Ренек отправился забирать оплату, а я составил ему компанию. Помню, я всё смотрел на свои руки на излучине седла, пока он легкомысленно хвалился, как гладко прошло дело. Я обдумывал слова Красного Волшебника, когда до меня дошёл смысл сказанного убийцей.

- А, ты бы его видел, Тин, - сказал он мне. - Зашёл туда, такой ничтожный, словно насекомое, как и всегда, - вообще-то это я ему об этом говорил, но Ренек вёл себя так, словно сам добыл это знание, - и подошел к столу для подношений. Никогда его раньше не видел таким смиренным – набожным даже. Можешь себе представить?

Он продолжал в том же духе, расписывая каждую деталь так, словно он первый узнал её, и объясняя действие яда, будто он сам понимал его принцип. В какой-то момент я спросил: «Думаешь, стоило использовать действующий более медленно?»

- О, нет, нет, -  возразил мастер. - Эта моя комбинация отлично подошла. У меня было достаточно времени, чтобы осуществить подмену и убраться оттуда с уверенностью, что задуманного удалось достичь.

Его слова и его напыщенное, лишенное всякой благодарности отношение встряхнули меня больше, чем грубая походка моей лошади. Его комбинация - не «предоставленная тобой», не «благодаря твоей». Он и правда считал только себя ответственным за успех.

Когда он забрал свою плату, я был уверен, что он отдаст долю и мне. За два года моей службы я не замечал за Ренеком головокружительной щедрости, но время от времени он награждал и меня - когда, как в этом случае, мой труд выдавался исключительным. Взобравшись на лошадь, развернув её и подъехав к месту моего отдыха, где я дожидался его верхом на старой гнедой, он вручил мне мою долю и жалкую сумму сверх того - едва ли больше количества чаевых, что может ожидать официантка за половину ночной смены.

Я пытался найти утешение хотя бы в том, что Хан мертв. В отличие от большинства воров, гордившихся тем, что они выполняют свою работу скрытно и ловко, предметом гордости Хана был исключительно объем его добычи. Я уверен, что на его счету жертв ещё больше, чем у моего мастера, но нет ни толики изящества Ренека. За ним тянулся такой след трупов и увечий, которому позавидовали бы канюки и другие обитатели сумерек. Но, что странно, доказательства его преступлений были зыбки. Однажды гномы из леса Аркен судили его за убийство одной из своих принцесс, в дополнение к дерзкому ограблению целой королевской сокровищницы. Даже в тех местах, где наиболее общепринятой формой правосудия является линчевание, вору удавалось избежать наказания.

Совсем недавно Хан даже запугал весь городской совет Генделарма. Ходили слухи, что он привязал сына одной из членов совета к фургону и таскал так до тех пор, пока несчастный не был изувечен до смерти. Женщина рассказывала, что на последнем издыхании её сын всё время повторял угрозы Хана.

Но в чём ирония – убийство вора не было осуществлено по заказу этой женщины, её семьи или вообще кого-либо из совета. Нет, это один из таких же как он, воров, захотел продвинуться в иерархии и запросил для этого услуги Ренека. Полагаю, я не должен сильно беспокоиться о причинах, стоявших за работой моего мастера – ну, Ренек точно не беспокоится – но когда какое-то оправдание можно найти в высоких целях, от этого становится несколько спокойнее.

Но со следующей добычей Ренека это не работало. Его новая цель не была преступником, как Хан, или малоприятной личностью, как многие другие, павшие от руки мастера. До этого, я всегда понимал свою роль и понимал, что помощь убийце приносит какое-то добро.

До недавних пор, я также думал, что понимаю, как меня видят другие. Но от Ашаны я узнал совсем другое. После устранения Хана, я продолжал шататься у её дома в надежде повстречаться. Болезнь её отца прогрессировала, и женщина проводила всё больше и больше времени у его постели, но иногда, выходя из дома, она заглядывала и ко мне.

