Да здравствует солнце,

да скроется тьма! А. С. Пушкин.

Хочешь поехать далеко —

с короткого пути начинай.

Хочешь сделать большое —

с малого дела начинай. Бурятская пословица

Глава первая

БОРХОНОК

В юрте тихо. Изредка слышен писк ласточек, пролетающих над дымоходом. Доржи кажется, что ласточки смеются над ним: «Вот так мастер! Ну и мастер!»

Он делает лук, но работа подвигается плохо: в довершение всего нож, которым отец бреется и не дает его даже в руки ребятам, совсем затупился.

Вошла мать. Мальчик узнал ее по звону серебряных монет, вплетенных в косы, по тихому звуку сандаловых четок, которые она перебирает привычными пальцами. Доржи спрятал за спину лук и нож. Он ожидал, что мать станет ворчать: «Тоже плотник сыскался. Только соришь в юрте, да еще нож отцовский взял». Но она ласково взглянула на сына и поставила в угол кадушку с арсой — творогом из кипяченого кислого молока. Потом присела на кровать, надела наперсток из толстой кожи и принялась пришивать к своим унтам новые подошвы.

Доржи вновь взялся за работу. Лицо у него озорное, глаза черные и быстрые, щеки румяные, нос маленький, вздернутый.

Мать украдкой поглядывает на сына: рубашонка ему тесна, рукава короткими стали, штанишки продрались, сквозь дырочки видно смуглое тело. «Надо постирать, починить», — думает она.

Доржи увлечен работой. Лук все же получается на славу. Такого нет даже у его дружка Затагархана. А ведь тот все умеет делать. Пусть попробуют теперь прожорливые воробьи утащить с крыши сушеные пенки, пусть орлы вздумают поохотиться за ягнятами — только перья от них полетят.

Доржи устал. Он проснулся сегодня рано, вместе с матерью и весь день трудился. Сейчас бы в самый раз выйти на улицу и выпустить из нового лука певучую стрелу. Мальчуган собрался уже выйти из юрты и в это время услышал во дворе ребячьи голоса. На пороге он столкнулся с Аламжи и Эрдэни, сыновьями Эрдэмтэ — бедного соседа.

Мальчики запыхались. Торопились, видно.

— Борхонок к дяде Ухинхэну приехал!

Борхонок… Доржи знает, что живет он где-то далеко-далеко, за горами. Старики говорят: «За семь дней и ночей не пересказать всех улигеров, которые знает Борхонок».

Доржи любит улигеры. Только услышит, что где-то рассказывают сказку, — он уже там.

Мальчики побежали к юрте Ухинхэна. Бежать трудно: жарко и пыльно. Давно не было дождя. Цветов в степи все меньше и меньше, трава желтая, вялая. От быстрого бега ветер шумит в ушах.

У юрты Ухинхэна на белом войлоке сидит старичок в поношенном халате. Островерхая шапка с красной полинявшей кистью лежит рядом. Доржи разглядел, что руки у старика маленькие и высохшие — кости да сморщенная кожа. Он поглаживает редкую бороденку. Лицо доброе, в мелких морщинках. Их много, однако, целая тысяча. И каждая морщинка, даже самая маленькая, старается сделать на его умном лице улыбку.

Борхонок пьет чай. Перед ним на деревянном столике чайник, тарелка с растаявшим от жары маслом, пресные лепешки. Ему, видно, жарко; пот ручьями стекает за воротник, но старик не утирается, только все чаще моргает маленькими желтыми глазами.

Неужели это в самом деле Борхонок? Доржи разочарован. Знаменитый сказитель представлялся ему не таким — высоким, с широкими плечами, а борода, как крылья белоснежного лебедя…

В прошлом году приезжал же один улигершин, Доржи помнит: тот был в темно-синем шелковом халате, толстый и важный. Остановился он у богача Мархансая, говорил громко, смеялся раскатисто. Ребятишек одарил конфетами, стариков угостил нюхательным табаком. О своем приезде он заранее дал знать. Слушать того улигершина к Мархансаю собрались самые почтенные люди ближних улусов.

Чай в медном чайнике кончился. Борхонок отставил чашку, обвел собравшихся взглядом и сказал ребятишкам:

— Ну, внучата, запомните: когда говорится сказка, шуметь нельзя. Если будете мешать, я перестану рассказывать и уйду. А сейчас, — и Борхонок посмотрел на сына Ухинхэна Даржая, — принеси из юрты мой хур^[11].

