— Жук! — яростно метался Колька-низенький. — Весь в отца! У вас вся порода — жуки.
— Что-о?? — побледнев, грозно надвинулся Славка. — Отца не трогай…
— Ишь! Не тронь?! А я вот трону. Жулик он! Жулик! Дачу какую отгрохал! Тысяч на десять. А сам сто рублей в месяц получает. Жулик. Факт.
Бац! Славкин кулак въехал Кольке в нос. Хлоп-хлоп! Еще два раза мелькнули Славкины руки, и Колька упал.
Вскочил, размазывая по лицу кровь, кинулся на Славку, но тот был выше и сильнее. Отпихнул Кольку:
— А еще на отца клепать будешь — не так огребешь!
Больше играть уже никому не хотелось.
Славка шел домой и думал:
«Завидуют. Этот Колька, факт, завидует. У него-то нет дачи».
Но настроение было испорчено.
Дома Славка пообедал; надо бы снова взяться за кисть, но что-то не хотелось.
«Ладно, завтра, — подумал Славка. — Успеется».
На террасе отец вел переговоры с плотниками.
— Это, милок, работа нешутейная, — неторопливо говорил огромный степенный дядька, почему-то, несмотря на жару, обутый в валенки с калошами. — Сам посуди: сруб-то немалый, семь на восемь. И опять же две террасы, два крыльца, и верх — все зашить надо. Нет, милок, менее как за две сотни не сладимся.
— Ну уж, две сотни! — возразил отец. — Работы вам двоим на три, ну на четыре дня. По десятке в день на брата. А ты заломил…
«Две сотни! — покачал головой Славка. — За одну только обшивку. Ничего себе!»
И вдруг подумал:
«А в самом деле: откуда у отца столько денег? Ведь зарплата — сто шесть в месяц. А мама говорила, что мы съедаем эти сто шесть. Сполна съедаем. А на дачу — откуда?».
От этой мысли противно засосало под ложечкой, будто у голодного.
«Неужели?..»
Но Славка сразу отбросил сомнения.
«Отец — жулик? Мой отец!? Такой замечательный, такой умный, веселый, хороший!.. Нет, нет, чушь, дикая чушь!»
Славка даже засмеялся. Как мог он хоть на секунду предположить такое! Отец — жулик! Ерунда!
Поднялся наверх, в свою комнату, снова стал красить. Водил кистью и в такт мазкам громко распевал:
Закаляйся,
Если хочешь быть здоров,
Постарайся
Позабыть про докторов…
Он всегда пел эту задорную песенку, когда был весел.
Так он красил часа полтора, потом вдруг подумал: «А все же… Откуда деньги?»
Со злостью сунул кисть в банку, так что брызги разлетелись по сторонам.
— Славик, кушать! — крикнула снизу мать. Он не ответил. Долго молча сидел в своей комнате. Уже темнело. Но он не зажигал света.
— Славик, кушать!
Он спустился вниз, помылся, сел к столу. Ужиная, отец весело рассказывал про плотников. Вот ведь народ, с ними держи ухо востро: всегда запросят втрое. Но не на простофиль напали. В конце концов согласились обшить дачу за восемьдесят рублей. Это вместо двух сотен.
— Теперь вот только «вагонку» достать — и порядок, — радостно потер руки отец.
Славка ел простоквашу, не поднимая глаз от стакана.
— Да, между прочим, я нынче забавную штуку слышал, — сказал отец. — Новый способ охоты на волков. Ловят волка, но не убивают. На шею ему прикрепляют маленький радиопередатчик-автомат и отпускают. Волк бежит обратно в лес, в свою стаю. А охотники все время следят за ним по сигналам рации. Находят стаю, окружают и истребляют. Всех волков, кроме одного. А этого, с рацией на шее, опять пускают в лес. И так находят новую стаю…
— Хитро! — улыбается мама.
Бабушка восхищенно качает головой: придумают же!
Только Славка молчит. Он отодвигает стакан с остатками простокваши и вдруг говорит:
— Пап, а откуда у нас деньги на дачу?
Становится тихо.
Отец поднимает брови. Кладет ложку, но почему-то не на клеенку, а в хлебницу.
— Странный вопрос, — говорит он и растерянно переводит взгляд с жены на тещу и опять на жену. Только на сына он не смотрит.
— Что ж тут странного? — хмуро говорит Славка. — Ведь дача тысячи стоит. Откуда они у нас?