Я видел, каким тяжким грузом легла на её плечи забота об отце. Усталость сказалась на её осанке. Как и на волосах. Первое время, когда я её видел, они были аккуратно причёсаны и забраны гребнями, но чем больше времени Ашана проводила с отцом, тем меньше ухода доставалось её внешности. Бурные водопады непослушных локонов покрывали её плечи и спину, иногда падая на глаза. Когда мы встречались – всегда стоя на улице – я обнаруживал, что нестерпимо хочу прикоснуться к волосам, нежно убрать их с лица. Но всегда колебался. А вдруг она вся съёжится из-за касания моих рук?

Я не мог так рисковать, слишком сильно наслаждался нашими беседами. Ашана с легкостью общалась на любые темы – о погоде, об отце, о детстве, о том, как она любит смотреть на звёзды. Её голос был тёплым, с чистым, глубоким тембром. Я любил слушать его. Хотя, ещё больше мне нравился её поразительный взгляд на жизнь.  Это был даже не оптимизм – Ашана и вправду находила что-то хорошее во всём, что её окружало. Например, несмотря на всю боль, испытываемую ею при наблюдении за страданиями отца, она отметила, что его состояние могло быть намного хуже, если бы она не получила от меня траву Ва. Возможно, это было всего лишь вежливое замечание с её стороны, но, тем не менее, мне оно пришлось по душе.

Ашана рассказала мне, что её отец был торговцем, и вполне успешным, в лучшие времена путешествовавшим далеко, а затем возвращавшимся домой с невероятными рассказами про охоту за перьями грифонов или яйцами драконов. По-видимому, сейчас семья могла располагать умеренным достатком. Брат Ашаны, Менг, растратил большую часть семейного состояния. Смею отметить, что это моё заключение, а не слова Ашаны. Ведомый любопытством, я пытался разузнать больше о ней и о её родных. Я узнал, что Менга отлично знали в местных тавернах и борделях. Судя по всему, он был полностью противоположностью своей сестры – гнусный паразит, неспособный ни на работу, ни на достижение чего бы то ни было вообще.

Но в своих откровениях она никогда не говорила о нём с горечью. Кажется, иногда я даже замечал в глазах проблеск печали, намёк на обиду на лице, но плохого она не говорила. Она даже не называла Менга так, как другие. Про себя я задавался вопросом, а были ли они оба рождены одной матерью. Я выяснил, что её отец становился вдовцом, но не знал, сколько раз, и, конечно, не собирался это выяснять.

Я как раз собирался приступить к выполнению задания Ренека - подготовке к добыванию сведений о следующей жертве - когда Ашана во второй раз пришла ко мне в аптеку. Прошло уже как минимум десять дней с того момента, как я видел её в последний раз. Она была измождена, а глаза запали из-за недостатка сна. Я ждал, когда она заговорит.

Она не сводила с меня взгляд несколько долгих, беззвучных секунд. Наконец, она облизала губы и начала говорить:

- Иногда он... Иногда папа видит галлюцинации, - сказала она. - И ему больно. Священник дал мне церковное масло, а целитель - кое-что, чтобы облегчить страдания, но если станет гораздо хуже, понадобится что-то... что-то посильнее.

Её слова поразили меня. До этого при каждой встрече она казалась такой неунывающей - словно никогда не теряла надежды.

А потом я задумался, а правильно ли понял её намерения. Откуда она могла узнать о ядах? Об этом я не трепался на каждом углу и предполагал, что Бокун считал меня всего лишь травником-любителем. Не было сомнений, даже если все были в курсе того, чем занимается Ренек, никто и предположить не мог, что я его помощник, а не личный слуга.

Я колебался, надеясь, что она прояснит ситуацию.

И она продолжала:

- Мы ещё можем проводить вместе время, но я не знаю, сколько так будет продолжаться. Я хочу быть уверена, что когда придёт тот момент, когда между приступами боли больше не будет перерывов, то помогу ему с этим справиться... в последний раз, - она вновь схватила мои руки. - Пожалуйста.

Она имела в виду именно это. Я даже представить себе не мог, какую же боль испытывает её отец, если она решилась прийти ко мне с такой просьбой.

- Он ещё может глотать? - уточнил я.