К сожалению, на этом мои горестные находки не окончились: на вершине холма стоял выгоревший остов маленького дома. На небольшом расстоянии от него лежали тела в одежде ордена. Впоследствии установлено, что это судья-дознаватель Намус Грод и один его помощник. То, что осталось от второго солдата, изрядно обгорело и еле угадывалось на остывших углях. На первых двух телах видны колотые и резаные ранения, в результате которых эти люди скончались.

Стараясь не затоптать возможные улики, я обошёл пепелище, которое в лучшие дни, видимо, представляло собой небольшой двухэтажный дом с каменной печью и хозяйственной пристройкой. Печная труба осталась целой, крыша и межэтажное перекрытие обвалились и завалили то, что осталось от первого этажа. Всё это также было довольно сильно присыпано смёрзшимся снегом, который затруднял осмотр.

Также в глаза мне бросилась разобранная часть пожарища и собранный из обгорелых досок навес, который рухнул уже значительно позже. Под этим навесом я обнаружил тело в очень странном иссушённом состоянии, полностью почерневшее, но причиной этому был не огонь. На теле виднелись остатки рваной, поношенной одежды.

Самой главной находкой я считаю журнал, завёрнутый в непромокаемую кожаную обложку, который сжимал в руках этот почерневший труп.

Содержание этого журнала я подробно и тщательно изучил и сопоставил с прочими имеющимися в моём распоряжении документами и сведениями и пришёл к выводу, что содержащаяся в нём информация бесценна в деле расследования убийств, совершённых в Слиабане в начале осени.

Автору дневника повезло (если позволительно так сказать с учётом всех событий) приблизиться к разгадке тайны Слиабанского Кровопийцы, но не удалось победить в борьбе со злом. Именно благодаря его работе мною составлена более или менее достоверная картина произошедшего. Содержание этого журнала, дополненное прочими документами по делу и снабжённое моими комментариями, я привожу ниже практически полностью, за исключением некоторых неподобающих данному отчёту личных подробностей.

Отчёт о нахождении тел на холме в Приложении № 4

(прим. составителя Б. Гарчика)

Первый листок вырван из конца дневника и вложен в начало. Текст написан довольно корявым неоднородным почерком, менее аккуратно, чем весь дневник в целом, но гораздо более твёрдо, чем последняя страница.

(Прим. составителя Б. Гарчика)

В том, что произошло с женщиной, которую мне довелось знать как Кирхе-Альму, я виню себя и только себя. Именно по той причине, что ей пришлось лечить мои раны, полученные по глупости, она растратила большую часть своей необычной силы и не смогла больше отводить людские глаза от своего дома на холме.

Сейчас, когда я стою на пепелище её дома и знаю, что без её помощи жить мне осталось от силы пару дней, я считаю своим долгом закончить историю о том, что произошло со мной в Слиабане, и кто на самом деле стоит за жестокими убийствами конца лета этого года.

Однако сразу скажу, что людей, безжалостно сжёгших дом на холме вместе с его хозяйкой без суда и следствия, убил я – всех шестерых, и не жалею об этом. Я не мог отпустить их после того, что они совершили: мои орденские братья (судья-дознаватель Грод с двумя помощниками), кузнец из Слиабана, чья сестра погибла в конце лета и стала первой жертвой, жена кабатчика, потерявшая ребёнка и обвинившая в этом Кирхе-Альму, и Ситтэль – менестрель, который в начале этой истории готов был на всё, чтобы завоевать сердце Кирхе. Все они умерли здесь, на жарком ещё пепелище её дома.

Здесь умру и я.

Но сначала запишу всё, что смогу, насколько хватит сил.

Неожиданно тёплым для этого времени осенним днём мы с Ютером въехали в Слиабан, изображая из себя беспечных путешественников, и весьма преуспели в этом. Это был канун какого-то местного праздника – не то осени, не то урожая, нам было не особенно важно. Безветренный уютный вечер объял мирный город разноцветными огнями, яркими венками из осенних листьев. Город сочился предвкушением праздника. Особенно хорошо это ощущалось в забитом до отказа подвыпившими горожанами общем зале гостиницы, в которой мы остановились: невзирая на вполне определённую миссию, в расположении ордена мы не показывались, чтобы не разрушать нашу легенду.

