— А от синяков завтра дам мазь, не к спеху. Тара-ра, тара-ри, слушай ветра и не спеши, — она протянула Тане кружку ароматного отвара, который к тому времени успел настояться, и блюдечко с мятыми ягодами. — Ешь, пей да молчи. Буду подругу твою залечивать.

Таня удобнее устроилась на кровати, наблюдая, как Руксанда, напевая свою бесконечную песенку, достает пучки трав, поджигает их и ставит в держатели, как вешает какой-то круг с паутиной из нитей над головой Росси, достает и раскладывает камни. Песенка про тара-ра сменилась тягучим напевом на непонятном языке, слова которого были невнятными и состояли, казалось, из десятка звуков, не больше. Будто у Руксанды онемели губы и язык, и она теперь только и могла, что двигать челюстью вниз-вверх. Сама Руксанда наклонилась над Росси, стянула с нее простыню и начала чем-то растирать ее грудь и живот. Таня старалась пристально следить за происходящим, но густой дым от трав, заунывная песня и усталость сделали свое дело. Она моргнула один раз, потом второй — дольше, а потом совсем закрыла глаза, повесив голову на грудь. Руксанда обернулась, увидела, что Таня спит и удовлетворенно хмыкнула. Теперь было все готово к тому, чтобы по-настоящему отвоевывать Росси у духов тьмы.

***

Проснулась Таня на удивление отдохнувшей и обнаружила себя удобно свернувшейся под простыней, на которую набросили шкуру. Она тут же вспомнила прошедшую ночь, Руксанду и ее теплые руки, странные разговоры и невнятное пение. Мысль о Росси ударила, словно разряд тока: Таня подпрыгнула на матрасе, спустила ноги на деревянный пол, подошла к подруге. Росалинда мирно спала. Она все еще выглядела плохо, но уже не казалась умирающей. Таня осторожно убрала прядь волос, упавшую на смуглое лицо и шепотом приказала компаньонке выздоравливать, иначе она не знает, что сделает. На этом ее запас нежности был исчерпан, и на первый план вышли задачи более приземленные, например, найти завтрак.

Одежда оставалась все еще волглой, но это неудобство вполне можно было потерпеть. Кое-как натянув свои брюки и рубашку и пристроив больную руку на перевязи, Таня наудачу дернула дверь. Та оказалась запертой: оборотни были более осведомлены в правилах содержания пленников и не позволяли им разгуливать без присмотра. Поэтому ничего не оставалось, кроме как побарабанить в дверь, давая о себе знать, и ждать. В комнатке даже не было толковых окон, а те, что были, разместились под самым потолком и с трудом пропускали дневной свет через мутный пузырь, который заменял стекло.

Не прошло и пятнадцати минут, как дверь открылась, и в комнату вошла уже знакомая Тане Мана. Она держала большую доску, на которой дымилась еда. Из коридора густо запахло жареным мясом и хлебом, но в тарелках обнаружилась простая каша, а в кувшине — молоко.

— Доброе утро, — улыбнулась Мана. Ее драконий звучал неловко и нелепо, поэтому Таня чувствовала себя более-менее уверенно в разговоре с добродушной девушкой-оборотнем. — Как ты себя чувствуешь?

Таня осторожно повела забинтованной рукой, отмечая, что боль стала значительно меньше.

— Больше хорошо, — ответила она, принимая завтрак. — Спасибо.

— Кушай на здоровье, а то ты белая, как поганка. Как освобожусь, принесу обед, но вот когда — сказать не могу. Сегодня праздник, дел много, сама понимаешь.

— Не понимаю, — ответила Таня. Она уже устроилась на кровати с горячей тарелкой в руках и отправила первую ложку в рот, а теперь, обжигая щеки и язык, судорожно втягивала воздух, наслаждаясь вкусом еды.

— Так сегодня Мабон, большой праздник. Как поблагодаришь землю, так она тебе и ответит на будущий год, — Мана удивленно округлила зеленые глазищи. — Твой народ что же, не празднует его?

— Не знаю такой, — ответила Таня с набитым ртом.

Девушка выглядела озадаченной. Она некоторое время наблюдала, как драконова женщина расправляется с завтраком, а потом решила:

— Я попрошу у матери, чтоб пустили тебя на праздник. Только смотри, нужно будет соблюдать правила! Мабон — важное событие, и нас с тобой живьем сожрут, если из-за тебя что пойдет не так.

