— Мне тоже нужно выпить, — сказала мама и вошла в дом.

Будь что будет, решила я и спросила тетю Кристину:

— Как там, плохо дело?

— Ничего хорошего. — Она вздохнула и прижала основания ладоней к животу, вероятно чтобы передвинуть пяточку или локоток, толкающие ее под ребра. — Стив потерял много крови. Пока мы были в палате, он пришел в себя всего на несколько минут, но, думаю, он нас даже не узнал.

Я сама не заметила, как задержала дыхание, пока не пришлось хватать ртом воздух. Они ничего не знают. Дядя Стив не заговорил.

— Каждый раз, когда мне кажется, что братец опустился на самое дно, он умудряется пасть еще ниже. — Убрав с лица волосы, тетя с саркастической усмешкой пояснила, что дядя Стив забалдел от болеутоляющих. Медсестра сообщила ей, что он почти добрался до больницы благодаря лошадиной дозе метамфетамина в организме, но потерял сознание в луже крови, сидя в своем пикапе на перекрестке. К счастью, водитель из другой машины вызвал скорую. — Боже, дай мне силы, — вздохнула тетя Кристина. — Такие переживания вовсе не для глубоко беременной женщины.

Она откинулась в кресле и водрузила ноги на балюстраду. Щиколотки выглядели неправдоподобно опухшими, словно она проглотила два страусиных яйца и они каким-то образом опустились прямо к ее ступням; на месте голеностопного сустава теперь собирались складки отечной кожи.

Мама вышла на крыльцо с двумя стаканами в руках и передала мне один из них, со свежим льдом:

— Я налила тебе еще.

— Я больше не буду, — сказала я, но стакан взяла.

Она оперлась о балюстраду около распухших ног сестры и вынула из кармана джинсов пачку сигарет.

Тетя Кристина сердито уставилась на нее. Мама закатила глаза, но отошла в дальний угол крыльца.

— Так лучше? — раздраженно спросила она оттуда.

Тетя не ответила, и мама, приняв это как разрешение, закурила. Она старалась выдыхать в сторону от крыльца, но запах дыма все равно ощущался. Я вспомнила тесные квартиры и туманные утра, почувствовала спиной продавленный и грязный серый диван, вообразила красно-оранжевую шашечку маминого одеяла, по краям которой водила пальцем, когда она собиралась на работу. Каждая квартира, куда мы въезжали, сразу же пропитывалась дымом «Кэмел лайт».

Тетя Кристина вздохнула.

— Ужасный запах. — У нее явно тоже пробудились воспоминания, хотя она никогда не навещала нас в Северной Калифорнии. — Виски и сигареты. Ты совсем как мама, — сказала она сестре.

На другой стороне крыльца лунный свет плясал в дредах моей матери.

— Это вряд ли.

— Правда. Я закрываю глаза, и мне кажется, что она сидит рядом.

Интересно, что ей представлялось. Я никогда не видела, чтобы бабушка курила. Когда я приехала на ранчо, она уже бросила. Хотя дедушка умер от рака кишечника, а не легких, бабушка Хелен рассказывала, что его предсмертные страдания подтолкнули ее отказаться от пагубной привычки навсегда.

Она неизменно говорила о дедушке с грустью. Я знала, что она скучает по нему. Именно из-за одиночества она и забрала меня из Окленда. Она бы никогда не призналась в этом вслух, но с годами я также поняла, что для нее невыносимо оставаться на ранчо наедине с воспоминаниями о дедушке.

— Сколько он украл? — спросила тетя Кристина, нарушая тишину, опустившуюся на крыльцо.

Я все еще думала о дедушке, и вопрос застал меня врасплох.

— Ты говорила, что Стив украл деньги с маминого счета. Сколько?

— А… — я помедлила, — пять тысяч.

Мама присвистнула.

— Он стал так похож на папу, — сказала тетя Кристина. — Тот тоже транжирил деньги направо и налево. У мамы были сотни поводов выгнать его.

В углу крыльца на фоне темной ночи разгорался огонек маминой сигареты.

— Папа был хорошим человеком, — произнесла она. — Он просто…

Но тетя Кристина резко перебила ее:

— Он был лживым пьяницей и игроком. Совершенно никчемный мужик.

— Не слишком ли ты строга? — Мама уселась на перила лицом к нам и стала болтать ногами.