И глядит прямо в глаза отцу.
— Да чего ты пристал? Тоже мне следователь! — вскрикивает отец. Но он тут же берет себя в руки и даже улыбается. — Подрастешь — узнаешь. Пока еще тебе этого не раскусить… Жизнь, старик, штука хитрая.
Отец смеется, хлопает сына по плечу.
Славка молчит. Молчит и хмуро катает хлебный шарик по скатерти.
Конец ужина проходит в тишине.
Потом Славка уходит к ребятам: у Веньки в беседке сегодня договорились потанцевать под магнитофон.
Возвращается Славка поздно. Поселок уже спит. Их дача погружена в темноту. Во мраке она похожа на какой-то большой таинственный корабль, бесшумно плывущий вдаль.
Для Славки бабушка всегда оставляет незапертым окно в кухне. Тихонько, чтобы не разбудить никого, открывает Славка створку, потом другую. Хочет уже лезть, и вдруг слышит голоса. Приглушенные ночные голоса. Но в тишине каждое слово слышно отчетливо…
— Нельзя травмировать ребенка, — говорит мать. — Что это за глупый ответ: подрастешь— узнаешь. Он уже большой…
— Растерялся я, — тихо гудит отец. — Так неожиданно… Да и как ему объяснить?
— Скажи, что мы выиграли по облигации. Много лет назад. Крупный выигрыш — по старым деньгам сто тысяч…
Славка долго стоит возле окна. Голоса стихают. А он все стоит. Потом влезает в окно и на цыпочках проходит наверх…
Утром Славка ни о чем не спрашивает отца. В Славкиной комнате три стены окрашены, а четвертая так и стоит в сучках, царапинах, белых заплатах шпаклевки. Докрасить ее — пустяковое дело, но у Славки руки не поднимаются.
Поздно вечером ко двору подъехал грузовик. Было уже совсем темно. Машина взрезала тьму фарами, медленно, словно нащупывая дорогу, проехала по мосткам в сад. Была она нагружена «вагонкой».
— Гаси фары! — злым шепотом скомандовал отец.
Фары погасли, и вокруг стало еще темней.
— Быстрей, быстрей разгружать! — торопил отец.
Вместе с шофером он снимал доски и укладывал ровным штабелем. Помогала и мать, и даже бабушка. Разгружать машину в темноте было неловко, но лампы не зажигали.
— Славик! — крикнул отец.
Славка промолчал, сидя у себя, наверху. Пусть думают, что его нет дома.
«Почему машина пришла так поздно? Ведь рабочий день уже кончился? — думал он. — Магазины и склады давно закрыты. Где же шофер купил «вагонку»? И почему сам шофер покупал?. А не отец? И грузят, как воры, в темноте…»
Машина уехала в тишине, тайком, как и приехала.
Славка по-прежнему, молча, сидел у себя, наверху. Какая-то тяжесть, как медведь, грузно навалилась на него, сдавила сердце, сжала голову. Никогда еще за всю свою короткую жизнь не чувствовал он себя таким одиноким, таким несчастным.
Внизу гулко хлопали двери, раздавались шаги, звякала посуда, слышался веселый голос отца. Он радостно объяснял матери, как удачно все получилось: «вагонка» на складе стоит пятьдесят пять рублей кубометр, а этот пройдоха-шофер целых три метра продал за семьдесят.
Славка сидел наверху в темноте и чувствовал: еще немного — и он разревется.
И голос отца, громкий, веселый, который всегда так нравился Славке, теперь казался ему просто самоуверенным, хвастливым. И радость отца от того, что он дешево купил эти, вероятно, ворованные доски, была недостойной, унижающей.
И вообще — все было паршиво, гадко, мерзко…
Славка чувствовал, что отныне никогда уже не подойдет он к отцу, не потрется головой о его щетинистые щеки, не посоветуется с ним насчет похода по Военно-Сухумской дороге, не поболеет вместе за «Зенит».
И от горя, первого настоящего большого горя, Славка скрючился возле окна и, кусая губы, тихо заплакал.
Зарытые мечты
Мальчишки, стоя у школы, косо поглядывали на них.
Восемь здоровенных дядек сгрудились неподалеку, возле реки, и о чем-то возбужденно говорят. Вроде бы и не пьяные, а перебивают друг друга, хватают за лацканы пиджаков, хохочут. И это средь белого дия, когда все взрослые на работе?!
