* * *

— Ну что, сколько можно, выкапывать и закапывать колесо? — недовольно бурчал Ханарр, работая лопаткой, — уже четыре часа здесь на солнцепёке возимся.

— Столько, сколько нужно, — шикнул я, отбирая инструмент из рук коренастика, — как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное это реализм. Голубя видел, который из кустов вылетел?

— Какой ещё шеф? — недоумённо посмотрел по сторонам Ханарр, — и что за голубь?

— Да не крутись ты, — я дёрнул коренастика за рукав, — за нами уже давно наблюдают. Что характерно не медведи с зайцами.

Вдруг по земле разнёсся тревожный гул от топота сотни тяжёлых боевых коней. И с левого края огибая нас по широкой дуге из дубовой рощи вылетели одетые в броню всадники.

— Отрезать хотят от города, падлы! — взревел за рулём Агафон и тут же надавил на педаль газа.

Коренастик от неожиданности, грохнулся лицом в дорожный песок, угодив ногой, в вырытую нами же яму. Я схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги, после чего устремился за, улетающей от нас в город, бронированной каретой.

— Агафошка! — взревел Ханарр, — догоню, бороду отрежу!

Наконец, до стрельца дошло, что в кабине «Громозеки» кого-то не хватает, и он резко вдавил педаль тормоза. Я лишь чудом избежал встречи с бронированным корпусом нашего секретного оружия и с разбегу ловко запрыгнул в кабину. А вот коренастик, не успев сориентироваться в резко меняющейся обстановке, воткнулся головой прямо в задок кареты и, потеряв сознание, рухнул снова на землю. Агафон виновато посмотрел на меня и неожиданно громко пёрнул.

— Жди! — выкрикнул я и бросился наружу за Ханарром.

— Ёкарный бабай! — выругался я, когда увидел, что в метрах ста пятидесяти от нас несётся ещё одна конная лава, — Сволочи! Чего вам дома не сидится!

Я схватил квадратную тушу коренастика и легко, благодаря волшебным способностям, попёр его в кабину. Вот ведь заразы, прыгала в голове неспокойная мысль, одни панцирники отрезают путь к отступлению, другие накатывают сзади, и всё это в считанные секунды.

— Дави на газ Агафоша! — напрасно заорал я, так как перепуганный стрелец это сделал итак сразу, как только мы оказались внутри.

Броневик резко дёрнулся вперед, и я рухнул вместе с Ханарром на заднее сиденье. От повторного удара по голове коренастик пришёл в себя.

— Ещё пива, пожалуйста, — пробормотал он глядя осоловелыми глазами по сторонам.

— Будет тебе пиво, будет и коньяк с шампанским, — пробурчал я, глядя в прорезь каретной брони.

— Слева обрезают, атаман! — проревел Агафон, обращаясь ко мне.

И в правду, два самых быстрых наездника в блестящих доспехах, оказались в двадцати метрах от «Громозеки». Наверное, хотят броситься нам под колёса, подумалось вдруг. Поэтому я резко выхватил из сумки один заряженный пистолет и грохнул на удачу по самым шустрым панцирникам.

— Буф-ф! — громкий выстрел и выхлоп пороховых газов больше принёс вреда нам, чем всадникам на улице, хоть и вспугнул тяжёлых боевых коней.

— Люк же надо было открыть, — закашлялся стрелец, и броневик опять сильно качнуло в сторону.

Лишь, каким то чудом «Громозека» не завалился на бок, помогла вовремя проведённая реконструкция, и мы наконец-то благополучно вкатились в открытые ворота Житомира. Я тут же бросился смотреть в узкую бойницу задней стены. А между тем сатуровская конница не спешила преследовать нас по городской улице. Неужели, раскусили?

— Агафоша, тормози! — заорал я, и чтобы мои слова были более убедительны, долбанул стрельцу кулаком по спине.

Тот уже не раздумывая надавил на тормоз.

— Хан за мной наружу, толкаем карету, как будто она сломалась! — ещё одну оплеуху я отвесил коренастику, который вообще плохо соображал, что вокруг происходит.

Однако чисто автоматически Ханарр выскочил следом, и мы упёрлись в бронированный корпус кареты.

— Чё это? Куда едем-то? — пробормотал коренастик.

— В кабак к девочкам, — я приналёг на карету, тужась изо всех сил.

