Могла ли эта личная драма писателя не отразиться на его творчестве, не внести в него свои неровные и нервные краски - - то мрачные до отчаянной безнадежности, то празднично-солнечные, то поэтически задумчивые и мечтательные? На риторический этот вопрос ответ мы читаем во всех его книгах - а их у него много, ибо всю дарованную ему недолгую жизнь он прожил деятельным тружеником русской литературы: в ее великой истории есть и страничка, помеченная его скромным именем.
"Последние, героические, годы..."
Рассказ о Михаиле Петровиче Арцыбашеве будет неполным, если не сказать еще об одной важной стороне его жизни и деятельности: он был пламенным, ярким публицистом, был им потому, что в груди его билось сердце беспокойного человека, скорбеющего о чужих бедах и радующегося людскому счастью. Пять томов его "Записок писателя" вобрали в себя всю его жизнь, выразили с не меньшей силою, чем его романы, повести, рассказы, пьесы, вулканический темперамент этого внешне замкнутого, нелюдимого упрямца и неуступчивого гордеца.
Как и всякий неравнодушный человек, Арцыбашев с юных лет искал "большую правду жизни". Вначале ею стала та философия "примирения с жизнью через идеалистическую мораль", которую он выразил в рассказе "Смерть Ланде". Затем пришло увлечение санинским нигилистическим своеволием, с его искренним исповеданием "полной и беззапретной свободы личности". Как вспоминает в очерке-некрологе хорошо его знавший Петр Пильский, "с этим убеждением, с этой программой Арцыбашев остается в союзе на всем пути писательства, как всегда, - неуступчивый упрямец и здесь. Конечно, и эта проповедь диктовалась прежде всего его неугомонным и горящим темпераментом. В нем вообще жил мятежный дух противоречия и борьбы. Он любил не соглашаться. Ему нравилось быть одному, в стороне, при своем собственном особом мнении" {Пильский Петр. М. Арцыбашев // Новое русское слово. 1927. 24 апреля.}.
Отмечая "горячую напористость" публицистических статей Арцыбашева, мемуарист говорит также о многих его заблуждениях, ошибках, вызывавших и несогласия, и протесты, о том, что он был "по обыкновению неосторожен", не всегда знал меру, "зажигал напрасные споры там, где не должно быть никаких споров". Но при всем при этом - "за искренность его негодований, за страстность его обличений, горячность гнева, стойкость нападок ему простятся многие грехи, забудутся многие вины".
Арцыбашева, оказывается, внимательно читал даже сам Л. Н. Толстой. В его дневнике 1909 года обнаруживаем запись: "...у Арцыбашева работает - и самобытно - мысль, чего нет ни у Горького, ни у Андреева... Простой талант без содержания у Куприна; у Арцыбашева и талант, и содержание" {Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1952. Т. 57. С. 20.}. А вот другая запись Толстого об Арцыбашеве: "Этот человек очень талантливый и самобытно мыслящий, хотя великая самоуверенность мешает правильной работе мысли" {Там же. Т. 79. С. 60.}. Как утешился бы Арцыбашев, сколько бы сил ему прибыло, знай он об этих суждениях о себе своего кумира, коему поклонялся он всю жизнь!
Наверное, были у Арцыбашева и "великая самоуверенность", и заблуждения, и несправедливости, но было и другое - была правда, честно и без прикрас им высказываемая, но воспринимаемая подчас зло, с раздражением. Вот почему обидой за непонимание, укором нам, читающим романы, повести, рассказы Арцыбашева, пронизаны страницы писательских записок, публиковавшихся газетами и журналами в течение всей его творческой жизни. Защищает он слабости женщин - упрекают в непорядочном к ней отношении, развенчивает эгоизм мужчины - в ответ грубый выпад: где твой настоящий герой? Показал борение в человеке возвышенного и низменного - привлекли к суду за аморальность и порнографию. Как, зная это, не понять нам его с болью вырвавшееся признание: "Бог дал мне величайшее несчастье, какое может выпасть на долю писателя, - быть искренним" ("От "малого" ничтожным").
Крайне редко - при огромном, неисчислимом потоке статей и книг о нем критики удостаивали Арцыбашева не то чтобы похвал, а простой поддержки, в коей нуждается всякий пишущий. Все подвергалось сомнению, попрекам даже в том, что разбазаривает свой дар, тратит свое перо мастера не на то. Вот уж действительно еще одно подтверждение, что критика и критики, как и во все времена, не исключая и наше, всегда все знают, все понимают. Вот только писатели своевольничают, не слушают их, пишут свое и пишут.
Не раз пытался Арцыбашев взывать к совести этих советчиков, а однажды не выдержал и взорвался гневной тирадой. "Взгляните, - писал он, - как рабски падают ниц, когда писатель силою своего "я" вознесется горе, и с какой мстительной радостью пинают его ногами, когда он устанет и ослабеет. Взгляните, сквозь какой строй насмешек, брани и клеветы проходят они, только в том и виноватые, что Богом данные способности сделали их нужными именно этим самым пинающим, бранящим, подсиживающим и высмеивающим. Если они не нужны - не читайте, пожалуйста! Ведь мы не через участок присылаем вам свои книги! А если читаете, если без нас обойтись не можете, что же вы злобствуете?" ("По поводу одного частного письма").
К темпераментному, искреннему до бескомпромиссной прямоты слову Арцыбашева противоречивым было отношение и его собратьев по перу. Мы уже говорили об эволюции Горького в оценках его творчества. Такой же путь от резкого неприятия до полного признания и даже восхищения его талантом проделали также Д. В. Философов, А. В. Амфитеатров, 3. Н. Гиппиус...
В своей переписке дореволюционных лет, например, Горький и Амфитеатров словно соревнуются в том, кто больнее и злее выскажется об Арцыбашеве. Но вот остыли былые страсти, ушли в небытие личные обиды да неприязни, и пришло время сдержанных, объективных суждений. "Михаил Петрович Арцыбашев был большим писателем, но еще больше - "человек он был!" - читаем мы в лекции Амфитеатрова "Литература в изгнании", с которой он выступил в Миланском филологическом обществе в 1929 году. Правда, в одном Александр Валентинович продолжал упорствовать: "пресловутый "Санин", вопреки его всемирной известности, относится ко второй категории" ("не к перлам", как он уточняет). Но вот "У последней черты", по его мнению, - "уже очень значительная, исторически показательная вещь, недооцененная еще по достоинству, как, впрочем, и вообще Арцыбашев. Он из тех авторов, которых понимание возрастает чрез отдаление из эпохи в историческую перспективу: истинную оценку им дает не современность, но потомство".
