Знамя полка для военных – святыня, символ. Если знамя утрачено – захвачено противником, сгорело в пожаре, украдено горьким пьяницей, – то полк покрывается позором, расформировывается и его номер или название больше не присваиваются другому подразделению.

Стоять в карауле у знамени почетно. Обычно такой чести удостаивались лучшие егеря. На мундире надраены все пуговицы, форма вычищена, сапоги блестят, ружье или штуцер обихожены, ложе маслицем протерто. Однако стоять неподвижно четыре часа караула тяжело. Шевелиться нельзя, руки затекают от тяжелого ружья, которое поднято «на караул» – перед собой вертикально обеими руками. У ружья вес в полпуда. Уже через пару часов ждешь смены, как изнывающий от жажды в пустыне глотка воды. Но военная служба во все времена сопровождалась тяготами, испытаниями. И уж всяко лучше стоять в карауле в штабе у знамени, чем лежать под пушечным огнем противника либо идти строем в штыковую атаку. Учитывая уровень медицины, многие раненые умирали в мучениях. Потому как приключался «антонов огонь, огневица», современным языком – гангрена. А стрельба в шеренге по противнику? Ружье тяжелое, калибр велик, и отдача ощутимая. Учитывая малый рост и вес, очень серьезно ружье «дерется». Оно и для крепкого Алексея чувствительно.

После ужина обычно офицеры собирались в офицерском собрании: обменяться новостями, выпить вина, переброситься в картишки, иной раз в выходной потанцевать под духовой оркестр. На танцы с удовольствием приходили девушки с разного рода курсов. Для них и развлечение, и возможность приглядеть мужа. А как иначе? На улицах знакомиться не принято. Либо на посиделках у знакомых, либо на танцах в офицерском собрании, либо на студенческих вечеринках в университетах.

Солдаты с завистью смотрели на окна, из которых доносились музыка и смех. У воинов только и развлечений, что в воскресенье, если не в карауле задействован, сходить в трактир, выпить стопочку, поесть вкусно. Так не все могут – только у кого деньжата водятся. И никаких танцев. Из развлечений – разнять драку в трактире либо самому поучаствовать, что чревато гауптвахтой.

А кто-то в казарме оставался, разбивались на кружки по интересам. Кто в карты играл, другие в кости, но все равно на деньги.

Алексей почитать бы хотел, но небольшая библиотека была только у полкового священника, да и то книги о житиях святых или на библейские сюжеты. Особо разговаривать не с кем, положа руку на сердце, – не было друзей. И причин несколько. С одной стороны, опасался проговориться. Скажет «метро» или «самолет», «компьютер» или «фастфуд», сразу вопросы возникнут: что это такое и где узнал? А еще и разговаривать не о чем. У большинства темы для разговора – выдастся ли в этом году урожай? Да как бы помочь с деньгами сродственникам, чтобы те корову купили. О политике, ситуации в мире разговоров не было. Да и откуда новости черпать, если ни радио, ни телевизора, ни интернета? Показалось – скучная, унылая жизнь ждет его.

Весной в городе только центральные улицы, мощенные булыжником, остались проезжими. Да еще по тротуарам можно пройти, где они дощатые или из дубовых плашек. На остальных улицах грязь непролазная. Передвижение только по острой необходимости. Кремль и вокруг него, до стен Белого города, вполне проходим. Да почти во всех городах империи так: где губернатор или городской голова, там в штиблетах пройти можно, а через два квартала сапоги вязнут до середины голенища. Но солнце пригревало, земля стала подсыхать, уже и дороги для подвод проезжими стали. Через две-три недели трава полезла.

В полку полевые занятия возобновились. В полдень на одноколке подполковник приехал, да не один, с дочерью. Одноколка – эдакий экипаж на двух человек об одной оси. Алексеев сам экипажем управлял, для извозчика места нет. Легок такой экипаж, маневрен, лошадка тащит его без устали. Дочке лет четырнадцать-пятнадцать. Видимо, напросилась у отца полк посмотреть. Егеря рады стараться: грудь вперед, приемы с ружьями лихо исполняют, любо-дорого посмотреть. Подполковник сошел, дочка медленно дальше поехала. На полигоне постоянно отирались две собачонки, повара зачастую их подкармливали – то косточек бросят, то остатки щей из котла. Что им в голову пришло? А только кинулись к лошади, стали за ноги кусать. Лошадь и понесла. Девчонка в испуге в ручку вцепилась, чтобы не вывалиться из экипажа, собаки лают остервенело, лошадь всхрапывает. Егеря замерли. От места остановки экипажа до Алексея шагов двести, и лошадь в его сторону несется. Кинулся он наперерез. И лошадь остановить надо, и под копыта не попасть, иначе калекой быть. У лошади триста пятьдесят – четыреста килограмм веса плюс скорость, копыта железом кованы. Мало не покажется. Ухитрился подбежать к левому боку, левой рукой за оглоблю ухватился, подпрыгнул, вскочив на круп лошади. Уздцы натянул с такой силой, что лошадь голову вверх задрала.

