В глубоком молчанье сидел селезень, слушая фазаночку.

В это время рядом появился фазан, прилетевший утешить вдову. Вот что он сказал:

— Уже прошло полных три года траура после моего вдовства, но до сего дня так и не нашлось для меня подходящей подруги. А теперь, когда, узнав о вашей потере, прилетел я вас утешить, — сразу стало ясно, что боги и небо помогли мне обрести в вас супругу. Так давайте станем мужем и женой, соединим нашу судьбу. И родятся у нас дети... Сыновей мы поженим, дочерей выдадим замуж, а сами проживем счастливо все сто лет.

Отвечает фазану фазаночка:

— При мысли о покойном супруге не хотелось мне снова выходить замуж. Но вот подсчитала я свои годы и убедилась, что хоть и не молода уже, но и не стара. В мои лета еще можно познать счастье и вести семейную жизнь. Увидала сегодня вас — и пропало у меня желанье пребывать вечно покорной вдовушкой... Многие уже сватались ко мне, да все мечталось о каком-нибудь «королевском потомке»... Но ведь еще в старину говорили: «Конь подходит коню, молодец — молодцу». Вот и вижу: пожалуй, будет куда вернее, если я отдам свою руку вам, и станем мы скромненько жить да поживать вместе.

Тут фазан принялся охорашивать свои перышки, захлопал крылышками...

И они поженились.

А незадачливые фазаночкниы женихи — ворон, филин и селезень — поднялись с места и со стыдом улетели. Вслед за ними удалились и гости. Упорхнула птица-смоляночка. Звякнув, исчезла птица-колокольчик. Улетели попугай, павлин, гусь, цапля, журавль и крапивник.

И тогда супруги тронулись в путь. Впереди выступал фазан, следом за ним фазаночка, а позади девять ее сыновей и двенадцать дочерей. Сквозь метель и пургу вернулись они в глухие леса к ступенчатым скалам...

А потом опять наступила весна... Поженились девять фазаночкиных сыновей, вышли замуж двенадцать ее дочерей. Фазан же с фазаночкой, порезвившись на лоне природы среди прославленных гор и прославленных рек, в день полного месяца десятой луны погрузились в глубокие воды и тихо скончались.

Есть в народе поверье, что двустворчатая раковина — это фазан и фазаночка, которые погрузились в глубокие воды, чтобы не расставаться вовеки[318].

Случилось это в Стране утренней свежести, что лежит на востоке[319] у моря, во времена славного короля Седжона. В уезде Чхольсан провинции Пхёнан жил человек по имени Пэ Муён. Потомственный янбан, он всю жизнь провел в должности правителя волости и слыл человеком благородным и состоятельным. Лишь одно печалило правителя с супругой: не было у них сына — продолжателя рода.

Однажды супруга правителя волости, госпожа Чан, утомившись, прилегла отдохнуть, да и заснула. И привиделся ей сон, будто спускается с облака небожитель и преподносит ей цветок. Только протянула она руку, чтобы взять его, как поднялся ураган, цветок на глазах превратился в фею, приблизился к ней и... растворился в ее теле.

В изумлении пробудилась госпожа Чан. «Это добрый знак, как сон о муравьином царстве Нанькэ!» — подумала она и, позвав супруга, радостно поведала ему обо всем случившемся.

Выслушав ее, тот воскликнул:

— Видно, Небо смилостивилось над нами и дарует нам сына!

И действительно, с этого дня госпожа Чан почувствовала дитя под сердцем. Радости супругов не было конца. Прошло десять лун. В одно прекрасное утро комната госпожи Чан наполнилась благоуханием и на свет появилась чудесная девочка, совершенная и лицом, и всем обликом. Счастливые родители не могли нарадоваться на малютку; они нарекли ее Чанхва, что значит «Роза», и стали лелеять, как сокровище.

Минуло несколько лет, и госпожа Чан вновь понесла. День и ночь супруги молили Небо даровать им сына; когда же через десять лун снова родилась девочка, они окончательно впали в уныние. Однако делать нечего — пришлось смириться. Новорожденной дали имя Хоннён, что значит «Алый Лотос».

