С каждым днем Доржи все больше привязывался к Алеше. Вот совсем недавно шли они по улице. Из одного дома слышался какой-то топот. Доржи спросил: «Русские матери тоже толкут в ступках зеленый чай?» Иной бы посмеялся над ним, но Алеша не такой. Объяснил, что это русская игра — пляской называется. Музыка играет, а под музыку прыгают и ногами топают. Очень весело. Обещал показать эту игру, привести в общежитие знакомых плясунов-прыгунов из уездного училища. В субботу вечером мальчики пришли. В руках одного из них был треугольный хур с железными струнами — балалайка. Ребята отодвинули стол, уселись на скамейке у печки, музыкант ударил по струнам. Два мальчика вышли на середину комнаты, подбоченились и поплыли, мелко переступая ногами. Потом подпрыгнули, присели, притопнули, хлопнули ладонями по коленям, по подошвам унтов. Очень интересная игра! Рука музыканта — как белая птица, которая попала в сети из серебристых нитей, не может вырваться и звонко хлопает крыльями…

Доржи вдруг оказался на середине комнаты. Подпрыгивает, падает, поднимается и снова падает… Когда слушает музыку — забывает двигать ногами, когда вспоминает про ноги — не слышит музыки.

Веселье кончилось поздно. Алексей мокрым веником вымел пол. А спать никому не хочется.

— Давайте рассказывать интересные истории, — предложил Цокто.

У каждого есть что рассказать, есть вещи, о которых он знает больше других. Алексей, например, любит говорить о птицах. Он знает их повадки, подражает птичьим голосам, так же, как Еши Жамсуев передразнивает нойонов, лам, зайсанов; Вот и сейчас он начинает новую историю:

— У нас в Большом луге писарь поймал два десятка гусей. Он сушил рыбацкую сеть, гуси сели и запутались. Писарь на всех гусей надел маленькие хомутики, уселся в мешок, и гуси подняли его высоко-высоко, под самые облака, пронесли над синими озерами, над зелеными степями…

Ребята не верят, но слушают с увлечением.

— Неправду говоришь, — упрекает Цокто.

— Как же, я знаю этого писаря. Он такой же подслеповатый, как Артем Филиппович.

Шагдыр Зариктуев рассказывает про своего земляка, который смастерил из железа человека.

— Тот кузнец недалеко от нас живет. Он поставил железного человека у своей юрты, хотел научить его овец пасти. И научил бы, да этого железного человека чужие люди украли…

Доржи тоже хочется удивить мальчиков. Он думает, о чем бы рассказать. Вспомнил про Еши Жамсуева. Если сказать: «У нас есть Еши Жамсуев, он играет на хуре, заведует магазейным амбаром. У него кобыла Рыжуха», — получится неинтересно. Ребята рассказывают про необыкновенных земляков.

— У Еши богатырская сила. Он перетащил с одной горы на другую огромное Каменное седло. Ламы его колдуном объявили, чуть руки ему не отрубили. Он замечав тельный мастер, умеет вырезать из дерева птиц и животных. А как рисует! Он еще маленьким был, когда один сосед из зависти перебил ему на руке жилы. Слышали бы, как Еши играет на хуре! Сколько улигеров знает! За семь дней и семь ночей не пересказать все сказки, какие он помнит. Наш Еши подружился в Петровском Заводе с самим Николаем Бестужевым. За это его не любит наш богатый сосед Мархансай. Еши очень умен.

Доржи задумался. Как им доказать, что Еши и правда очень умен?

— Он переспорил губернатора… Как переспорил, не знаю. Он не рассказывал, не хвастался. А то однажды зашел в суд. Там тайша Ломбоцыренов чужую землю хотел присвоить. Еши встал и крикнул: «Не твоя это земля!» Тайша рассердился и говорит ему: «Замолчи! Рачве ты не знаешь, кто я?» Еши ему ответил: «Как не знать, знаю. Ты — тайша. Это ты присвоил пятьдесят тысяч рублей в степной думе и опять к казенным деньгам руки протягиваешь. Я знаю тебя».

— Богатый он, ваш Жамсуев?

— В Ичетуе нет человека беднее…

У Климова, сына пристава, тоже есть свои любимые рассказы.

— Вчера ночью был обыск у одного лекаря из таможни. — Доржи насторожился. — Он запрещенные книги читает. Жалко… — Климов пожевал губами и добавил: — Жалко, что ничего не нашли. Он спрятать успел.

