Прошел год, я закончил третий класс и вернулся в Струги. Все лето я ждал, когда вернусь обратно в интернат. В конце августа вернулся и чудесным образом попал сразу в пятый класс. На то, что происходило в школе, я не особо обращал внимание, мне больше нравилась сама жизнь в интернате. Хотя и в учебе я не отставал. Мне понравилась одна девочка – Наташа. Я постоянно с ней гулял и выдумывал для нее смешные истории. Мне нравилось, как она смеется. Потом я узнал, что она дочка моей учительницы по математике. И я думал, может, учительница ставит мне хорошие оценки потому, что я гуляю с ее дочкой. Я решил, что когда окончу школу, спрошу учительницу об этом. А то, если я спрошу сразу, то вдруг она перестанет ставить мне хорошие оценки. Но летом я опять уехал и больше не вернулся в этот интернат. На следующий год я попал в Пушкиногорский интернат.
Это был уже не санаторий, а настоящий интернат. В основном здесь были дети из детских домов. Хотя этот интернат тоже не показался мне страшным, и со временем мне стало здесь комфортно и очень интересно. Расскажу немного о самом интернате. Он находится не совсем в лесу, как санаторий на Гороховом озере, а рядом с лесом. Но и рядом с городом. Территория довольно большая, но она не огорожена и можно спокойно выйти прогуляться за территорию. Но этого делать нельзя. Нельзя – в смысле запрещено. А можно – в смысле фактически осуществимо. На территории находился сам жилой корпус (гораздо больше, чем на Гороховом озере), школа (отдельно от жилого корпуса), спортгородок, стадион, игровая площадка, сад, кочегарка, помойка. Все это располагалось как-то красиво и гармонично. Ну, в общем, мне нравилось, как это все располагалось. В жилом корпусе было два этажа, на верхнем были палаты, внизу – столовая, медпункт, кабинеты воспитателей, сушилка, солевая комната, изолятор, небольшой холл, комнаты для досуга.
Оказывается, в интернате можно много чему научиться. Например, воровать. Воровали мы следующие вещи (от простого к сложному): яблоки, груши, телефонные карточки, мороженое. Яблоки было легко воровать, почти как крыжовник, когда я жил с Ниной и дядей Геной. Выходим командой три-четыре человека с территории и гуляем по городу в поисках участков с яблонями. Желательно, чтоб яблони были как можно ближе к ограде и как можно дальше от дома. Ну и все, дальше объяснять нечего. Залезаешь и воруешь. Вообще-то на территории интерната был свой сад, но там воровать было неинтересно и яблоки были не очень вкусные. Как я уже говорил, с территории интерната выходить было строго запрещено. Поэтому выходить нужно было сразу после завтрака или обеда. И ты не должен быть в этот день дежурным по палате, и не должно быть у тебя за душой какого-то невыполненного задания перед воспитателем. На все про все было три-четыре часа до следующего приема пищи, поэтому в команде обязательно должен быть кто-то с часами. Но мы всегда успевали.
Воровать груши было чуть сложнее, просто потому что они реже встречались. И, разумеется, ценились они больше, чем яблоки. Одна груша примерно равнялась трем яблокам. Алгоритм воровства груш примерно такой же. Единственное – их старались брать больше за один раз. Если за яблоками ходили, как правило, налегке, то за грушами всегда брали сумку или рюкзак. Груши в Пушкинских горах растут маленькие, но сладкие. Только нужно было дождаться, когда они полностью созреют. Разумеется, мы этого не ждали. Также я узнал, что существуют еще земляные груши. Я до сих пор не знаю, фрукт это или овощ, но растет он в земле. На вид это очень толстый кривой корень, на вкус что-то вроде редиса, но приятнее. Не такой резкий вкус. Его можно доставать из земли, мыть и сразу хрумкать. Так мы и делали.
Ну что ж, теперь про телефонные карточки. Трудно представить, но мобильных телефонов тогда еще не было. И люди звонили либо с домашних телефонов, либо с телефонных будок. Чтобы звонить с таких будок, нужны специальные карточки. Очень похожие на настоящие банковские карты. Карточки были на определенное количество минут. Если за один разговор не потратил все минуты, то можешь продолжить в следующий раз. Ну вот, а где же взять эти карточки? А в шестом магазине.
