— Ты, наверно, Таллула? А я твоя бабушка Хелен. — Рука у нее была сильная, а кожа, как ни странно, гладкая. Уголки тонких губ поднялись в искренней улыбке. — Приятно познакомиться.

Она попросила попить, и я пригласила ее зайти и налила воды из-под крана. На кухонном столе мокли в молоке мои хлопья. Я предложила гостье поесть, но тут со скрипом распахнулась дверь маминой комнаты, и сама мама появилась на пороге с торчащими во все стороны дредами и в безразмерной, почти до коленей, черной футболке с логотипом футбольного клуба «Рэйдерс». Вокруг глаз, осоловелых со сна, неопрятно размазалась тушь.

— Здравствуй, Лора, — сказала бабушка Хелен.

Мать уперла руку в стену. Она пришла домой поздно и не одна — я слышала, как около четырех они с приятелем завалились в квартиру.

— Какого черта ты явилась? — рявкнула мама.

— Давай присядем, — ответила бабушка, показывая в сторону стола, где мой завтрак уже окончательно раскис.

Мама вытерла оборотной стороной ладони нос и застыла.

— Мне надо в тубзик, — бросила она и выскользнула из кухни.

Я забыла про завтрак и стала молча ждать вместе с бабушкой Хелен. Она сидела, выпрямив спину и расправив плечи, и рассматривала царивший в нашей квартире бедлам.

Оплатить жилье с двумя спальнями мы не могли, поэтому гостиная служила одновременно и моей комнатой. На диване лежали подушка и одеяло, моя одежда грудой валялась в углу, а учебники громоздились на низком столике у телевизора. Принесенные с помойки стулья без мягких сидений были накрыты сложенными банными полотенцами.

Мы с мамой не особенно старались содержать квартиру в чистоте, а шкафов у нас было мало, так что вещи просто лежали повсюду стопками. Теперь я посмотрела на комнату бабушкиными глазами, и мне стало стыдно. Я покрутила колечко на среднем пальце — дешевый блестящий кусочек металла, подаренный мамой на последний день рождения. Кожа под ним приобрела бледно-зеленый оттенок.

Наконец мама вернулась, умытая и с завязанными резинкой дредами.

Бабушка Хелен встала.

— Я знаю, что по утрам ты не в кондиции, и зашла бы попозже, но надеюсь добраться домой до темноты.

Мама бухнулась на стул около меня, подняв одно колено под гигантской футболкой.

— Плевать, — произнесла она, потирая лоб и искоса поглядывая на мать. — Чего приехала?

Бабушка Хелен снова села и приняла свою безупречную позу.

— Это не так просто сказать, но вот что, Лора, — она прочистила горло. — Я забираю девочку к себе на ранчо. Если хочешь, можешь поехать с нами.

— Не говори ерунды, — ответила мама, взъерошив мне волосы. — Так я ее тебе и отдала.

Бабушка Хелен оставила без внимания ее замечание и обратилась ко мне:

— У нас там рядом, в Викторвилле, есть хорошая средняя школа. Будешь жить на свежем воздухе, а если захочешь немного подзаработать, я могу научить тебя ухаживать за страусами. С тех пор как умер твой дедушка, мне нужна помощь на ферме.

Она подождала моего ответа, но слова не шли у меня с языка. Я никогда не видела ни одного страуса, не говоря уже о целой стае. А теперь эта женщина, которую я не знала, предлагала мне тем же утром уехать вместе с ней из Окленда и поселиться на страусиной ферме.

— Серьезно, я не врубаюсь, — уже громче произнесла мама, — о чем ты говоришь? — Она схватила со стола пачку сигарет и закурила.

Бабушка спокойным голосом продолжала:

— О том, что я не одобряю, как ты воспитываешь ребенка. — Над столом в ее сторону поплыли кольца дыма. — И, откровенно говоря, я сомневаюсь, что деньги, которые я присылала тебе последние месяцы якобы на частную школу, использованы по назначению.

Что еще за частная школа? Я даже не знала, что в Окленде такие есть.

Позади нас раздался шум, и из маминой комнаты вышел бледный мужчина с черными кудрявыми волосами. Он был в мамином драном сиреневом платье с неправильно застегнутым воротником.

— Чегой-то тут? — поинтересовался он.

Бабушка протянула руку и представилась:

— Хелен Джонс. А вы, должно быть…

Мужчина некоторое время тупо поморгал, затем дернулся вперед, прижимая руку ко рту, и рванул в туалет. С кухни было слышно, как его рвет.

