Черепаха высмеивает «блаженство на лоне природы», которое проповедует заяц, и показывает несостоятельность стремлений к жизни вне общества. Комический эффект спора черепахи с зайцем достигается за счет снижения высоких понятий, которыми манипулирует заяц, — описание красот природы, подкрепленное литературными образами и цитатами из стихов знаменитых китайских поэтов. Заяц же дурачит морского царя и его приближенных, воспользовавшись тем, что те не имеют ни малейшего представления о жизни за пределами подводного дворца. Но корейская повесть — серьезный жанр, она не может допустить, чтобы обманутый так и остался бы в дураках: в мире должна царить гармония. Вот потому после того, как заяц «шмыгнул в сосновую рощу и был таков», неожиданно появляется даосский отшельник и одаривает черепаху за ее верность государю целительной веткой боярышника, которая и должна излечить Дракона.
Повесть «История фазана» направлена прежде всего против схоластов, «цитатчиков». Здесь осмеивается пристрастие людей из ученого сословия мотивировать свои действия непременной ссылкой на образец — поступки героев и мудрецов древнего Китая, описанные в классической литературе. Фазан и фазаночка толкуют знамения и древние события так, как им удобно, при этом соединение «высокого» — литературных примеров и цитат из сочинений — с «низким» — обсуждением бытовых, житейских дел — создает в повести комический эффект.
Герои «Истории фазана» — вольные обитатели зеленых гор, их жизнь проста и естественна, и фазан гибнет лишь потому, что пренебрег своей природой свободной птицы, вступил в контакт с чуждым ему миром людей и перенял их обычаи. Вот поэтому он утратил способность видеть окружающие вещи такими, как они есть, — живое течение жизни заслонила книжная ученость. Фазаночка, напротив, практична и естественна. В противоположность супругу и птицам-женихам, озабоченным карьерой и местом в иерархическом обществе, она думает о практических вещах — благополучии собственном и своих детей. Поэтому, отвергнув ложную мораль, требующую от женщины сохранения верности покойному супругу, она снова выходит замуж за фазана. Правильность ее решения подтверждают счастливо прожитые годы и превращение после смерти в двустворчатую раковину — символ постоянства супружеской пары.
Образ зайца, который живет среди природы и следует ее законам, естественность поступков фазаночки весьма напоминает даосский идеал поведения. Наверное, не случайно героями повестей стали животные. Это связано с традицией корейской классической аллегории, в которой ощущается влияние даосского мировоззрения, а для него именно существа, населяющие природу, были носителями истины. Не случайно поведение всех ее персонажей идет вразрез с провозглашенными конфуцианством социальными нормами. Вспомним, что и образ Хон Кильдона, нарушающего обязательства по отношению к отцу и государю, имеет даосские черты.
Обратим внимание еще и на то, что три повести заканчиваются всеобщим умиротворением, причем счастливый конец наступает лишь после того, как «свободные» герои уходят из того мира, где они испытывали страдания (заяц и фазаночка — в зеленые горы, а отверженный Хон Кильдон — на остров в море). Повесть не может оставить персонажей с «естественным» поведением внутри общества: мир должен быть гармоничным и все в нем должно иметь свое место. Поэтому в обществе не может быть человека, свободного от социальных связей и пренебрегающего правилами поведения человека. Иного вида свободы корейская традиционная повесть не показывает. Надо сказать, что в корейской литературе «свободный» герой не был порождением какой-то новой эпохи в духовном развитии общества, он не пришел на смену человеку с нормативным поведением. Эти два типа сосуществовали в корейской литературе параллельно.
Итак, герои корейской повести — гонимые в традиционном обществе, но их злоключения кончаются благополучно либо потому, что сами персонажи обладают высокими внутренними достоинствами, являются «социальным образцом», или благодаря собственной активности и практицизму.
Для культурной жизни Кореи XVIII—XIX веков была характерна мысль о том, что благородство человека не определяется его социальным положением. В это время особенно активно провозглашались индивидуализм и практицизм — идеи «естественного человека», занятого полезной деятельностью, как основы общественного благоденствия. Наиболее ярким явлением эпохи было движение «сирхак» — сторонников практических знаний, которое развивалось в среде критически настроенных представителей образованного сословия. Эти сторонники преобразований критиковали традиционную систему обучения, построенного на изучении китайских классических сочинений, пропагандировали практические знания, а также обсуждали проблему ценности личности, независимо от ее положения в обществе. Не случаен в это время интерес к судьбе человека, его частной жизни и взаимоотношениям с другими людьми. Поэтому XVIII—XIX века отмечены расцветом повествовательных жанров — романа и повести. Именно проза давала возможность описать сложные перипетии судьбы героя, рассказать о его переживаниях, а вместе с тем в художественной форме преподнести читателю идеи сторонников движения «сирхак» о соответствии внутренних качеств человека его месту в обществе, дать критику бесполезной учености и нерадивых чиновников, властвующих в стране, а также привести положительный пример активной личности, которая разумно правит народом.
При знакомстве с произведениями корейской литературы можно заметить, что в них постоянно встречаются имена китайских героев, намеки на события, описанные в китайской литературе, цитаты из древней поэзии и прозы. Эта особенность художественного языка повестей связана с корейскими представлениями о литературных ценностях, которые образованный кореец того времени видел не в родной литературе, а искал их в сфере «китайской классики». В число образцов, составляющих мир литературных ценностей, для корейского писателя и читателя входили китайские романы, новеллы, стихи, философские и исторические трактаты. Образованный кореец был хорошо начитан в китайской классике, без таких знаний было немыслимо сдать государственные экзамены и сделать карьеру чиновника, поэтому он легко ориентировался в ней и получал эстетическое удовольствие, узнавая в тексте то или иное название, эпизод, имя. Использование «китаизмов» в корейских произведениях стало традицией, которой следовали поэты и прозаики на протяжении всей истории традиционной литературы. Традицией был выделен определенный набор имен, эпизодов, устойчивых выражений, которые в поэтическом языке корейских произведений играли роль символов — знаков определенных ситуаций, человеческих характеров и поступков. Подобный набор обычно переходил из произведения в произведение и был хорошо известен читателю. Упоминание имени или короткая цитата вызывали целую серию ассоциаций — с самим китайским сочинением, его автором, кругом определенных произведений, наконец, с эпохой «образцовой литературы». Использование такого рода намеков делало текст гораздо более емким. Надо сказать, что все эти китайские символы с легкостью расшифровывал образованный человек, читатель же из простого народа, которому и была адресована повесть, был в основном «неграмотным по-китайски». Поэтому изречения и стихи на китайском языке, обильно цитированные в повестях, по-видимому, не всегда были понятны. Однако написанное на китайском языке считалось красивым, потому что было выражено на языке, который считался «образцовым», и рассматривалось как «высокое», «истинно ценное», в противоположность корейскому — «повседневному», «обыденному».
Повесть, наиболее популярная среди низов общества, возглавила распространение литературы в народе. Из всей традиционной прозы, пожалуй, только повесть излагала на родном языке в занимательной форме идеи социальной гармонии, представления о том, что благодаря «правильному» поведению и «высокой внутренней природе» человек может в конце концов «подняться наверх», как бы он ни был унижен сейчас. Она рассказывала и о свободной личности, которая обретает счастье привольной жизни в единении с природой.
