– Одевайся, – бросает мой брат, пряча взгляд.

– Зачем? – хмурюсь, не понимая, что с ним вообще происходит в последнее время. Ходит мрачнее тучи и все поглядывает на меня как-то странно.

– Поедешь к Давиду, – он снова отворачивается, а я подскакиваю.

– К Давиду? Зачем?

Я знаю, что брат работает на него. И знаю, что он очень его боится.

– Поторопись, за тобой уже приехали, – уходит от ответа он.

– Влад, я не понимаю, что происходит, – страх сковывает меня по рукам и ногам.

– Твой брат «потерял» мой товар, – слышу тихий голос и резко оборачиваюсь.

Давид высокий, кареглазый брюнет, в черной узкой рубашке и таких же узких брюках стоит, привалившись к дверному косяку и сложив руки на груди.

Дрожь пробирает до костей, будто я несколько часов провела на холоде. От одного его взгляда хочется бежать, но я не могу даже пошевелиться.

– Я согласился не убивать его, если он отдаст долг, – лениво протягивает глава чертовой банды, в которую по глупости влез мой брат.

– Мы все отдадим, – мой голос жалкий и плаксивый. – Мы все-все отдадим.

– Ты не поняла, – кривая усмешка касается его губ. – Он уже отдал долг. Тобой.

Сердце падает будто с обрыва. Я перевожу взгляд на брата, но он не смотрит на меня. Конечно, это правда. Каждое слово этого страшного человека – правда, иначе, он не пришел бы сам. Вообще, непонятно, почему все же он пришел сам.

– Пожалуйста… Не надо… – блею я.

– Будешь послушной девочкой, тоже уйдешь живой, – этого человека не трогают мои слезы. Его вообще ничего не трогает.

– Я не хочу! Не хочу! – истерика накатывает на меня волной, накрывает с головой. Я пытаюсь отодвинуться, сучу ногами по дивану, забиваюсь в самый его угол.

– Милана, пожалуйста, – смеет говорить Влад. О чем он просит? Чтобы я добровольно отдавала натурой его долги?

– Как ты можешь так? Как ты можешь отдавать меня ему? – вою я.

Давид, двигаясь медленно, словно зверь, подходит ко мне, опускается передо мной на корточки, и от этого мой пульс подскакивает далеко за сотню.

– Т-ш-ш, – он протягивает ко мне руку, и я дергаюсь от страха, но он всего лишь касается пальцами моей щеки, стирая слезы. – Ты будешь делать все, что я скажу, и уйдешь живой. Даю тебе слово, – он придвигается, резко притягивает меня за шею, шепчет тихо: – А виновник будет наказан. Хочешь?

– Хочу, – проговариваю практически ему в губы – так близко я сейчас к нему. Я никогда не чувствовала такой злости на брата, как сейчас. Он и раньше творил всякое, но это просто последняя капля.

– Тогда поднимайся и иди за мной, – его язык вдруг проскальзывает по моей нижней губе. Я замираю, смотрю на него широко открытыми глазами, и, кажется, даже слезы высыхают.

Встаю, будто во сне, тянусь за халатом, лежащим с другой стороны дивана, чтобы хоть как-то прикрыться – на мне только тонкая пижама из майки и свободных коротких шортиков.

– Иди так, – командует Давид, проскальзывая взглядом по моей фигуре.

От этих недвусмысленных взглядов меня сильнее начинает колотить, но я иду, как он приказал. Истерика немного отступила, и в голове бьется одна-единственная мысль: «выжить».

Мы выходим из нашего дома на окраине, и я вижу, что к самому порогу уже подогнали большую, черную машину.

– Почему вы приехали сами? – вдруг спрашиваю я.

– Чтобы напугать тебя, – хмыкает он, приглашающим жестом указывает на машину.

– Тогда зачем вы потом меня успокоили? – забираюсь в машину, смотрю на его расслабленное красивое лицо.

– Что ж… Я человек контрастов. Пристегнись, – он усаживается рядом, смотрит, на меня внимательно.

– Что теперь со мной будет? – снова едва сдерживаю всхлип я.

– Все, что я захочу, – легкая кривая улыбка задевает его губы и снова слетает.

Меня пугает эта фраза. Я никогда не чувствовала себя настолько беспомощной. Мы с Владом давно живем без родителей и привыкли рассчитывать только на себя, а теперь… Мне не на кого рассчитывать. Потому что даже сама я полностью во власти этого человека.