Хур знаменитого улигершина оказался таким же старым, как сам Борхонок. Старик провел по струне смычком. Тихо и плавно начался улигер.

Доржи, как зачарованный, смотрит на старика, будто ждет, что изо рта у него вылетит сказочная райская птица. В первый раз Доржи слушает такие улигеры. Тот улигершин, который в прошлом году останавливался у Мархансая, рассказывал о набегах грозных ханов, об их несметных богатствах — серебряных дворцах, золотых тронах. Борхонок же говорит о человеке, рожденном в дымной юрте, от простой, как у Доржи, матери. Он говорит о сильном и умном баторе, который борется против злых людей, страдает и побеждает. Доржи кажется, что батор, о котором поет Борхонок, живет где-нибудь неподалеку, в соседнем улусе, а может, это силач Балдан, работник Мархансая.

Улигершин осторожно касается смычком струны, и хур, как живой, подхватывает припев. Ему подтягивает сидящий рядом весельчак Еши Жамсуев.

На самом интересном месте Борхонок вдруг умолк. Это он, наверно, нарочно: видит ведь, что всем не терпится узнать, что было дальше. Его просят, уговаривают. Борхонок улыбается, в добрых глазах вспыхивают лукавые искры. Ему приятно, что все хотят слушать. Попроси он сейчас что угодно, улусники все отдадут, лишь, бы он продолжал. Каждый последнего барана приведет… Но Борхоноку ничего не надо, он не за плату рассказывает, он сам бы рад одарить самыми дорогими подарками всех, кто с такой любовью слушает его улигеры.

Борхонок продолжает сказ. Много бед причиняют юному богатырю злые недруги. Но он разгадывает их хитрые уловки одну за другой. Все облегченно вздыхают, когда батор выходит победителей в неравной битве; все рады, что его враги повергнуты в прах, что «с севера летящие вороны белыми днями их клюют, с юга пришедшие волки Черными ночами грызут».

— Так им, и надо! — вырвалось у кого-то.

Борхонок рассказывает теперь уже о счастливой жизни молодого батора и его сестры.

Вот улигер окончен.

— Будете еще слушать?

— Будем!

— Тогда сначала отдохнем, чаю попьем…

Доржи уже превратился в богатыря. Жаль только, что у него нет шубы с семьюдесятью пятью пуговицами. Он с грустью рассматривает рубашонку, потемневшую от пыли и времени. Зато лук у него не хуже, чем у настоящего батора. Сделан он, правда, не из рогов девяноста козлов, но это ничего, он такой же меткий.

Борхонок пьет чай. Выпил третью чашку и вдруг спрашивает у ребятишек:

— Ну, ребята, кто из вас станет улигершином?

— Доржи!

— Доржи!

Доржи чувствует, как у него пылают уши и щеки. Спрятаться бы куда-нибудь… Разве он сумеет рассказывать улигеры так, как этот старик?

Борхонок смотрит на мальчика добрыми стариковскими глазами.

— Ты любишь улигеры? — спрашивает он. — Но ведь все, кажется, любят их. Чтобы стать улигершином, этого мало. Мало и запоминать улигеры, повторять слышанное. Эхо вон повторяет каждый звук, а что в нем толку?

Старик обнял мальчика за плечи.

— Есть улигеры — как араки^[12]… Они туманят голову. Если человек поверит в них, он пойдет по плохой дороге… А есть, — лицо у старика просветлело, голос зазвучал молодо, — есть улигеры, разгоняющие грусть, очищающие душу. Они зажигают в людях огонь смелости, дают им силу… Они дороги сердцу каждого честного бурята.

Эти слова мудрого старика, как золотые зерна, запали в душу маленького Доржи.

Собралось еще больше народу. Борхонок отодвинул чашку и начал новый сказ.

Время бежит незаметно. Кончается одна сказка, начинается другая. Вот уже и вечер… Послышалось густое требовательное мычанье. Это возвращается с пастбища скот Мархансая Жарбаева — самого богатого человека в улусе Ичетуй. Черные одномастные коровы огибают подножие Сарабды, широкой лавиной растекаются по степи. Облако густой пыли все ближе и ближе… Среди мычащих, дерущихся друг с другом быков и коров Мархансая суетятся мальчишки и женщины — улусные бедняки разыскивают своих коровенок, затерявшихся в чужом стаде. Проскакал на коне Мархансая его батрак, подросток Гунгар, отделяет от стада дойных коров хозяина. Слышны голоса женщин, сзывающих детей. Где-то лают собаки, плачет ребенок.