Вообще сам факт оккупации Дайвьета Минской империей должен был в немалой степени способствовать усилению влияния Китая в районе Южных морей. Лежавшие здесь страны, не говоря уже о Тямпе, к рубежам которой непосредственно приблизились китайские армии, не могли не считаться со столь весомыми доказательствами «авторитета» и «добродетелей» Минской империи. Захват Дайвьета наряду с началом морских экспедиций китайского флота побудил многие страны Южных морей смотреть на Китай как на вполне реальную силу в этом районе и, с одной стороны, опасаться, а с другой — стремиться получить его поддержку в собственных интересах.
Последнее отнюдь не всегда выражалось в непосредственной просьбе о помощи, как это имело место в случае с Бони, Малаккой и Тямпой. Некоторые страны Южных морей обращались к Китаю как к третейскому судье и арбитру для разрешения своих конфликтов. Возьмем, например, споры о посольских правах между Тямпой и Сиамом. Между 1405–1407 гг. из Тямпы поступила в Китай жалоба на Сиам в связи с ограблением сиамцами тямского посольства, направлявшегося к китайским берегам. Вскоре Самудра и Малакка также пожаловались на произвол со стороны сиамцев, которые перехватили посланные им из Китая печати и указы императора. Тогда в Сиам была направлена бумага следующего содержания: «Тямпа, Самудра и Малакка — все, так же как и вы, получают приказания двора. Как же можно, выказывая свою силу, арестовывать их послов, везущих дань, захватывать посланные им печати и указы? Путь Неба ясен: счастье добродетельным, беда порочным. Предостережением в этом могут служить разбойники Ли из Дайвьета[383]. Следует немедленно отпустить посла Тямпы и возвратить Самудре и Малакке печати и указы. Отныне вам следует почитать закон, как положено охранять свою территорию и поддерживать дружбу с соседними государствами. Тогда все будут вечно наслаждаться счастьем совершенного мира»[384]. Интересно отметить, что китайское правительство подкрепляло свои угрозы ссылкой на захват Дайвьета.
Этот приказ был, очевидно, доставлен в Сиам на кораблях Чжэн Хэ в 1408 г., ибо в «Мин ши» отмечено, что после этого визита правитель Сиама прислал посольство с извинениями[385].
В 30-х годах XV в. сиамский корабль, направлявшийся с посольством в Китай, причалил в одной из гаваней Тямпы. Здесь он был начисто ограблен, а все посольство — 50 человек — задержано. Сановник, сопровождавший дань, сумел тайно пересесть на другой корабль, шедший в Китай, и в 1436 г. прибыл с жалобой ко двору. По распоряжению императора был вызван посол Тямпы, находившийся в то время в Китае, и между ним и жалобщиком была устроена очная ставка. Посол не смог оправдать действия своей страны. Тогда в Тямпу был направлен приказ полностью возвратить все захваченное — людей и товары. В ответ на это из Тямпы в Ведомство обрядов поступила следующая бумага: «Когда в позапрошлом году из нашей страны был послан посол в страну Сюйвэньдана (Самудра. — А. Б.), он также был ограблен людьми из Сиама. Пусть сначала Сиам вернет награбленное, и тогда наша страна не осмелится не вернуть»[386]. Когда в 1438 г. в Китай прибыл посол из Сиама, ему были переданы аргументы Тямпы и приказано возвратить захваченное. В источниках не записано, чем кончился этот спор. Однако, как мы видим, обе стороны обращались к Китаю как к посреднику.
В некоторых странах Южных морей местные властители пытались использовать возросшее влияние Китая в борьбе со своими внутренними соперниками. Например, после начала междоусобной войны в Маджапахите в 1401 г. оба претендента на престол направили в Китай свои посольства с просьбой признать их «ванами», т. е. пытаясь тем самым доказать свое единоличное право на престол[387]. Правда, китайский двор, приветствуя их рвение, признал в 1403–1404 гг. обоих претендентов, но сам факт обращения их к Китаю может также служить подтверждением усиления китайского влияния в районе Южных морей.
Таким образом, все вышесказанное свидетельствует о том, что в начале. XV в. наблюдалась определенная активизация внешней политики Китая в странах Южных морей. Она проявилась в многократных экспедициях китайского флота со значительными военными силам на борту, в вооруженном вмешательстве в дела некоторых из этих стран, в расширении дипломатических связей и усилении — дипломатического вмешательства в данном районе, в попытках организации баз — стоянок китайского флота и, наконец, в провозглашении одной из упомянутых стран — Палембанга — «инородческим округом» империи Мин. Основным результатом этой активизации было практическое усиление китайского влияния в данном районе. В этом плане можно говорить о шагах минского правительства в сторону приближения чисто номинального вассалитета стран Южных морей к реальности.
Однако и в начале XV в. вассалитет стран этого района, который пыталось установить минское правительство, не вышел за рамки номинального и не достиг той степени, которая, скажем, наблюдалась даже в отношениях Минской империи с такими странами, как Чосон (Корея). и Дайвьет. Если посмотреть на политику минского правительства в странах Южных морей под этим углом, то даже в начале XV в., в момент ее наивысшей активизации, обращает на себя внимание половинчатость предпринятых шагов. Проиллюстрируем это конкретными примерами.
Вассалитет стран Южных морей, как и в конце XIV в., не получил закрепления в каких-либо юридических документах, определявших права и обязанности сюзерена и вассалов. Иными словами, сложившаяся система межгосударственных связей Китая с этими странами в начале XV в. не получила подкрепления в договорных отношениях. Страны указанного района продолжали проводить самостоятельную внешнюю (не говоря уже о внутренней) политику: вести войны и поддерживать между собой двусторонние посольские связи, сопровождавшиеся вручением посланий и даров. Палембанг, например, самостоятельно поддерживал в начале XV в. дипломатические отношения с Чосоном, Японией, о-вами Рюкю, Дайвьетом, Малаккой и Сиамом[388].
Оказав действенную помощь Тямпе и Малакке, минское правительство не решилось предпринять попыток к их реальному подчинению, несмотря на формальный предлог — просьбы властителей этих стран о «приравнении» их владений к областям китайской империи. Оно не воспользовалось и просьбой Бони о посылке туда китайских войск. Многократные экспедиции китайского флота также не оставляли в заморских странах ни кораблей, ни воинских отрядов, в полном составе уходя обратно к берегам Китая. Не было китайских гарнизонов даже на базах-стоянках, которые пытались организовать китайцы в Малакке и Самудре.
Четче всего половинчатость политики минского правительства в этом районе в начале XV в. прослеживается на примере Палембанга. Объявление города и его округи «инородческим округом» Китайской империи по существу не изменило положения Палембанга и его взаимоотношений с Китаем. В «Мин ши» и «Гуандун тун чжи» отмечается, что он и после этого продолжал находиться в вассальной зависимости от Явы[389]. Более того, в бумаге, посланной императорским двором в Маджапахит в 1413 г. в связи с притязаниями Малакки на Палембанг, практически подтверждались права яванцев на этот район[390]. Китайские источники сообщают, что первому «начальнику инородческого округа Цзюцзян» Ши Цзинь-цину была дарована такая же государственная печать, как и всем прочим властителям стран Южных морей[391]. Ши Цзинь-цин, так же как и Лян Дао-мин, посылал своих послов в Китай. Они подносили императору «дань», получали ответные дары и вообще принимались как и все прочие иноземные послы.
