А четко он все сделал: похоже, наш столь резко сворачивающий беседу куратор решил перенаправить вопрос неправильно настроившегося терминала как можно скорее от себя. Правильно делает — в любой корпоративной разборке кто последний в цепочке писем на момент поступления проблемы к самому главному, тот и виноват. Вот только у Велльсгаузена свои интересы, у меня свои, так что сразу заканчивать беседу я пока был не готов. Тем более что этот господин темнотой взгляда не пугает, как недавно Модест Петрович.

— Игорь Николаевич, у меня есть пара вопросов, на которые фамильяр вряд ли ответит.

— Хорошо, спрашивайте, — Велльсгаузен собой владел отлично и недовольства не показал. Но я все равно почувствовал.

— Во время рассказа вы допустили две ремарки, на которые я обратил внимание. Говоря про мое обучение в школе Аскольд, вы сказали, что я как владеющий проклятым даром буду находится в стенах школы «среди прочих обучающихся». Хотелось бы узнать подробнее, что это за «прочие». Кроме того, рассказывая о маске, ограничивающей меня в использовании силы, вы упомянули, что в ее ношении в обществе нет предубеждений, использовав словооборот «ничего особо страшного». Так вот хотелось бы узнать, что означает слово «особо». Какие, подводные камни, так скажем, несет с собой режим постоянного ношения маски. Да, третий вопрос — мне ее постоянно носить, даже дома, снимая только для приема пищи?

Велльсгаузен после моих вопросов едва заметно вздохнул. Да, память у меня хорошая и значимые мелькнувшие в разговоре мелочи я запомнил.

— По поводу постоянного ношения. В некоторых общественных местах вы должны, в некоторых не обязаны появляться в маске, у фамильяра уточните. Если вы без маски не совладаете с даром, вас привлекут к ответственности соразмерно нанесенному ущербу, и с большой долей вероятности будет принято решение о гашении вашего Источника с понижением сословного статуса. Если вы не совладаете с даром на своей земле, у себя дома, дело ваше. Разбирательство будет только лишь в случае, если повреждения получит что-то за забором вашей личной территории. Насчет приема пищи — это сложный вопрос. Вы должны понимать, что поход в ресторан — это риск, который может перечеркнуть вашу судьбу. Закон суров, но это закон.

Хм, а вот про походы в ресторан я даже не подумал. Однако.

— По остальному: во время обучения в высше-магических учебных заведениях, я сейчас говорю о системе образования в целом, не получается избежать самых разных эксцессов. С первого года обучения действуют положения Дуэльного кодекса, но не все конфликты разрешаются дуэлями. Кроме того, есть проступки или деяния, которые ставят некоторых из обучающихся на грань нейтрализации Источника и лишения дара. Школа Аскольд является не только местом обучения тех, кто проклят даром, но является и школой последнего шанса, куда после самых разных дисциплинарных взысканий отправляют провинившихся учеников из других высше-магических заведений.

Ух ты. Теперь я начал понимать, что сказанное не так давно Модестом Петровичем «плохая школа» может быть мною недооценено. Но не успел я это даже обдумать, как Велльсгаузен продолжил жечь новыми для меня знаниями.

— И последний смутивший вас момент. Старая аристократия, как и Новая знать — в подавляющем своем большинстве уже к концу двадцатого века состояли из владеющих. Дар владения передается по крови, но для того чтобы гарантированно получить одаренного ребенка, прибегают к генетической коррекции. Тех, кто рожден без оной — условно считают чистыми одаренными. Тех, кто подвергнут генетической коррекции — чистыми не считают. Заклинаю вас не использовать в обиходе слово «грязный», это моментально может стать поводом для дуэли. Вы, как проклятый, технически являетесь чистым одаренным, но учитывая процент тех, кто не может совладать с полученным даром…

Велльсгаузен едва заметно дернул уголком губ. Похоже, из-за отказа личного терминала он серьезно отвлекся и сейчас немного поплыл, невольно выдав мне закрытую информацию. Потому что, судя по его эмоциям, оговорка про «процент» определенно явно в список разрешенной мне информации не входила.