– Нам далеко ехать, – произносит он. – Я хочу на тебя посмотреть.

– В каком смысле «посмотреть»? – дрожащим голосом спрашиваю я.

– В том самом, – он слегка приподнимает бровь, демонстративно устраивается поудобнее. – Я хочу, чтобы ты кончила. Поласкай себя.

Кровь приливает к щекам с такой скоростью, что, кажется, из ушей сейчас пойдет пар. Я, конечно, понимала, что меня ждет что-то… но абсолютно не была к этому готова.

– Я не… Я не могу так, – севшим голосом проговариваю я.

– Почему? – снова усмешка.

– Потому что вы здесь… И я не смогу расслабиться, – я уже не говорю о том, что через тонкое затемненное стекло впереди едет водитель.

– Давай я помогу, – он перетекает ближе ко мне, кладет горячую ладонь мне на колено, скользит выше, к самому краю шортиков, обжигая кожу.

Я зажмуриваюсь, сжимаю ладони в кулаки и сцепляю зубы. Мне безумно стыдно и страшно оттого, что это происходит со мной. А еще страшнее оттого, что его прикосновения отзываются тяжестью в животе, огнем и бешеным потоком крови к половым губкам.

– Мне продолжать, или ты сама? – тихий, вкрадчивый голос звучит словно в моей голове, а его дыхание шевелит волосы у моего уха.

– Продолжайте, – выдыхаю, не открывая глаз, судорожно хватая воздух.

– Плохая девчонка, – хрипло шепчет он, прикусывает кожу на моей шее.

Его пальцы сдвигают тонкую ткань шортиков, под которыми ничего нет, касаются моего лобка, а потом проскальзывают между моих складочек, задевая клитор, размазывая мою уже обильно текущую смазку.

Мой вполне отчетливый стон оглушительно звучит в тишине салона.

Кровь стучит в висках, тело дрожит, как будто его пальцы бьют меня электрошокером.

– Готовая девочка, – чуть усмехается Давид, надавливает подушечкой пальца на мой клитор, потирает его восьмерочками.

Так порочно, пошло, и так возбуждающе. Все нервные окончания будто бы сошлись к одной точке, подрагивают и ждут освобождения этой неудержимой сексуальной энергии. Откуда только во мне это? Его палец то ныряет между моих складочек, почти вталкиваясь в меня, то выскальзывает и снова ласкает чувствительную горошину.

– Скажи, что хочешь кончить, – говорит он, проскальзывает языком по изгибу моей челюсти.

– Пожалуйста, – бесстыдно двигаю бедрами, закусываю губу, впиваю ногти в ладошки.

Он склоняется к моей шее, втягивает в рот кожу, оставляя засосы, а я выгибаюсь, хаотично шарю рукой по дверце машины, оставляю свои отпечатки на стекле.

Давид жестко сжимает пальцами мой подбородок, поворачивает к себе мое лицо и впивается в губы поцелуем, проталкивая язык в мой приоткрытый рот, кусая нижнюю губу. Я стону ему в рот, отвечаю на поцелуй так, как никому не отвечала.

В тот же момент его палец резко входит в меня сразу на все фаланги. Острая боль прорезает низ живота, и я непроизвольно вскрикиваю.

– Ты целка, что ли? – отстранившись, глядит на меня Давид.

– Да… я… – хватаю воздух, все еще не понимая, что этот крышесносный поцелуй прекратился, как и его развратные движения.

– Ты мне нравишься, – почти деловито говорит он. – Но… на этот счет у меня пунктик. Не люблю я это.

– Что не любите? – все никак не дойдет до меня.

– Быть первым в этих делах, – усмехается он и отодвигается от меня, убирая ладонь с моего лобка.

– Вы… меня отпустите? – почему-то чувствую себя отверженной.

– Позже, – он коротко стучит в матовое стекло, и машина тормозит. – Есть мужчины, которых заводят девственницы.

Меня прошибает холодный пот.

– Вы меня отдадите кому-то? – едва сдерживаю всхлип, потому что вдруг он кажется мне единственным более-менее близким человеком.

– Только на время, – он касается моей щеки костяшкой пальца, а я позволяю себе взглянуть в его глаза. Абсолютно мертвые. Ничего живого.