— Тебе понравится на ранчо, Таллула, — сказала бабушка.

— Что за херня? — спросила я маму.

— Выбирай выражения! — прикрикнула она, туша сигарету о край желтой стеклянной пепельницы.

Что значит «выбирай выражения»? Мама никогда еще мне такого не говорила. Когда я была поменьше, она и ее друзья часто бросали мне двадцатипятицентовые монетки, чтобы я исполнила песенки со словами, которые большинство родителей не позволяют своим детям произносить. Глянув искоса на бабушку Хелен, я усмехнулась. Это все из-за нее. Она выглядела как такие женщины, которые не разрешают детям материться.

— Никуда Таллула не поедет, — снова произнесла мама усталым голосом. — Она тебя даже не знает.

Чертовски верно, подумала я.

Бабушка помедлила с ответом, но когда снова встретилась взглядом с мамой, в ее тоне не было и следа сомнения.

— Я больше не буду присылать тебе деньги, Лора. — В последовавшей тишине мы все слышали, как маминого приятеля рвет в туалете. — Но эта девочка — моя внучка, и я беспокоюсь о ее благополучии. Я буду о ней заботиться. — Она сохраняла дистанцию, но снова обратилась напрямую ко мне и пообещала: — Таллула, если тебе не понравится, я сама привезу тебя назад. Прошу тебя всего лишь пожить у меня три месяца, до окончания учебного года.

Я ожидала, что мама опять будет возражать, но она молча поплелась через кухню и с грохотом выхватила пустой кофейник с базы кофеварки.

— Мама?

Из крана с громким плеском полилась вода.

— Мама! — повторила я.

Мать заговорила с бабушкой:

— Может, стоит попробовать несколько месяцев.

Не веря своим ушам, я уставилась на нее.

— Ты чокнулась? — Я не собиралась переезжать в пустыню к страусам. В Окленде вся моя жизнь — школа, друзья, бойфренд. Да пошло оно, это ранчо!

— Ой, только не смотри на меня так, кукла! — рявкнула мать со своей обычной яростью. Она сунула в рот сигарету и перевязала пучок дредов на затылке. — Если ты останешься здесь, то к концу года залетишь. Не думай, что я не знаю про того пацана, который является, когда меня нет дома. Тебе всего тринадцать, потаскуха малолетняя.

Я наклонила голову, чтобы скрыть удивление. Мама работала барменшей и после восьми почти никогда не бывала дома, поэтому мой бойфренд постоянно наведывался в гости. Я и не предполагала, что она в курсе.

— Мама, — умоляюще проговорила я, — не отправляй меня туда.

— Ты же не в интернат едешь. Ты будешь жить в семье.

— Но я ее не знаю! — воскликнула я, указывая на бабушку Хелен, которая терпеливо ждала окончания нашего спора.

Мама вздохнула.

— Зато я знаю, — возразила она. — Она упрямая и старомодная, но о тебе позаботится.

— Конечно, — заявила я, — ведь с твоим воспитанием она справилась охренеть как здорово!

Дым от сигареты стелился идеально ровно, непрерывной линией.

— Ты меня достала, — ответила мать. — Марш собирать вещи.

— Нет! — крикнула я и стукнула по столу.

Могу поклясться, что мама выросла сантиметров на десять.

— Иди. Складывай. Свои. Гребаные. Вещи. С меня хватит. — И она продолжила варить кофе.

Я готова была разреветься и спрятала лицо, чтобы она этого не заметила. Подавив слезы, я собрала весь свой гнев и взглянула на нее:

— Ненавижу тебя.

Через два часа я сложила все свои пожитки в три огромных черных мешка для мусора. Бабушка Хелен помогла мне погрузить их в кузов ее пикапа. Я вспомнила о новых сапогах, которые мама купила себе в прошлом месяце, и о дорогой бутылке ликера, которую она понесла своей подруге на вечеринку в честь дня рождения, — и все это приобретено на деньги, которые предназначались для меня. Чем больше я думала над этим, тем сильнее злилась.

Мама хотела попрощаться со мной, но я хлопнула тяжелой металлической дверью машины и притворилась, что не слышу ее слов, но, перед тем как мы завернули за угол на Четырнадцатую авеню, я украдкой глянула назад и увидела, как она вытирает рукавом лицо. Так ей и надо, подумала я, пусть помучается.