Родители любовно растили дочерей, неустанно заботились о них. С годами Чанхва превратилась в прелестную девушку, пленявшую всех не столько своей красотой и грациозностью, сколько примерной дочерней почтительностью.

Но счастье в доме Пэ Муёна оказалось недолговечным — госпожа Чан внезапно заболела. Отец со старшей дочерью заботливо ухаживали за больной. Готовя лекарство, Чанхва всякий раз молила Небо вернуть матери здоровье, но госпоже Чан день ото дня становилось хуже, и уже не оставалось никаких надежд на выздоровление.

Однажды, когда вся семья была в сборе, госпожа Чан обняла девочек и, обращаясь к супругу, заговорила:

— Видно, много грехов совершила я в прошлом рождении и недолго осталось мне пребывать в этом мире. Но тревожит меня сейчас и будет тревожить на том свете лишь одно: кто позаботится о моих дочерях? Позвольте же мне изъявить мою последнюю волю... Если вы, дорогой супруг, женитесь вторично после моей смерти, у вас появятся новые заботы... Но, прошу вас, помните всегда о справедливости, любите девочек, а когда они вырастут, выдайте их замуж в одну семью. И пусть их брак будет счастливым, как у священных птиц-фениксов. А я в царстве теней буду молиться за вас, буду «вязать вам травы».

Высказала госпожа Чан свою последнюю просьбу, глубоко вздохнула и отошла в небытие. Сестры, обнявшись, горько плакали — даже каменное сердце не вынесло бы этого печального зрелища.

Госпожу Чан похоронили на горе предков. Вне себя от горя, Чанхва тем не менее нашла в себе силы приготовить все необходимое для поминок и каждый день совершала жертвоприношения.

Со времени смерти госпожи Чан прошло три года, но печаль Чанхва и Хоннён не убывала, и они не переставали оплакивать добродетели покойной матушки. Все эти годы правитель волости помнил предсмертные слова жены, однако мысль о наследнике тревожила его по-прежнему, и он решил жениться второй раз. Охотниц выйти за вдовца не находилось, и пришлось ему взять в жену некую Хо.

Что за страшилище эта Хо: бульдожьи щеки, глаза — что два медных колокола, нос — кувшином, рот как у сома, волосы — свиная щетина, ростом с верстовой столб, голос подобен рыку дикого зверя, стан — в два обхвата! При этом сухорука, с толстыми ногами, с заячьими раздвоенными губами, а на лице словно черти горох молотили — смотреть страшно! Ну, а нрав у нее был и того хуже: во все совала свой нос и пакостила всем без разбору. И эта женщина стала женой правителя области, в первый же месяц зачала и вскоре родила ему одного за другим трех сыновей.

Правитель никак не мог привыкнуть к новой жене, постоянно горевал о покойной госпоже Чан и был по-прежнему привязан к дочерям, — день, проведенный вдали от них, казался ему вечностью. Возвратившись вечером домой, он прежде всего спешил к дочерям и, заключив их в объятия, плакал, неизменно повторяя при этом:

— Я, ваш старый отец, не могу удержаться от слез, когда вижу, как вы тоскуете по матушке.

Воспылала ревностью новая жена, задумала она извести падчериц. Разгадав помыслы супруги, правитель волости призвал ее к себе.

— Когда-то я был беден, — сказал он. — Но моя первая жена принесла в дом достаток, и потому сейчас мы ни в чем не нуждаемся. Все, что у нас есть, куплено на деньги покойной. Своим благосостоянием мы обязаны только ей. Как же ты смеешь плохо обращаться с ее детьми! Чем они тебе не угодили? Чтобы этого больше не было!

Но куда там! Разве могла эта коварная женщина отказаться от своих замыслов! После разговора с мужем она озлобилась еще больше и стала искать способ поскорее загубить Чанхва и Хоннён.

Как-то Пэ Муён, сидя с дочками, взял их за руки и заплакал.