Хотел ответить, мол, со своей славой, тетенька, как-нибудь сам разберусь, но сказал более дипломатично:

— Геракл меня из плена вызволял, а долг платежом красен...

— Саймон, ну ты хоть тут-то не ври, — фыркнула верховная богиня. — Не из какого плена тебя не вызволяли. Вон, даже Артемида знает, что Геракл тебя из другого мира вытащил. — Посмотрев на встрепенувшуюся племянницу, Гера пояснила. — Мойры пожаловались — дескать, зачастили к ним всякие вестники, что про человека, еще не родившегося, спрашивают. И боги прилетают, и призраки, и непонятно кто. Ты кого посылала-то?

— Того, кто под руку подвернулся, — пожала плечами богиня охоты. — Мы как раз на берег сошли, раненых много, в кустах сатир сидел, какую-то дриаду стерег. Я его за ухо поймала, пинка под шерстяную задницу поддала, да и послала. А кто еще к ним гонцов слал?

— Почитай, что и все. Мы с Зевсом Гермеса отправляли, хотя он и сам был готов сгонять, и Посейдон посылал, даже Аид. Всем любопытно, за кого последняя девственница замуж пойдет? Такая новость, что и про подвиги Геракла забыли, и про все остальное. Зевс, как узнал, что у избранника его дочери судьбы нет, так даже обрадовался. Сказал — мол, как хорошо, когда кто-то не знает своей судьбы. Меня сюда и отправил, чтобы вас проводила.

Пропустив мимо ушей последнюю фразу, я скинул плащ и потянулся снимать хитон.

— А ты что, спать собрался? — удивилась Гера.

— А что еще делать? — хмыкнул я. Кивнув на темное окно, сказал. — Если на дворе ночь, так спать и надо ложиться. Завтра поплывем Геракла выручать. — В опасении, чтобы богиня не решила устроиться вместе с нами, спросил: — Фоант тебе опочивальню выделил?

Сам же подумал, что Гера может и на Олимп отправляться, чтобы племянницу с мужем не напрягать. Но верховная богиня лишь отмахнулась. Резко встав с места, сказала:

— Ты что, меня совсем не слушал, или не понял? Мы сейчас пойдем секрет бессмертия для тебя получать. К великой матери ходят ночью. Идемте.

— Гера, а кто тебе сказал, что я хочу вашего бессмертия?

Брови богини Геры нахмурились, нижняя губа слегка оттопырилась, а у щек наметились брыли, показавшие, что она совсем не юница.

— Ты решил проявить строптивость, смертный? Не хочешь ли ты увидеть разгневанную богиню?

— Гневайся, — равнодушно разрешил я. — Устал я от вас, от богов-олимпийцев. Задолбали. Этот гневается, тот разгневался. Только и делаете, что пугаете. Гера, ты всерьез меня хочешь чем-то испугать? Чем, скажи на милость?

Верховная богиня, уперев руки в бока, стала похожа на базарную торговку, а не на высшее существо.

— Я могу сейчас превратить тебя в ... мышь, в свинью, вздорный мальчишка! Или убить тебя!

— И всего-то? — усмехнулся я. — Если что-то не так — убить, превратить. Ты ведешь себя, как ребенок, словно капризная девочка, которой родители не хотят дать игрушку или выполнить ее прихоть, а она злится и бьет ножками. Почему я должен выполнять твои приказы? Славной богине чего-то восхотелось, а я должен снять штаны и бежать?

Возможно, сейчас я сам вел себя как капризный мальчишка, но все равно, рано или поздно бы прорвалось.

— Да я... — начала Гера, но была остановлена прикосновением Артемиды. Моя супруга взяла свою тетушку за руку и повела ее в сторону выхода.

— Гера, смири свой гнев. Саймон не тот человек, чтобы ты так просто ему приказывала. Оставь нас вдвоем.

Гера одарила нас испепеляющим взглядом, но все-таки вышла, сказав на прощание:

— К полуночи мы должны быть в храме Великой богини. Если твой Саймон станет упираться, я просто вернусь на Олимп — и, пусть сам Зевс решает, что делать дальше. А мой муж и повелитель шутить не станет.

Вот, теперь уже Зевсом пугает. Мне захотелось бросить чем-нибудь в богиню. Как же они не понимают, что одним только страхом делу не помочь?

Артемида, подсев ко мне, обняла и спросила:

— Милый, что на тебя нашло?