– Тпру, милая!

И по шее оглаживает. Кобыла молодая, резвая, но пугливая. Ход сбавлять стала да и остановилась. Алексей с лошади спрыгнул, собачонку гавкучую пнул, что она завизжала, поджала хвост и убежала.

– Барышня, вы как? – обратился к дочке подполковника Алексей.

А та бледна, в глазах страх. К коляске уже подполковник бежит, за ним несколько офицеров. Прапорщик Северянов пистолет из кобуры вытащил, в собаку стрельнул, да мимо. Пуля выбила фонтанчик земли рядом, собака от звука выстрела бросилась убегать. Алексеев к дочке кинулся:

– Цела? Все хорошо? Немедля распоряжусь псов пострелять!

Заскочил подполковник в коляску, обнял дочь. Та от шока отходить стала, заплакала, ее всю трясло. Северянов повернулся к офицерам:

– Господа, все обошлось прекрасным образом, расходитесь.

Собственно, и Алексею торчать здесь не след. Лошадь уже смирно стоит, но ногами нервно перебирает. Тоже испугалась. Лошади вообще пугливы по природе. Слышат хорошо, поэтому от громкого звука занервничать могут. И обоняние отличное, как у собаки. Ежели дом в нескольких верстах – лошадь учует, дорогу найдет. И если по лесу идет, то близкое присутствие волков почувствует, всхрапывать начнет, коситься на лесную чащу. Тут уж путникам не зевать: оружие готовить, факелы зажигать. Любой зверь огня боится пуще всего.

Алексей к себе во взвод пошел, продолжать занятия. Углов покосился, но ничего не сказал. Все видели, что он бросился лошадь остановить, а не от дела отлынивать.

Ближе к вечеру, уже после ужина, вестовой вызвал его в штаб к Алексееву. Вошел Алексей, доложился по форме.

– Садись. Благодарность хочу тебе высказать за дочь. Народа вокруг полно было, а бросился ты один.

– Наверное, ближе других был.

– А то я не видел! Кто-то не сообразил сразу, бывает. А некоторые и струсили. Случись травма и инвалидность, пансиона не будет, ибо не на войне или учениях травма получена. Понимаю: своя рубашка ближе к телу. Но и твое геройство отметить хочу. В воскресенье приглашаю на обед в три часа пополудни. От караулов освобожу.

– Благодарю.

Подполковник протянул листок бумаги с адресом.

– Лизавета лично хочет яблочный пирог испечь.

– Обязательно буду, господин подполковник!

– Не на службе можете называть меня Павел Яковлевич.

О! Такое редко бывает. Между Алексеем и подполковником дистанция огромного размера. Рядовой егерь, не дворянин, без ратных подвигов и наград – и командир полка. У него и боевой опыт, и награды, по словам офицеров. Это честь. Алексей поклонился и вышел. Спина не переломится, а командиру уважение.

Через два дня воскресенье. С утра в церковь на молитву, потом завтрак – каша гречневая с маслом и стаканом молока. Основная еда – в обед. А на него не попадает Алексей. Приглашен к трем, а обед в два часа. Так до адреса еще добраться надо. У егерей из местных узнал, где Басманная да как туда сподручнее добраться. Наручные часы у него были, но он или носил их в кармане, или оставлял в мешке с имуществом. У офицеров часы были, уже не диковинка. Но карманные – большие, с крышечкой, прикрывающей стекло, с боем. И не отечественного производства, а швейцарские или германские. Надень Алексей свои часы на руку, будут вопросы: что за диковина? Не хотелось ему привлекать к себе внимание. Сегодня часы лежали в кармане. Пока добрался, сорок минут ушло, хотя шел быстро. Вот и нужный дом – в два этажа, каменный, за высоким забором. Подполковник – звание высокое и жалование соответствующее. Немного подождал. Когда на часах было без одной минуты три, постучал в ворота. Открыл привратник.