ДИАЛЕЛЬ (греч).

Ошибка в доказательствах, состоящая в том,

что истину, которую нужно доказать, принимают, в то же время,

за основание доказательства; так называемое круговое доказательство.

Середина августа. Жара не спадает, хотя уже интуитивно понимаешь, что лето заканчивается. Очередное лето. Сколько таких августов уже было по жизни. Наберётся больше шестидесяти. И если в детстве и юности с нетерпением ждёшь лета, с возрастом удивляешься скорости его прихода и ухода. Скоро осень, потом зима, весна и снова лето. И каждое время года несёт для тебя что-то особенное: новизну, умноженную на память, и ностальгию по предыдущим годам. Как скучно, наверное, прожить жизнь на широтах, где постоянное лето. Без возможности ощутить весенние распутицы, осенние дожди и зимние трескучие морозы. Переменчивая, не зависящая от тебя окружающая обстановка даёт и тебе постоянную возможность для изменений. Это состояние внутри тебя по умолчанию. Будто горная река, стремящаяся вниз по перекатам и водопадам, по пути бьющаяся о камни и пороги, в какой-то момент вырывается на равнину и замедляет свой бег в дельте, разделяясь на множество рукавов и протоков. Даже не могу представить себе обстоятельства, которые заставят мою тихую речку устремиться в горы.

Я сидел на мерно покачивающихся садовых качелях. Тело было лёгким и свободным после традиционной пятничной русской баньки в предвкушении приятного ужина с запотевшей бутылочкой самогона, заботливо изготовленного своими руками и бережно настоянного на травах. Передо мной возвышался трёхэтажный дом, точно указать цвет которого было сложно, так как всё зависело от освещения на улице. При солнечной погоде дом был почти белый, а на закате, подсвеченный заходящим солнцем, или под тяжёлыми грозовыми тучами он приобретал ярко выраженный лиловый или фиолетовый цвет. Сзади качелей тянулся шестиметровый забор, верх которого был сделан из поликарбоната, подсвечиваемого в тёмное время несколькими цветными прожекторами. Высокий забор был не прихотью, а необходимостью. Пятнадцать лет назад, когда только затевалось строительство, рядом с участком проходила тупиковая дорога, за которой располагалось поле. Обычное поле, на котором испокон веку сеяли всё, от пшеницы до гороха. По дороге если и проезжали машины, то в количестве, на которое не обращалось внимания. Всё резко изменилось после присоединения этой территории к Москве. Поле внезапно из сельхозугодий превратилось в промышленную зону. И в этой зоне, не обращая внимания на законы и экологию, как грибы после дождя стали возникать разного рода предприятия: склады, бетонные узлы и асфальтовые заводы. Соответственно дорога из местечковой превратилась в проспект для самосвалов, грузовиков и бензовозов. Круглосуточное движение многотонных автомобилей, несмотря на наличие запрещающих знаков, создавало постоянный шум. Забор, а точнее шумо- и пылепоглощающая стена, закрывала дом и участок, делая проживание более комфортным.

Покачиваясь на качелях, я рассматривал свой дом, который в такт качелям то слегка приподнимался, то опускался. Дом был моей гордостью. Сам нарисовал проект, который проектировщики только просчитали. Сам занимался материалами. Сам контролировал каждое действие строителей. Знал в доме каждый сантиметр. Воспринимал дом как свою частичку, считая, что дом обладает сознанием. Дом отвечал взаимностью. В моём присутствии всё функционировало как часы. Стоило мне отъехать на несколько дней, как дом начинал обижаться. В самом начале в моё отсутствие, когда уже взрослые дети остались одни, вдруг загорелась парилка. Ни с того ни с сего. Сам дом остался цел, но закоптился знатно. Пришлось полностью менять отделку. Позже, повзрослев, дом стал проявлять свои обиды не столь рьяно: то где-то что-то протечёт или замкнёт, то ещё какая-нибудь легко устранимая неисправность. Но это только в отсутствие хозяина. В другое время ощущалась полная гармония.

– Иди за стол, – на пороге веранды появилась жена.

– Иду, – ответил я, и в этот момент из-за забора со стороны дороги раздался приглушённый звук резкого торможения и глухой удар.

– Ещё один. Надо сходить посмотреть. Может, что серьёзное, –подумал я, вставая с качелей.

Не спеша дойдя до ворот и выглянув на дорогу, увидел знакомую картину. Дорога была настолько узкая, а движение до такой степени интенсивное, что совершить разворот не представлялось возможным. Водителям приходилось использовать для этого любое расширение. Заезд с дороги к воротам моего участка как раз и был таким местом. Мне даже пришлось ограничить ширину заезда, установив металлические отбойники, чтобы исключить грузовики из разворотных манёвров. Что, однако, не мешало легковым засовывать нос, а потом задом пятиться назад на дорогу. Вот один из таких разворотчиков при выезде не обратил должного внимания на летящий самосвал, не успевший вовремя затормозить, и, как итог – отдельно лежащий задний бампер легковушки. Хорошо, что только жестянка. Из старенького «Опеля» уже вышел мужчина лет пятидесяти и рассматривал повреждения. Самосвал встал на обочину метрах в ста по ходу движения, и его водитель не торопился вылезать из кабины.

