Мысль-то хорошая, но вот как это реализовать на практике… Я довольно долго, не меньше получаса, просидел на топчане, всё так же голый по пояс, прислушиваясь к себе и пытаясь направить потоки эдры в нужное русло. Снова опустошил грудной узел, снова наполнил его, втянув свободную эдру с округи…
Как заснул — и сам не заметил. Просто в какой-то момент вдруг встрепенулся, разбуженный затекшей от неудобной позы шеей и разыгравшимся аппетитом.
Я воспринял это как добрый знак. После ранения я был вялый и аморфный, как мокрая вата, постоянно подташнивало и хотелось спать. Но сейчас всё это как рукой сняло — в голове было ясно, тело стало лёгким и послушным. Только жрать хотелось неимоверно.
Выглянув в горницу, убедился, что там никого нет — Рада, похоже, была в своей комнате. В поисках еды быстренько пошарил по шкафам и по ящикам рядом с печью. Какие-то крупы, мёд, остатки каши в ещё тёплом, обернутом старым тулупом чугунке… Нет, всё не то. Мне хотелось мяса. А ещё лучше — какой-нибудь печёнки. Готов был сейчас вцепиться зубами прямо в сырой кусок.
Судя по сумеркам за окном, проспал я минимум несколько часов. Или это уже рассветает? Да нет, вряд ли…
Неудачно раскрыв дверцы очередного шкафчика, чуть не опрокинул стопку тарелок. К счастью, соскользнула только одна, самая верхняя, да и та была оловянная, так что не разбилась. Правда, загремела на всю горницу так, что Рада тут же выглянула из своей комнаты.
— Это я тут буяню немного, — успокоил я её. — Проголодался, но тебя не хотел беспокоить…
— Не там ищешь, — улыбнулась она. — Там на поду горшок стоит уже с готовым.
— Где?
— Да садись, я тебе подам.
Она открыла здоровенную полукруглую заслонку и железной хреновиной на коротком древке вытянула из недр печи увесистый чугунок. Я даже забеспокоился, удержит ли — для равновесия девушка отклонилась назад, держа вес чуть наотлёт от себя. Но, похоже, ей было не впервой, ловко управилась.
Из чугунка повалил такой густой вкусный запах, что у меня в животе заурчало.
— М-м-м… Мясо! — едва не прорычал я, и Рада засмеялась.
— Горячее только! Сейчас в чашку выложу, пусть остывает.
— Да, я… пока схожу наброшу что-нибудь.
Только сейчас сообразил, что так и шастаю по дому голый по пояс. Мне-то всё равно, разве что прохладно немного. Но Рада, поглядывая на меня, заметно стеснялась.
Впрочем, во взгляде, который она бросила мне вслед, я заметил и кое-что другое. Удивление, смешанное с некоторым страхом. Девушку так охватило это чувство, что она так и застыла с расширившимися глазами и чуть приоткрытым ртом, и не сразу среагировала, даже когда я обернулся на неё.
— Что с тобой?
— Да нет-нет, ничего… Ступай. Папенька скоро вернётся… — окончательно смутившись, отвернулась она. Но не выдержав, снова искоса стрельнула глазами.
Я уже открыл было дверь в свою комнату, но потом всё же снова повернулся к ней.
— Ты… увидела что-то? — осторожно спросил я. — У меня на спине?
В точку. Глаза она опустила, но на щеках зарделся румянец. И это было не смущение, а именно смятение — происходящее, кажется, удивило и испугало её одновременно.
Я вернулся и подошёл к ней ближе, почти вплотную. Она попятилась, пока не упёрлась в стол. Отступать было особо некуда.
— Расскажи, не бойся, — мягко, но настойчиво предложил я. — Я знаю, что у меня там шрамы необычные…
— Шрамы? — удивилась она. — Нет. То есть… Может, и да. Не заметила.
— Но что-то же ты там этакое разглядела? Да говори, как есть. Я никому не скажу.
Она вздохнула.
— Просто я… Часто вижу то, чего другие не видят. Как туман цветной вокруг жар-камня вьётся например. Или как внутри деревьев светящийся сок течёт. И люди иногда встречаются, в которых эта сила скрытая теплится.
— Эдра.
— Да, наверное. Я папеньке рассказывала, но он всего этого не видит. Говорит, что это у меня Дар такой.
— Забавно. Я тоже вижу.
— Правда? — недоверчиво переспросила она, наконец, подняв на меня взгляд.