— Хорошо.

— Это, конечно, если повезет, и дракон раньше не явится, — сказала Мана и снова улыбнулась.

Дракон не явился. Таня даже не была уверена, что у него был хоть какой-то шанс их найти в обители оборотней посреди леса. Возможно, ему уже доложили, что глупые девицы утонули в реке, может быть, он даже сожрал Дано и на этом и успокоился. И Таня бы не расстроилась, ей удивительным образом нравилось в этом большом теплом доме, казалось, что в обществе оборотней все легко, честно и просто, не то, что в Сером Кардинале с его бесконечными коридорами, темными подвалами и черными делишками. Только о Тени она бы пожалела, странный ночной гость с его насмешками и необъяснимой внутренней силой сумели заинтересовать Таню. А так она бы и не возвращалась никогда к дракону.

К тому моменту, когда день сменился густыми влажными сумерками, Росси просыпалась всего дважды. Она просила воды, извинялась и снова засыпала, оставляя Таню страдать от безделья в одиночестве. Мана больше не приходила, несмотря на обещание, вместо нее обед принесла недружелюбная девица, которая пожалела даже одного слова для пленниц, только поставила доску с тарелками на пол да сверкнула злыми глазами. Таня сидела, прислонившись к крупным бревнам, из которых была сложена внешняя стена, и дремала, слушая глухие голоса. Снаружи происходило что-то большое и радостное. Люди громко разговаривали, смеялись, ругались, чем-то стучали, один раз даже запустили чем-то в стену временного Таниного пристанища, и она почему-то вспоминала масленицу, столб, клетку с петухом наверху и большое чучело Зимы.

Прежде чем спрятаться в лесу, солнце бросило прощальный луч в полупустую комнатку, окрасив ее и пузырь в тревожно-красный, а потом стало темно. По ощущениям Тани, было около семи часов, до сна оставалось еще много времени, но делать было нечего, и она решила лечь. В этот момент дверь приоткрылась, и в проеме появилось радостное лицо Маны.

— Эй, драконова женщина! — зашептала она.

— Я Татьяна.

— Татана, пойдешь со мной на праздник?

Таня с сомнением посмотрела в темноту, туда, где под серой простыней лежала Росси. Оставлять подругу одной было страшно.

— Да ничего с твоей товаркой не случится! Пойдем, когда ты еще увидишь Мабон? Драконы глупые и ничего не смыслят в праздниках, — Мана быстро нырнула в комнату. Она кинула Тане теплый тулуп, схватила ее руку своей, широкой и горячей, и потащила прочь из темной скуки. — Пойдем же!

— Какое дело ты имеешь до меня? — Таня шла будто нехотя, не понимая, стоит ли ей принимать участие во внезапном празднике. — Почему хочешь давать радость?

— Я хочу доказать, что мы лучше, чем дракон! — широко улыбнулась Мана и распахнула входную дверь прямо в праздник.

“Я это и так знаю”, — успела подумать Таня перед тем, как Мабон обрушился на нее светом, и шумом, и запахами.

Поляна перед домом превратилась в сцену, на которой разворачивалось яркое действо. Оборотни вытащили сюда столы и заставили их яствами, которые умопомрачительно пахли, блестели жирными боками, истекали густым соком. По периметру поляны стояли столбы, и фонарики, висевшие на них и между ними, качались на ветру и заливали светом все вокруг. В центре, обложенный камнями, взмывал в черное небо огромный костер, он тянул свои желто-красные руки к далеким недоступным звездам, к столам, стульям и столбам и не мог дотянуться, злился, метался и ревел. В стороне на деревянном возвышении расположился небольшой оркестр, который играл веселые мелодии, а легкая девчушка, так непохожая на оборотней-волков маленькой фигуркой, танцевала, и яркие ленты, привязанные к рукам и ногам, взмывали в воздух, извивались змеями. А вокруг смеялись, пили, веселились оборотни. Некоторые оставались людьми, другие превратились в животных, и были здесь не только волки, но и медведи, олени, лисы и даже зайцы. Таня выходила в звездную стылую ночь, а оказалась вдруг в самом центре яркой и немного страшной сказки, и звери вокруг гоготали, плясали и радовались.