– Добрый день, если сегодняшний день можно назвать добрым, – обратился я к водителю легкового автомобиля.

– У меня на заборе установлены камеры видеонаблюдения, и я Вам могу переслать записи, если Вам понадобится доказать свою правоту. Но, скорее всего, сейчас к Вам подъедут хозяева этого самосвала и предложат решить все вопросы на месте без вызова ГИБДД. У них, как правило, водители не имеют ни регистрации, ни других необходимых документов. Да и нахождение на дороге, проезд по которой ограничен запрещающими знаками для проезда грузового автотранспорта, не освободит их от вопросов.

– Спасибо большое, – ответил явно расстроенный водитель «Опеля».

– Предложенную сумму можете смело умножать на два. И если они начнут наседать, требуйте вызова ГИБДД. И обязательно потребуйте от них расписки, что они к Вам претензий не имеют. А пока сделайте фотки на всякий случай. Если что, то вот мой номер телефона.

– Да, конечно, – ответил водитель, протянув мне свою визитку в обмен. – Держите, может пригодиться.

На скромненькой стандартной визитке была фамилия с именем и отчеством и какая-то замысловатая должность с ещё более замысловатым названием организации, по смыслу имеющей отношение к науке, причём скорее теоретической, чем прикладной.

На дороге стал притормаживать тёмно-синий минивэн, как и предполагалось, хозяев самосвала.

– Ну, удачной разборки. Если что – звоните, – попрощался я и, закрывая калитку, вслед услышал очередное «спасибо».

Как всегда, пятничный ужин не разочаровал. А графинчик чистейшего самогона, с любовью настоянного на разных травах, с нотками аниса, добавил в вечернюю гармонию целостность и согласованность всех частей и элементов вечера.

Субботнее утро ничем не отличалось от других. Если только лёгкое, почти незаметное похмелье предлагало сделать день свободным от каких-либо дел по дому. Бассейн, душ и лёгкий завтрак окончательно прояснили сознание и наполнили тело энергией. Жена с младшим сыном собирались на занятия большим теннисом, а я, в ожидании их отъезда, просматривал в телефоне новости за последние сутки. Поднималась новая волна надоевшего всем ковида, которая, в отличие от предыдущих двух лет, не вызывала ажиотажа с локдаунами, куар-кодами и другой сопутствующей атрибутикой. Продолжалась специальная военная операция на Украине, которая уже не вызывала такой бурной реакции, как в самом начале. Чем дольше она длилась, тем больше укреплялось понимание необходимости в её проведении. Запад все накладывал и накладывал на нас санкции, лишний раз показывая свой дебилизм.

Просмотрев все новости и убедившись в отсутствии чего-либо значимого, я зашёл в одну из комнат на первом этаже. Раньше в ней жил отец. Всю свою жизнь он собирал документы и предметы, связанные с нашим родом. Вся комната при нём была заставлена разнообразными коробками, для надёжности перевязанными верёвками. Шкафы и полки ломились от папок и шкатулок. Вот уже второй год после его смерти я пытался навести в комнате порядок. Справа под единственным окном смастерил самодельный верстак с ящиками, куда удалось запихнуть разнообразный инструмент. Не одну неделю пришлось потратить на строительство высоких деревянных самодельных стеллажей по обеим сторонам комнаты. Туда были распиханы разные, как будто нужные вещи. А вот по левой стене располагался архив, состоящий из большого платяного шкафа и стола на двух тумбах, на котором стояла полка. На полке разместились три иконы. Одна большая, в серебряном окладе, в киоте со стеклом и в массивной раме. Наша фамильная икона.       Раньше икона, написанная по заказу после пожара 1826 года, хранилась в фамильном доме, расположенном в километре отсюда. Дом, построенный лет двести назад, сначала двухэтажный, с каменным первым этажом, где располагался трактир, и вторым деревянным, где были номера, а потом после пожара и революции, став одноэтажным, стоял до сих пор, на метр уйдя в землю. Ещё восемьдесят лет назад, по словам моего отца, чтобы войти в дом, надо было подняться на крыльцо из четырёх ступенек. Сейчас же приходилось опускаться вниз по двум ступенькам. Сначала была большая комната с небольшими окошками почти на уровне пола. Справа примыкала ещё одна комната.      По левой стороне основной комнаты располагалась русская печь, точнее, то, что от неё осталось. После смерти моего деда по его желанию лежак был полностью демонтирован. За печкой в красном углу висели все иконы с почти постоянно горящей лампадкой. Раньше в доме на выходные или в праздник собиралась вся родня. После того как все разъехались по своим квартирам, дом опустел. Зимой периодически дом протапливали, чтобы не промёрз. Оставлять икону в фамильном доме без присмотра было бы неправильно, и поэтому икона переместилась в новый дом как символ нашего рода. Икона была написана на трёх досках и представляла собой семейный иконостас. В верхней части – изображение Иисуса Христа. Слева от него Божья Матерь, справа – Иоанн Креститель. Внизу иконы справа – Святая Троица. В левой части – святые покровители семьи, среди которых Николай Чудотворец и два святых, один из которых священник, а другой воин.