже Исабель: его дядя был в кортесах человеком не последним, и в доме Альба бывал не раз, так что и племянник был ей не чужим. Впрямую ног целовать Мигель, конечно, не стал, ограничившись поклоном над руками, что подали ему и Исабель, и Алехандра, а с Хуаном они обменялись изящными полупоклонами, после чего Мигель занял почетное место близ Исабель, демонстративно повернувшись спиной к Ксандеру. Ксандер, впрочем, никак это не отметил и вообще стал тихонько переговариваться с Катлиной, так что упражнения юных кабальеро в надменных усмешках и брезгливых взглядах пропали втуне. Исабель никак не могла решить, приятно ей это или нет. Конечно, наглость вассала поощрять не стоит, но…

– Добро пожаловать.

Шелест разговоров тут же стих. Все как по команде вытянулись и даже выстроились. Кто-то попробовал ответить – судя по акценту, кто-то был из неугомонных авзонов – но на него шикнули, и воцарилась окончательная тишина.

Ректор ещё с минуту обозревал их, опершись подбородком на сложенные ладони, а потом встал и вышел вперед, опираясь на свою трость.

– Вы молодцы, – сказал он наконец в это гробовое молчание, и на его лице вдруг появилась усталая, но тёплая улыбка. – Вы замечательные молодцы, знайте это. И запомните этот день и этот час, потому что что бы ни случилось с вами потом, вы навсегда останетесь теми, кто выдержал испытание Академии.

По залу прошёл лёгкий вздох, и Исабель поняла, что в нём был и её выдох облегчения. Все расслабились, заоглядывались, словно и в самом деле пытались запомнить окружающее во всех деталях, заулыбались друг другу; кто-то из парней одобрительно хлопнул соседа по спине, другие приосанились. Алехандра, оказавшаяся рядом с Исабель, порозовела от удовольствия и обняла свою фламандку за плечи. Исабель решила, что она тоже довольна. Одно дело – знать, что ты лучшая хотя бы по праву крови, и совсем другое – когда это признают другие, и по твоим заслугам.

– И не думайте, – продолжил ректор, и все сразу вновь умолкли, – что здесь будут иметь значение ваша кровь или слава ваших родственников. Вы попали сюда только своими силами, и здесь вас будут судить только по вашим словам и делам. И постарайтесь, чтобы вы и дальше оставались достойны звания учеников Трамонтаны. Приобрести это достоинство и потерять из-за небрежности и глупости – вот это будет настоящий позор.

Теперь уже никто не улыбался, не выпячивал грудь и не сохранил румянца. Исабель и сама вдруг ощутила что-то вроде тяжести, будто каждое слово ректора д‘Эстаона было камнем, и все они падали ей на плечи – но сутулиться было нельзя…

Ректор же, сделав паузу, окинул их ещё одним взглядом серых, как свинец, глаз и вдруг нахмурился. В режущей слух тишине раздалось громкое жужжание и снова смолкло, но на этом лоб д‘Эстаона разгладился, и он снова улыбнулся.

– Но теперь вам надо освоиться – ведь Академия отныне ваш второй дом, а в доме надо устроиться как следует, не так ли? Поступим мы так, – он прижал указательный палец к губам, задумчиво постучал им, словно ещё решая, куда их всех девать. – Вы сейчас вернетесь к той двери, откуда вы все вошли… Не переживайте, в Лабиринт вы оттуда уже не попадете… Там вас ждут ученики нашего старшего курса, и они-то вас и проводят туда, где в этом году вам назначено жить.