— …сами понимаете, отношение высоких сословий к вам будет далеко от отношения к равному. Понятно, что прямо вы вряд ли об этом услышите, но если в обычных общественных местах ваша маска не будет привлекать никакого внимания, то в местах сбора владеющих, придерживающихся старых традиций, в большинстве случаев это мероприятия под императорской эгидой, вам может оказаться несколько неуютно.

Какая прекрасная перспектива. Впрочем, на фоне случайно оброненной фразы про «процент» выглядела она теперь не так уж и страшно. Потому что похоже, у меня есть более серьезная проблема.

— Игорь Николаевич, последний вопрос. Каков процент тех, кто не может совладать с полученным даром?

Велльсгаузен тяжело вздохнул.

— Он довольно высок, Дмитрий Сергеевич.

— Игорь Николаевич. Вы же понимаете, что я теперь спать и кушать не смогу, пока не узнаю точно сколько составляет этот неприятный процент. Буду ходить и спрашивать каждого встречного.

— Полностью берут под контроль свое проклятье даром чуть больше десяти процентов владеющих, — отлично поняв намек, принял решение все же сообщить мне неприятную правду Велльсгаузен. — Прошу об этом не распространяться.

— Конечно, можете быть уверены. Спасибо за откровенность, Игорь Николаевич.

Чуть больше десяти процентов, дальше идет только каждый десятый. Ну, могло быть и хуже — попытался я ободрить сам себя. Не очень получилось, но я хотя бы пытался. Так-так-так, стоп. В голове из неясных недосказанностей сформировалась картинка, и родился еще один вопрос:

— Игорь Николаевич, а потенциальный порог развития как-то соотносится с невозможностью совладать с полученным даром?

Отвечать Велльсгаузен не стал. Я же продолжил, уже понимая почему именно он хранит молчание.

— Я же правильно понимаю, что величина потенциала проклятого дара относится к проценту его успешного освоения в обратной пропорции?

Отвечать Велльсгаузен снова не стал. Смотрел прямо, при этом сидел уже как на иголках — понятно, что за сегодняшнюю беседу ему хорошую оценку работы не поставят. Меня, впрочем, на фоне нового знания все это совсем не утешало.

Как сказал Модест Петрович, мой потенциал невероятно высок, что является невиданным ранее случаем. И получается, что мой расчетный процент успешного освоения дара совсем не десять озвученных единиц, а как бы даже не стремится к околонулевым значениям.

Наоми вдруг тронула меня за руку. Посмотрев на сестру, я увидел в ее глазах волнение. Она явно не поняла, что с чем как относится и почему, но зато отлично поняла, что дело дрянь. Я натянул на лицо улыбку и подмигнул ей.

Прорвемся. Не ради себя, так ради нее.

— Дмитрий Сергеевич, машина вас уже ждет, — не упустил возможности все же закончить ставшую крайне неприятной для него беседу Велльсгаузен.

По прошлой жизни знаю, что Нагасаки находится на берегах живописной бухты среди гор, но сейчас посмотреть и насладиться красотами не удалось. Темно за окном, стекла в потеках воды, и только фонари дорогу впереди едва расцвечивают.

Ехали мы чуть больше получаса, после чего машина пересекла КПП, судя по надписям указателей, перекрывающее въезд на русскую территорию. Сразу после КПП машина свернула, заезжая в здание автомойки. Здесь, в пустом сухом закрытом помещении, нас ожидало городское желтое такси. Беспилотное, надо же — причем никто из сопровождающих вместе с нами в машину не сел, только двери вежливо придержали.

Оказавшись в салоне, я растерялся — если честно, не представлял, что дальше делать надо.

— Доброй ночи. Назовите пожалуйста адрес или адреса маршрута, — раздался вдруг приятный женский голос. Гораздо более приятный, чем оповещавшая меня «Увага» совсем недавно.

— Улица Адмирала Путятина, дом сорок три, — сказала Наоми.

Голос звонкий, чуть дрожит. Она снова держала меня за руку и явно волновалась. Понятно почему — промежуточный этап эвакуации закончился, и мы окончательно едем в новую жизнь.