Свободная комната оказалась только одна, не то чтобы очень тесная, но и просторной её не назовёшь. После долгой дороги я, утомлённый храпом Ютера, конечно, мечтал спать отдельно, но что поделать. Оставив вещи, мы отправились вниз, намереваясь плотно поужинать с дороги.

Впоследствии, возможно, многие подробности окажутся не имеющими отношения к делу, но я всё равно предпочитаю записывать всё: кто знает, какая деталь в будущем окажется полезной.

Мы с большим трудом пробились сквозь гудящую толпу к стойке, чтобы сделать заказ. Пришлось здорово поработать локтями, а Ютер буквально в последний момент успел перехватить чьи-то не очень чистые пальцы и едва не лишился кошелька. Конечно же в такой тесноте никакие крики «Держи вора!» и «Грабят!» не помогли понять, кто это был. В тот момент я подумал, что скудная однообразная еда у костра вовсе не так уж плоха.

Дожидаться своего ужина мы отправились на веранду, где было если и не намного свободнее, то уж точно свежее. Сидя за буквально отвоёванным столом, мы гадали, найдут ли нас девчонки с тарелками, а если и найдут, то какая часть еды доберётся до нас в конечном итоге.

Каждый разведыватель знает, что такая тьма народа – не только неудобство и шанс остаться «без штанов», но и отличное место для «рыбалки». Можно просто сидеть и ничего не делать, а сведения и слухи сами идут косяками в сети.

– Слиабан – это рай! – сказал я Ютеру.

– Я посмотрю на тебя завтра, – хмыкнул он мне в ответ.

– Завтра у тебя будет чем заняться, вместо того чтобы меня разглядывать.

Праздник праздником, а работу никто не отменял.

Но тогда вечером был тот блаженный момент, когда работа ещё не началась и можно провести время в своё удовольствие.

Стараясь игнорировать голодное возмущение в животе, я прикрыл глаза и весь стал слухом. Когда я брал свои первые уроки в каменных кабаках Нааса, поначалу меня хватало на несколько минут: дальше я путал и забывал всё, что услышал, и выходил на улицу с больной головой. Сейчас же я мог не один час плыть по течению разговоров, перетекая с одного на другой или запоминая две-три нити сразу. И раем Слиабан я назвал отнюдь не за красивый внешний вид и всепоглощающее ощущение праздника. За то время, пока мы с Ютером продирались на веранду сквозь весёлую толпу, я успел узнать, что Байдур-столяр уже надрался, едва не оттяпал себе палец и завтра пропустит всё празднество. Вместе с дуновеним ещё по-летнему тёплого ветра принесло слух о какой-то бабке на окраине, у которой выросла такая большая тыква, что та решила разрезать её прямо на грядке, залезла в плод целиком, а потом не могла выбраться из скользкой мякоти и так бы и осталась там, если бы её не заметили соседские дети. Некая Басери вот-вот родит, а дочь высоченного красноносого мужика (судя по запаху, кожевенника) ждёт не дождётся завтрашнего выступления какого-то менестреля, в то время как сам обладатель багрового носа скорее опасается за невинность дочери в связи с прибытием этого самого «бренчалки-рифмоплёта».

Я открыл глаза: сумерки сгустились, зелень заката почти почернела. На фасадах позажигали факелы, в окнах и в разноцветных фонарях – свечи.

Вместе с наступлением темноты перешли к печальным новостям. Рыбный обоз из Озёрного края задержался, и в этом году тамошней копчёной рыбы на празднике можно не ждать, не то что в том году – ого-го, сколько её было!

А ещё все знали о скором прибытии судьи-дознавателя, его и боялись, и одновременно надеялись, что ему удастся найти Слиабанского Кровопийцу, – неожиданное для меня известие. В ордене старались сделать всё, чтобы ни один слух не просочился за врата замка, а здесь уже гадали и делали ставки, когда точно он прибудет, лыс он или нет, толст или тонок, и будут ли сопровождать его прибытие гром и молнии – ха-ха-ха, верят в своего Уль-Куэло, как дети малые.