Уж если луна и солнце тянутся во время затмения друг к другу, если даже Ян и Инь, светлое и темное начала природы, сливаются весною воедино, то неужели не быть счастью у людей!

Подошел наконец и третий день третьей луны. Загоготали стаи сяосянских гусей на прощание: «До встречи, улетаем!» «А вот и мы!» — тотчас защебетали ласточки, вернувшиеся из Цзяннани.

Сторонясь роскошных хором и палат, резвятся ласточки, снуют взад и вперед, то взмоют ввысь, то стелются долу... Увидели птицы Хынбу и радостно защебетали: видно, пришлись им по душе иероглифы на стенах хижины.

Приметил Хынбу ласточек и принялся их увещевать:

— Неужто мало вам просторных и красивых домов? Зачем летите вы к гаоляновой хижине и вьете на ней свое гнездо? А если от затяжных дождей в шестой и седьмой луне развалится мое жилище? Ведь вам тогда придется худо! Поверьте мне, пичуги, послушайтесь совета! Найдите хороший дом, свейте гнездо и выводите там себе птенцов на славу.

Но тщетны все увещевания. Не внемлют ласточки речам Хынбу — по-прежнему таскают в клювиках комочки глины и строят свое жилище.

Едва лишь вылупились на свет птенцы, как ласточки принялись ревностно учить их летать. И любо было родительскому сердцу следить за тем, как дети то стремглав взмывают вверх, то молнией несутся к земле.

Но однажды неизвестно откуда приползла огромная змея, набросилась на птенцов и мигом пожрала их.

Дух занялся у Хынбу при виде этого злодеяния.

— Ах, гадина! — вскричал Хынбу. — Мало тебе, что ли, другой еды, что ты взялась за невинных птенцов? У, чудище зловредное! Ведь эти ласточки ведут свое племя от славного и мудрого царя. Они не трогают злаков, что идут в пищу человеку, безвредны для людей и возвращаются всегда к старому хозяину. За все это они любимы человеком. Не уберегли родители своих птенцов: всех слопала в мгновение ока, злодейка! Неужто нет в тебе ни капли жалости, подлая тварь? Уж не дух ли ты Белого владыки, которого Пэй-гун[186] поразил своим цюаньлунским мечом? А длинная-то какая!.. Или, быть может, ты то самое чудовище, что причинило столько бед прекрасной Сукхян? Вон головища-то какая страшная!

С этими словами Хынбу схватил топор и отсек голову гаду.

Но в тот же миг откуда-то сверху на землю упал птенец. Бедняжка истекал кровью и дрожал как осиновый лист. Заметив птенца, Хынбу в мгновение ока подбежал к нему, взял осторожно в руки и ласково проговорил:

— Бедная ласточка! Не бойся меня! Хоть я живу и не в благословенные времена иньского царя Чэн-тана, но птиц и зверей люблю!

Туго обернув лапку птенцу нежною кожицей золотоголовой рыбки, что водится в море Чхильсан, он попросил супругу:

— Дай-ка, жена, шелковую нитку! Перевязать ласточке лапку...

Жена Хынбу быстро сыскала нитку китайского шелка, сохранившуюся у нее еще с тех времен, когда она выходила замуж, и Хынбу осторожно перевязал птенцу лапку, а затем положил его в прохладную росу.

Прошел день, миновал другой, а на десятый раненая лапка молодой ласточки полностью зажила.

И вот уже пичуга снова реет в вышине или сидит на бельевой веревке и щебечет.

Говорят, что если вслушаться внимательно, то в чириканье ласточки будто можно угадать китайскую пословицу: «Чжи чжи вэй чжи чжи, бу чжи вэй бу чжи, ши чжи е». — «Зная что-либо, говори, что знаешь, не зная, говори, что не знаешь — вот что такое истинное знание». А Хынбу чудилось, что певунья щебечет: «В давние времена, когда Жу Цзин был заключен в темницу, радостную весть принесла ему сорока. Был и такой случай, когда опальный сановник был восстановлен в должности именно после того, как он услышал воробья. Хоть я и не видная пичуга, но милосердный поступок я, конечно, вознагражу».

Но вот пришла пора ласточкам собираться в путь. Загоготали сяосянские гуси: «А вот и мы!» — а ласточки, улетающие на зиму в Цзяннань, стали прощаться: «До встречи, улетаем!»