Шестой магазин. Или просто Шестой. Это большой магазин через дорогу от интерната. Почему именно «Шестой», я не знаю. На нем не было никакой вывески с названием. Это не был шестой дом по адресу. И я не знал никакого там второго или пятого магазина. Был просто Шестой, и все. С этим надо смириться. Мы часто ходили в этот Шестой магазин просто посмотреть, помечтать о том, что можно было бы купить, если бы у нас были деньги. Или поразмышлять о том, что лучше: съесть пять шоколадных конфет или облизать совочек, которым подавали торты. Можно было даже успеть сбегать в Шестой на большой перемене. И в этом Шестом магазине была очень интересная витрина. Я бы сказал, подходящая. Попробую объяснить. Она состояла из таких стеклянных ячеек. Ячейки квадратные, в смысле кубические. Сторона примерно 50 см. Самое главное, что соединялись они между собой такими пластмассовыми шариками, в которые вставлены сами стекла (грани). Но соединялись они отнюдь не вплотную, а был замечательный зазорчик. Поэтому на витрине были выставлены товары размером больше этого зазорчика. Единственное, они там кончено лоханулись с телефонными карточками. Их-то мы и таскали. Нужны были только проволочка и осторожность. За карточками ходили тоже втроем, вчетвером, и каждому доставалось по карточке. Вообще, кажется, что два человека – это неподходящее количество для преступления. А тем паче один.
Телефонные будки находились сразу за Шестым магазином. Не знаю, кому звонили детдомовские, а я звонил домой. Потому что, когда я уезжал, Аленка мне дала телефон. Это был единственный вариант для меня потратить телефонные карточки. И я звонил. Я очень надеялся, что трубку возьмет Аленка, но чаще всего это была Нина. Тогда я старался отвечать так, чтобы разговор был коротким. Да он и так был всегда коротким. У меня все хорошо, учусь хорошо, кормят хорошо, никто не обижает. До свидания. Почему-то никто не спрашивал, откуда я звоню. Когда трубку брала Аленка, разговор был интересней. Я рассказывал ей почти обо всем, что со мной происходит. В конце она спрашивала меня, скучаю ли я по дому. Я совсем не скучал. Здесь мне было гораздо интереснее. Но я все равно отвечал, что скучаю, потому что это был правильный ответ.
Кроме карточек еще можно было воровать мороженое. Это было сложнее, но интереснее. Украсть мороженое можно не в каждом магазине. Это должен быть такой магазин, в котором полки с товаром расположены по всему периметру, и холодильник с мороженым стоит в доступном месте. Как это ни странно, для этого дела нужно брать с собой немного денег. Разумеется, не для того, чтобы купить мороженое. Его мы возьмем и так. А для того, чтобы купить какой-нибудь недорогой товар. Обычно это была небольшая шоколадка или сушеные бананы (я очень любил сушеные бананы). Но самое главное, чтобы этот товар находился как можно дальше от холодильника с мороженым. Деньги для этого предприятия берутся в фонтанах в парке. Ну вот, в принципе схема ясна. Пока один отвлекает продавщицу, покупая сушеные бананы, остальные просто тырят мороженое. Нас ни разу не поймали, но однажды мы пришли в очередной раз за сушеными бананами, а холодильник с мороженым переехал. И хорошо, а то когда- нибудь нас бы точно поймали.
Можно подумать, что в интернате можно научиться только плохому. Но это не так. Например, там я научился писать поэмы. О, это очень увлекательное занятие! Причем для него совсем не нужны какие-то там литературные способности. Я расскажу, как это делается. Для того чтобы писать поэмы, нужно ровно два человека. То есть ни больше, ни меньше. Потому что одному это делать очень скучно, а втроем уже неудобно. Для этого необходимы два рулона туалетной бумаги и хорошая погода. Заходишь в туалет на втором этаже, там наверху есть небольшое окошко. На этом окошке вполне могут уместиться два человека десяти-одиннадцати лет. И вот садишься там с напарником, у вас в руках по рулону туалетной бумаги. И начинаете потихоньку разматывать. Наблюдаете, чья поэма получается длиннее. Если на улице не очень ветрено, то поэмы получатся очень красивые. А если во время написания поэмы на улице гуляют другие поэты, они обязательно начинают поддерживать вас, кричать и радоваться. Иногда поэмы переплетаются между собой и запутываются. Тогда приходится их отрывать и начинать новые. А когда они заканчиваются, становится как-то грустно. Но что тут поделаешь, это искусство.