— Ну, маме жизнь он явно не облегчал, — возразила тетя Кристина. — Она из сил выбивалась. Бог знает, как это тяжело — пытаться сохранить брак и растить детей.

Мама, глядя на меня, подняла стакан.

— И неважно, что дети рано или поздно взрослеют, — добавила тетя Кристина, сжимая мою коленку, — они все равно остаются твоими детьми.

— Ты точно не хочешь выпить? — спросила ее мама.

— Подожди уезжать, пока не родится твоя очередная племянница, и я выпью с тобой.

— Сколько тебе еще осталось?

— Три недели.

Мама небрежно махнула рукой:

— Уже практически все. Теперь можно хлебнуть пару глоточков.

— Перестань.

— Ты выглядишь так, что тебе просто необходимо выпить.

— Конечно, я хочу выпить! — Самообладание тети Кристины наконец дало трещину, и она уронила голову на руки. — Я только что бросила мужа, с которым прожила тринадцать лет. Мой брат в больнице. У меня пять малолетних дочерей и еще одна на подходе. Я не пила со школьных времен, даже на собственной свадьбе.

— Потому что была беременна, — сказала мама, чуть наклоняясь вперед.

— Именно, — признала тетя Кристина.

— Ха! — усмехнулась мама. — Выходит, я угадала!

— Купи себе медаль, — ответила тетя Кристина, морщась и устраиваясь в кресле так, чтобы потереть поясницу. — Ты ясновидящая.

— Тебе плохо? — спросила я.

— Это просто стресс.

Неподалеку Абигейл направлялась к амбару, время от времени клюя что-то на земле. Сидящие на гнездах черноперые самцы в загоне слились с ночью. Только самки виднелись в лунном свете, как парящий в темноте пух одуванчиков.

Тетя Кристина положила руки на живот, переплетя пальцы, и кивнула. Бабушка Хелен тоже так часто делала. Не беря во внимание огромный живот, я видела очень много сходства между бабушкой и тетей, от сильных рук до маленькой вертикальной складки между бровями. Мама имела такое же крепкое телосложение, с мясистыми руками и широкими бедрами. Тетя Кристина была ниже ростом, но вовсе не миниатюрная.

Семейное сходство нас троих бросалось в глаза, и со стороны могло показаться, что мы всю жизнь прожили одной семьей и каждое воскресенье, уложив детей спать, сидели на крыльце и сплетничали. У меня защемило сердце. Возможно, мы никогда больше не соберемся вот так теплым вечером, каждым жестом отдавая должное бабушке Хелен.

— Я тебе не говорила, — обратилась я к тете, с трудом выдавливая из себя слова, но не в силах ждать дольше, — я получила предложение от Джо Джареда продать ранчо.

— Твоя мама мне рассказала, — ответила она.

— Мама!

Она пожала плечами:

— Я не знала, что это секрет.

— Это не секрет, — произнесла я, — просто… Я искала подходящий момент. Нужно было сказать тебе раньше. Прости.

Тетя посмотрела на птиц в загоне, и я попыталась определить выражение ее лица, но оно было непроницаемо. А может быть, она просто смиренно восприняла тот факт, что я покидаю ранчо.

Я продолжала:

— Понимаешь… На службе в лесничестве… я буду выполнять работу, действительно имеющую значение… бороться с пожарами. Я хочу заниматься серьезным делом.

— Ранчо… — Тетя Кристина снова пересела, пытаясь найти удобную позу. — Сколько здесь страусов — сто пятьдесят?

— Сто сорок два.

— И Джо Джаред отправит их всех на бойню?

— Рано или поздно.

— Тогда я бы сказала, что для них твоя забота имеет огромное значение. Я не говорю, что тушить пожары дело неблагородное, это важно, Таллула, кто спорит, но даже не думай о том, что уход за птицами занятие бессмысленное. Очень даже осмысленное.

— В любом случае, — ответила я, — выяснилось, что я не очень-то способна ухаживать за ними в одиночку. Несколько дней назад они перестали класть яйца.

— Странно, — удивилась мама. — Разве сейчас не сезон?

Я стала смотреть в загон, держа стакан под подбородком.

— Может, они скучают по прежней хозяйке? — предположила тетя Кристина.

Я засмеялась.

— Ты слишком многого ждешь от страусов. Да у них глазные яблоки больше, чем мозг.