— И Ири возьмём с собой? — Ханарр посмотрел по сторонам.

— Обязательно! — немного психанул я, — и раз! Налегли!

* * *

Полковник Шёрнер от досады, что такая дорогая штуковина, как самодвижущаяся повозка ускользнула из-под самого носа, дважды со всей силы стеганул короткой кожаной плетью своего скакуна. Однако что-то у нелепых житомирцев снова не задалось, потому что карета остановилась буквально в ста метрах от них, как вкопанная. И её выскочили толкать те же самые недотёпы в гражданской одежде.

— Бруно, возьми трёх человек и осмотри надвратную башню! — скомандовал полковник немецких наёмников, — быстро!

— Чёрт! Чёрт! — ругался про себя Шёрнер, — рискнуть или не рискнуть? Нас хоть и больше, но боеприпасов мало. С другой стороны в городе должны быть наши люди, никак не могли эти мирянские олухи за два дня всех перебить!

— Господин полковник, всё чисто! — адъютант лихо вскочил в седло.

— За мной! — полковник пришпорил коня и бросился за бронированной каретой, которая тут же тронулась с места.

Какая свинская под ногами дорога, брезгливо подумал Шёрнер, рассматривая на скаку краем глаза плохо уложенный булыжник. И вдруг что-то неприятное коснулось его сознания. Какая-то незначительная деталь смутила бравый и победоносный настрой. Ответвления с главной улицы в проулки забаррикадированы! Ловушка!

— Стой! — заорал командир немецких наёмников, — все назад!

Однако тут же сзади конной колонны, которая уже влетела в Житомир, раздались множественные пушечные выстрелы. Затем послышались крики умирающих и тревожное конское ржание. В дополнение ко всему бронированная карета, которая постоянно маячила впереди, остановилась и откуда-то сверху, скорее всего из люка в крыше полетели бомбы.

— За мной вперёд на прорыв! — заорал не своим голосом Шёрнер, ведь спасение было только там, куда убегала эта гадкая бронированная наживка.

— Буф-ф! — грохнуло под ногами полковника немецких панцирников.

Вдруг мимо уха что-то просвистело, и мозг разорвался от обжигающей боли. Последнее что мелькнуло перед глазами Шёрнера — это череда ярких картинок, любящее лицо родной матери, строгие глаза отца, улыбка красивой дочки булочника из далекой юности, а дальше только одна темнота.

* * *

— Гони! Гони! — орали мы вместе с коренастиком на Агафона.

Всё было почти предрешено, оставалось выскочить самим живыми и невредимыми из своей же ловушки. Стрельцы очень вовремя со всех пяти тачанок дали залп по отступающей коннице врага, которому ничего не оставалось делать, как продолжить свою смертельную атаку. Несколько бомб сбили порыв панцирников, но не потушили его совсем. Мы, раскачиваясь из стороны в сторону, влетели на пустырь, где этой ночью купеческое ополчение построило загон, и покатили в направлении двух столбов, между которых пока ещё не было жердей. Однако перепуганные кони немецких наёмников выдали такой галоп, что некоторые всадники нас практически нагнали. И когда мы оказались за оградой, трое сатуровских солдат дали залп по стрельцам, которые должны были перекрыть проход в загоне. К сожалению двое наших окровавленных соратников со стоном рухнули на землю.

— Тормози! — заорал уже пришедший в себя коренастик.

Не сговариваясь, мы выскочили из «Громозеки», и бросились задвигать спасительную перегородку из толстых дубовых досок. В это время несколько подбежавших на помощь стрельцов успели сбить из мушкетов передовых панцирников. Но мушкет в ближнем бою — это в лучшем случае всего один выстрел, а дальше дело за саблями и алебардами. Но и такой небольшой заминки среди врагов нам с Ханарром хватило, чтобы заблокировать выход из ловушки. Единственное, что смогли сделать немецкие наёмники — это произвести ещё несколько бесполезных выстрелов наудачу.

Но вдруг что-то больно кольнуло меня в живот. Я схватился за поврежденное место, под рукой одежда мигом пропиталась горячей и липкой кровью. И пока коренастик за шиворот затащил раненых стрельцов в броневик, я сам еле доковыляв до «Громозеки», уселся прямо на пол и поколдовал над своим повреждением. Кровь бежать перестала, но внутри чувствовалась какая-то инородная металлическая гадость. Из-за этого всё в глазах стало двоиться.