— Правда. Ну, а у меня что разглядела?
— С самого начала знала, что ты... Не простой. Одарённый, как и папенька. Только вот…
— Что? Ну, говори, говори, не робей!
Давить на неё не стоило — она ещё больше отстранилась. Но всё же ответила.
— Просто у тебя эта эдра… другая. Странная какая-то. Меняется. То красноватая, как у отца, то белёсая. То, как сейчас — золотистая…
— Но не это же тебя так напугало?
— Да не боюсь я! — обиженно дернула она плечиком.
— Хорошо, хорошо. Не боишься. Но я же вижу, как глазёнки округлились. Расскажи, мне же тоже интересно.
Я повернулся к ней спиной, оглянулся через плечо, пытаясь сам разглядеть хоть что-то между лопатками. Но это надо шею иметь, как у лебедя.
Рада, вздохнув, окинула меня взглядом. Подняла руку, но коснуться не решилась.
— Тут у тебя такой… круг на спине. Разрисован знаками. Эдра тонкими полосками идёт и сквозь кожу будто бы просвечивает. А шрамы… Да, вот теперь вижу. Но они бледные совсем. Ты бы не сказал — я бы и не заметила…
— Занятно, занятно… — пробормотал я.
— А ты сам его не чуешь разве? Я вот чую…
Сказав это, Рада прикусила губу и отвернулась. Я, переваривая ранее услышанное, не сразу и допёр до смысла последней фразы.
— Погоди-ка… Что-что ты сказала?
Рада, делая вид, что не слышит, захлопотала у стола, накладывая еду. Чашками и ложками бряцала громко, будто нарочито. Я подошёл к ней сзади совсем вплотную — так, что запах её волос защекотал ноздри.
Она замерла, будто пойманная птичка, только грудь взволнованно вздымалась под вышитой тканью. На ней было домашнее легкое платье, напоминающее русский народный наряд. Что-то вроде льняной белой рубахи с коротким рукавом, поверх которой — длинный сарафан на тонких лямках. Но ворот у рубахи довольно широкий, приоткрывающий ключицы.
По-прежнему стоя у неё за спиной, я быстро, одним движением распустил ей тесемки на вороте рубашки. Она затаила дыхание, но не шевелилась. У меня и самого пальцы задрожали от волнения. Ещё и запах её, кажется, становился всё сильнее, дурманя голову. А этот изгиб тонкой шеи, эти прядки волос, лежащие за тонким полупрозрачным ушком…
Я и сам уже почти не дышал, стараясь отбросить ненужные мысли. Воздух вокруг нас будто бы сгустился, наполнился цветными полупрозрачными струйками эдры — это я сбросил Аспект Исцеления и сосредоточился на восприятии эдры.
И потянул тонкую ткань на себя, заглядывая Раде за шиворот, между тонкими, явственно проглядывающими сквозь кожу лопатками.
Она, наконец, рванулась, выскользнула у меня из-под рук. Впрочем, я её и не держал. Увидел я достаточно.
Шрамы на её коже тоже были едва заметны. Но магическим зрением я разглядел сложную вязь светящихся рун, охватывающую всю верхнюю часть ее спины. Наверное, так же, как и у меня.
Почему-то первой реакцией стала ярость. Я глухо рыкнул, долбанув по столу кулаком.
Злился я на Велесова. Вот ведь старый упрямый дурень! Он наверняка что-то знает, но говорить не хочет. Всё из него клещами приходится вытягивать. Эти шрамы на спине, эти руны шаманские… Всё это как-то взаимосвязано. И с Радой мы, выходит, тоже как-то связаны…
— Прости, — глухо пробормотал я, обернувшись на вздрогнувшую от моей вспышки гнева Раду. — Я… просто мне нужно было знать.
Девушка стояла, запоздало зажимая в кулак ворот платья у самой шеи. От смущения покраснела так, что даже мочки ушей зарозовели. Но вроде бы не злилась. И то хорошо.
— Папенька скоро придёт, — проговорила она, возвращаясь к столу. — Ты бы… оделся.
— Да, конечно. А ты… Знаешь, что это вообще за хреновина? Что за символы?
Она неопределённо дёрнула плечом.
— Нет. Даже не знаю, как они выглядят. Я просто чую их на спине. Особенно когда… Ну…
— Во время приступов?
— Да.
— А Демьян ничего не говорит по этому поводу?
Она покачала головой.
— Он не любит, когда я завожу разговор об этом.
