– Термин «инвиз» происходит от английского «invisible» и от английского же «visitor», что лишь отчасти отображает суть явления. Приходящий невидимым – да, это про них. Но не это их основная характеристика. По хорошему, этих существ следовало бы назвать «крадущими волю». Потому что человек, который доверился инвизу, в конце концов теряет способность самостоятельно принимать решения и делает только то, что велит ему инвиз.

Рисунок в блокноте: ручки-ножки-огуречик, получился человечек. Около человечка лежит сумка с надписью «Воля». Рядом сидит мохнатый зверёк и тянет когтистую лапку к сумке. Я оставил человечка схематичным и принялся прорисовывать вороватого зверька. Как я ни старался придать ему злодейские черты, он выворачивался из-под грифеля и оставался милым и пушистым.

Доктор покосился на мою картинку и улыбнулся. Клёвая у него улыбка, между прочим. Размашистая и честная.

– Да, господин Тадзири, инвизы вызывают у людей тёплые чувства. Когда у вас появляется инвиз, вам кажется, что у вас появился настоящий друг, который понимает вас, как никто. Он часами с вами болтает, причём о том, что интересно именно вам. Он помогает решать небольшие проблемы, вовлекает вас в захватывающие приключения, а взамен требует только подтверждения своего статуса друга. Часто говорит о том, что он единственный, кто хочет вам добра. Дети, чувствующие себя одинокими, ведутся на это легко.

Кстати, по поводу невидимости: это зависит от характера самого инвиза. Некоторые из них предпочитают оставаться невидимыми большую часть времени, так что их видит только тот, кого они выбрали в качестве своей цели, другие же частенько показываются окружающим. Если инвизу по каким-то причинам это нужно, то его можно увидеть, или взять за руку, или… – доктор на секунду замешкался, но закончил предложение вполне бодро, – или даже угостить тортом со сливками.

Рисунок в блокноте: мохнатый зверёк обнимает огромный, размером с него самого, торт.

– Установив доверительные отношения, инвиз проверяет силу своего влияния на ребёнка и пытается заставить того сделать нечто не вполне правильное, не совсем, скажем так, доброе, и самую чуточку – небезопасное. Если ребёнок не соглашается, инвиз откатывается на первую стадию или вообще прерывает отношения. Если ребёнок поддаётся, то «не вполне правильные» шалости становятся вконец неправильными. «Неправильность» усиливается с каждым разом. Одновременно инвиз старается изолировать ребёнка от влияния его семьи и друзей, повторяя, что ребёнку никто, кроме него, и не нужен. Люди, которые не смогли преодолеть притяжение своего инвиза, становятся затворниками и навсегда остаются одинокими, – невесело подытожил он.

Здесь я не смог больше сдерживаться и поднял руку, как на уроке. Доктор посмотрел на меня озадаченно, а потом улыбнулся.

– Простите, господин Тадзири, я совсем вас застращал. Конечно, спрашивайте, – разрешил он.

Я спросил, что такого «неправильного» может сделать ребёнок, которого подначил его инвиз.

Он хмыкнул.

– Ну… Например, шестилетний мальчишка может налить в резиновую перчатку воды и сбросить с пятого этажа, чтобы посмотреть, как водяная бомба взорвётся на асфальте. Полюбоваться на огромную, быстро сохнущую кляксу. А инвиз может предложить сделать что-то получше. Скажем, смешать воду с фиолетовыми чернилами, наполнить перчатку этой яркой смесью и дождаться, пока внизу появится вредная фру из соседнего подъезда.

Я зажмурился. Мне не хотелось даже представлять, как бы я объяснялся со своим семейством, приди мне в голову такая оригинальная мысль. Бр-р-р. Конечно, когда дом полон малышни, обязательно что-нибудь «неправильное» нет-нет, да случится. Когда мне было четыре года, мы с трёхлетней Четвёртой раздраконили отцовский бумажник: достали из него самый красивый радужный листок (там ещё штуки три осталось, не таких ярких) и старательно разорвали его на много-много маленьких бумажек. Потом оклеили этими обрывками коробочку от леденцов, и у нас получилась чудесная разноцветная шкатулка. Прикольно, что я хорошо помню мамино лицо в ту минуту, когда мы пришли дарить ей эту шкатулку, но не могу вспомнить, как отреагировал на наше художество отец. Наверняка как-то пошутил, он ужасно любит нас смешить.

– В конечном счёте, – продолжил доктор, – наступает стадия, на которой инвиз полностью контролирует своего подопечного, так что ребёнок делает уже не то, что считает верным, а то, на что его подбивает инвиз. Постепенно личность ребёнка нивелируется, и он превращается в безвольного раба инвиза. Поскольку инвизы не люди, то цели их гуманными назвать сложно. Можно сказать, инвизы тяготеют к хаосу. Поэтому действия, которые дети совершают под их влиянием, не вписываются в человеческие понятия о добре и зле, а те, кто имел несчастье подружиться с инвизами, помимо разборок с родителями могут иметь неприятности с законом. В прошлом их просто запирали в психиатрические лечебницы, потому что если твой инвиз невидим, а ты поджёг косички одноклассницы, никто не поверит, что это сделало некое невидимое существо.

Я присвистнул. Фигасе крипота – косички поджигать!

– Кстати, согласно одной неподтверждённой теории, инвизы могут иметь отношение к «маленькому народцу» – троллям, домовым, водяным и прочим фольклорным элементам, существование которых официальная наука попросту отрицает. И это предположение, как вы понимаете, только усиливает недоверие к историям с их участием, – улыбнулся доктор и погладил стилизованное изображение лошадки на своём браслете. (Любопытно, мне только кажется, или у зверюшки восемь ног?)

Я улыбнулся ему в ответ, как взрослый человек, отлично понимающий, где реальность, а где сказки. Но если совсем уж по чесноку, моя улыбка не была стопудово искренней. Потому что однажды в детстве я видел, причём довольно близко, водяного каппу, который бумажным сачком ловил головастиков в пруду. Сестрицы мои (все до единой) утверждали, что я выдумал если не каппу, так его бумажный сачок, и я страшно на них обижался.

– Самих инвизов, – продолжил доктор тем временем, – это всегда немало забавляло: ну как же, если в тебя никто не верит, считай, тебе выдали карт-бланш на любые шалости. Или, скорее, пакости.

Он помолчал.

– Да… Возможно, инвизы выбирают детей, потому что они более уязвимы и доверчивы. Взрослый человек вряд ли станет угонять из супермаркета тележку с чужими покупками, чтобы посмотреть, как она с дребезгом несётся по склону навстречу подъезжающему трамваю – даже если об этом попросит существо, называющее себя его лучшим другом и желающее всего-навсего немножко повеселиться.

Я только головой покачал. Странное какое-то веселье…

– В общем, долгое время считалось, что никак нельзя помочь ребёнку, которого выбрал инвиз. Как правило, пока родители понимали, что происходит, инвиз уже полностью подавлял волю своего подопечного, и отвадить его не было никакой возможности. Редко, но бывало, что ребёнок был устойчив к влиянию инвиза, но тогда тот пропадал сам ещё на стадии, когда его можно было считать воображаемым другом. Противоборство детей и инвизов – с явным перевесом в пользу последних – продолжалось вплоть до 1956 года, когда в Швеции был изобретен прибор под названием «номокар».