На следующий день было воскресенье., Алеша вернулся с базара, вывалил из кармана на стол пряники и принялся торопливо рассказывать:

— Какой-то мальчишка украл у одной женщины сумку с деньгами. Полицейский поймал его. Мальчишка плачет: «Я сирота, с голоду украл!» Полицейский ему кулак в нос тычет. Кулачище большущий, как верблюжье копыто. Народ собрался. Женщина отняла у полицейского воришку и сунула ему гривенник: «На, говорит, купи себе хлеба». Все так и ахнули, он у нее сумку хотел украсть, а она ему — деньги… «Вы, говорит, не бейте его, а лучше в воспитательный дом устройте». Полицейский смеется: «Там и без этого жулика всякой голытьбы полно, девать некуда». Она тогда к толпе повернулась: «А вы что смотрите? Сироту не видали? Чем сожалеть, да удивляться, лучше бы кто-нибудь усыновил его». Ну, народ загалдел: «Возьми такого, он в первую ночь обкрадет», «Нам своих детей девать некуда, не то что чужих брать!» Один бородатый рассмеялся: «Если душа болит, усыновите и воспитайте сами». А женщина ему: «Я, говорит, воспитываю сирот — бурятку и цыганку».

Доржи вскочил.

— Алеша! Это же Мария Николаевна!

Доржи рассказал мальчикам о Марии Николаевне и Сэсэгхэн.

— Почему ты раньше не говорил?

— Я думал, что их нет в Кяхте. Я заходил во многие дома, спрашивал людей. Может быть, ходить из дома в дом, пока не попадем к ним?

— Нет. Будем по очереди по воскресеньям дежурить на рынке. Придет на рынок — встретим.

— Давайте напишем на бумажках: «Кто знает Марию Николаевну, приходите в русско-монгольскую войсковую школу». Бумажки расклеим по городу.

— Правильно! Напишем, что будет выдано вознаграждение — рубль.

— Соберем по гривеннику.

Алексей предложил:

— Пойдем, Доржи, к Матвею Семеновичу — он многих в Кяхте знает.

Доржи и Алексей отправились в библиотеку. Матвей Семенович, услышав, что у Марии Николаевны воспитываются бурятка и цыганка, сразу отозвался:

— A-а… Вы про Марию Николаевну Орлову спрашиваете? Она живет во дворе таможни. Вон, у дороги на горе… Достойная женщина.

В ГОСТЯХ У МАРИИ НИКОЛАЕВНЫ

Искать не пришлось — только завернули за таможню, дом с белыми ставнями будто сам вышел навстречу. Мальчикам открыла Мария Николаевна.

— Проходите сюда, — Мария Николаевна взяла у мальчиков фуражки. — Вы ведь из Ичетуя? Ну, проходите, проходите, не стесняйтесь.

— Это он из Ичетуя, — Алеша кивнул на Доржи.

В комнату вбежали две девочки — Сэсэгхэн и еще какая-то курчавая, большеглазая.

«Цыганка, которую воспитывает Мария Николаевна», — догадался Доржи.

Девочки держатся за руки, смотрят на Доржи и Алешу. Вот она какая стала Сэсэгхэн… А Мархансай говорил, что долго не протянет!

— Ну, когда приехали?

— Мы учимся в войсковой школе, — робко сказал Доржи.

— Ах, да… Вы же в форме, я и не разглядела… Казаки, значит? — Она улыбнулась. — Ну, садитесь, казаки. Чай пить будем. Как бабушка Тобшой поживает?

— Соседи ей помогают. Всем улусом сена «накосили. — А то плохо было бы…

Красиво и богато живет Мария Николаевна! Все, все у нее есть. Цветы-то какие! На улице холод и снег, а они распустились, как весной. Наверно, когда начались заморозки, Мария Николаевна притащила их в свой светлый деревянный дом, посадила в мягкую землю, напоила водой и поставила на солнечном окошке. Она не только сирот жалеет, но и цветы… А что, если он попросит у тети Марии, когда поедет домой, самый маленький цветочек, укутает потеплее и в юрте в туеске посадит? Но мать, наверно, не разрешит окно в юрте сделать, войлок дырявить. А если и разрешит, так ни стекла, ни слюды не найдешь…

Да, богато живет тетя Мария. В избе у них только четыре человека — двое взрослых да двое детей. А стульев двенадцать. Все будут на стульях сидеть — и восемь еще незанятых останутся… Тетя Мария любит, видно, чтобы у нее побольше людей гостило. И у Доржи мама такая же. В юрте пять человек, а она купила у Рыжего Васи десять чашек.