— Почему нашло? — удивился я. — Твоя тетушка пытается поставить меня перед фактом — дескать, дуй в храм, сейчас тебе бессмертие отвалят. А меня кто-нибудь спросил — хочу ли я?

— А разве тебе не хочется бессмертия?

— Не знаю, — честно отозвался я. — Наверное, любой человек хочет стать бессмертным, жить вечно, а на меня тут накатило — а что я со своим бессмертием стану делать? Гера права — смертный становится мужем богини, потом состарится, умрет, а ты остаешься юной и прекрасной. Возможно, это и хорошо? Пока я смертный, это еще можно пережить, а что потом? Остаться бессмертным мужем богини?

— Как —что потом? — нахмурилась Артемида. — Ты думаешь, что сам разлюбишь меня или сомневаешься в моей любви?

— Милая моя богиня охоты, — вздохнул я. — Дело не в том — люблю, не люблю, а совсем в другом. Ты-то останешься богиней, а я? Кем я себя стану считать, находясь рядом с тобой? Пока я смертный, это еще пережить можно, а так, каждый день, мучить себя собственной ущербностью?

Моя богиня, видимо, глядя на меня, тоже вздохнула:

— Эх, Саймон, Саймон, — чмокнула Артемида меня в щеку. — Мне понравилось, как ты однажды сказал Гиласу: «Дурью не майся, о будущем в будущем станешь думать, а сейчас крути весло». Вот и я тебе хочу сказать — дурью не майся, вначале бессмертие получи, а как получишь, тогда и станешь ломать голову, как жить дальше. Пошли.

Богиня вскочила, схватила меня за руку и потянула к выходу, а я, поднявшись, пошел за ней, словно телок.

Внизу, у входа, нас ожидали две колесницы. Не квадриги, а те, в которых запрягают пару коней, как там правильно — биде или бида? Лошадей придерживали два конюха, по виду которых ясно, что пировали сегодня не только хозяева, но и слуги.

Гера ловко запрыгнула в одну из повозок, Артемида, с еще большей ловкостью, во вторую, а я немного заколебался — а не лучше ли нам пойти пешком? Или поехать верхом?

— Ну же, давай быстрее, — в нетерпении выкрикнула Артемида, пресекая мои колебания и сомнения.

Мысленно перекрестившись, я шагнул на хлипкое сооружение, именуемое колесницей, осторожно взялся за бортик, совсем не вызывающий доверия.

— Н-но! — совсем не по божественному выкрикнула Гера, звонко щелкнув вожжами, направляя повозку, а мы за ней.

Боже ж ты мой, как здесь трясет! Колесница едва касалась колесами булыжника, которым выложены улицы города. Подумать только, еще утром я хвалил ванакта за хозяйственный подход к столице и за красоту, а сегодня думал — а на хрена он эту красоту-то творил? Была бы приличная улица — грунтовая, куда бы легче. Раньше мне доводилось летать на самолетах, никаких проблем, а здесь... Самолет на взлет идет мягче, чем наша повозка! А скорость у нас почти такая, что и у самолета.

Но как только выехали за город, а я, обрадовавшись «грунтовке», через пару минут осознал, что радовался рано, а то, что было в городе — это цветочки. Артемида натягивала вожжи, вопила и пела воинственную песнь, слова которой сносило ветром, и я не мог их разобрать.

Как ночью можно разобрать дорогу среди деревьев, я даже не представляю. Богини-то могут, на то они и богини, но кони-то у нас не божественные, а нормальные, из конюшни Фоанта, а ведь поди же ты, скачут, словно белым днем. Запросто заскочим в кювет, то есть, в канаву, но канавы вдоль дорог пока не копают, зато есть пропасти.

Колесница мчалась, подскакивая на каждом камушке, проваливаясь в каждую ямку, а потом опять прыгала вверх, я болтался, держась обеими руками за край бортика, с ужасом понимая, что он вот-вот отвалится, подпрыгивал сам, а уж что творилось в желудке, боюсь сказать, потому что желудок сам норовил выпрыгнуть наружу. Не знаю, сколько времени длилась безумная гонка, но мне она показалась вечностью. Американские горки? Фи. Горки — это ерунда по сравнению с нашей скачкой.

Когда колесницы остановились в каком-то лесочке, обе дамы, довольно бодро соскочили на землю. Я выбрался с гораздо большим трудом. Гера кивнула куда-то в сторону, где деревьев было гуще, чем в остальных местах.