Оставив позади тысячи ли, предстала наша птаха пред царем ласточек. И спросил ее царь:

— Отчего ты хромаешь?

Ответствовала ему ласточка:

— Родители ничтожной, прилетев в страну Чосон, свили гнездо на хижине некоего Хынбу. Но однажды случилось вашей покорной служанке познать ярость змеи. Со сломанной ногой была она на краю гибели, но спас ее от смерти хозяин хижины — Хынбу. Если бы государь соблаговолил помочь Хынбу избавиться от бедности, ничтожная служанка ваша этим хоть в какой-то мере вознаградила бы его за милосердие.

Выслушав ласточку, царь сказал:

— Сострадание к ближнему — первое чувство в сердце благочестивого, и вознаградить благодеяние — долг совершенного человека. А Хынбу поистине добрый человек. Так почему же нам не воздать ему за милостивый поступок! Мы благоволим дать ему семечко тыквы-горлянки. Возьми его и отнеси своему спасителю.

Поблагодарив повелителя за подарок, ласточка покинула дворец.

Незаметно минула зима. А с наступлением весны птицы стали собираться в обратный путь.

Взглянем на нашу ласточку.

Вот она нанесла прощальный визит царю ласточек, а затем с семечком тыквы в клюве взвилась высоко в бескрайнее небо и стремительно понеслась, часто-часто взмахивая крылышками.

Вскоре показался Чэнду. Взглянув на развалины дворца двух жен Лю Бэя[187] — Ми и Гань, ласточка задержалась на минутку у моста Чанфань, где некогда Чжан Фэй[188] неистово бранил коварного Цао Цао[189]. Пролетая над Янцзыцзяном, она полюбовалась на места, где в прежние времена отдыхал на лоне природы Су Дунпо. В Яньцзине ласточка опустилась передохнуть на столичные ворота Цзинхуамэнь, окинула взглядом столицу — и снова взмыла ввысь.

Быстро промелькнули внизу Великая стена и город Шаньхайгуань. Остались позади Семьсот ли Ляодуна, Крепость фениксов, и вот она уже за рекою Амноккан. Взглянув сверху на Ыйджу и павильон Тхонгунджон, ласточка опустилась на стены Крепости белой лошади, еще раз бросила взгляд на город Ыйджу и полетела дальше.

Где-то внизу проплыли Пхеньянская управа, холм Моранбон, река Тэдонган. Следом промелькнули казармы в Хванджу, древние развалины на горе Сонаксан, и вот вдали уже показалась Трехглавая гора.

Все тут словно на картинке — и величественные горы, и живописные долины. Полюбовавшись с Колокольной башни бесчисленными лавками и базарами столицы, пешеходами, расхаживающими по улицам, всевозможными товарами, ласточка поднялась над горным кряжем Намсан, оглядела сверху Голову шелкопряда, а затем опустилась на храм и снова полюбовалась видом столицы. До чего же приятно взглянуть на это обилие домов, частых, словно зубья гребня!

Прошмыгнув под сводами Южных ворот, ласточка пересекла реку Тонджаккан и спустя некоторое время прилетела прямо в одну из южных провинций: не то в Чхунчхондо, не то в Чолладо, а может быть, и в Кёнсандо — в деревню, где живет Хынбу.

Взгляните, как резвится наша ласточка: то вверх взмывает, то стрелой несется вниз. Как будто Черный дракон Северного моря играет меж разноцветных облаков с волшебной жемчужиной в пасти, будто то молодой даньшаньский феникс развлекается среди утунов с семечком бамбука в клюве или золотистая иволга, полная любовной страсти, снует в ивовых зарослях, поглядывая по сторонам.

Первой резвящуюся ласточку приметила жена Хынбу. Обрадованная, она стала звать супруга:

— Идите-ка сюда скорее! Смотрите, вон летает прошлогодняя ласточка! И что-то в клюве держит!..

Мигом выбежал Хынбу на улицу и подивился на ласточку. А ласточка, покружив над головой Хынбу, уронила прямо перед ним то самое семечко, которое она принесла с собой.

Хынбу тотчас подобрал его и воскликнул:

— Послушай, жена! Ведь это та самая ласточка, которой мы в прошлом году лечили сломанную лапку! Это она бросила вот эту штуку! Что-то желтое... Уж не золото ли? Но почему оно тогда такое легкое?