Кое-кто пытался ему подражать, например, Владимир Разумовский, у которого в гардеробе, кроме нескольких дюжин галстуков, некоторое время назад пылился даже фрак брусничного цвета (почти как у коллежского советника Павла Ивановича Чичикова) — пиджак короткий спереди, с длинными узкими полами сзади и брюки с атласными лампасами (заготовленный, видимо, то ли на случай установления военной хунты в стране, то ли возвращения монархии). Кстати, к этому фраку был крайне неравнодушен профессор Соколов, единственный из компании «с шиком» носивший карманные часы на цепочке и помнивший, что их носят именно с фраком, а также блиставший в молодости белым носовым платком в нагрудном кармане (раньше на груди были прикреплены ордена, а сейчас где их возьмешь). В любом случае, фрак — это символ не только благородства, но и благополучия, а вот послед-него-то нашим «пижонам» явно не хватало.

Другое дело — галстук. Как и Лавров, Разумовский толк в них знает и придерживается позиции, что красивый галстук никому не помешает, и, в этом отношении, безусловно, прав.

Именно ему однажды пришла в голову идея подарить профессору Блехцину ко дню рождения новый галстук. Честно сознаемся: за давностью времени нам так и не удалось узнать, из какого материала была изготовлена эта, как говорили раньше, «селедка», какой цветовой гаммы была, где приобретена и сколько стоила, хотя именно ей суждено было стать своего рода «бестселлером».

Др лее события начали развиваться самым увлекательным и стремительным образом. Экономный шахматный мастер, ценитель каталонского начала и варианта Дракона и довольно равнодушно относящийся к галстучной моде, решил тут же переподарить появившуюся в его гардеробе обновку профессору Чистобаеву по случаю юбилея последнего, надеясь на полную тайну акта презентации. Так оно, в сущности, и произошло. Но Чисто-баев, хотя и не увлекается зваными вечерами с полагающимся по таким случаям дресс-кодом, но толк в галстуках разумеет и, по крайней мере, «сопрягает» их с имеющимися рубашками, предпочитая нейтральные «масонские удавки» с какой-либо искрой или небольшим и не ярким рисунком.

Короче, галстук оказался опять не «ко двору» и вскорости был ловко «сплавлен» профессору Литовке по случаю случившегося дня рождения директора института, снабдив того еще одним козырем для делового общения. Но «карма» у этого злополучного «ошейника», вероятно, была уже окончательно испорчена. Если верить рассказам действующих лиц этой галстучной круговерти, продукт так и не был ни разу использован по своему прямому назначению и лишь «кочевал» из рук в руки, не находя своего «верного» владельца.

«Крещендо» в этой удивительной истории прозвучало в день рождения Разумовского, когда Литовка презентовал легендарную вещь его первоначальному владельцу, завершив тем самым полный цикл этой невероятной «галстучной круговерти». Узрев подарок, последний вначале издал невоспроизводимый звук удивления, а затем произнес:

— Литовка! Меня мучают какие-то смутные сомнения. Чудится, что ваш подарок мне не только приходилось уже где-то видеть, но и щупать собственными руками. Год с лишним назад именно этот галстук был вручен мною Блехцину — помню по собственной отметке на упаковке. Что же творит «крест животворящий»? Колитесь, откуда взяли «ошейник»?

После нескольких тостов цепочка чудесных «странствий» галстука, как утверждают некоторые раскаявшиеся «актеры» этой трагикомедии, была восстановлена с геометрической точностью. И хотя «кодекс чести» первым был нарушен профессором Блехциным, в этой не «хилой» истории оказались хороши все действующие лица, с учетом того, что подарок был признан, мягко говоря, не вполне кондиционным.

По крайней мере, так о ней рассказывают некоторые ее участники, которым, на наш взгляд, эмоциональное возбуждение помешало поинтересоваться и следующим деликатным вопросом: а откуда попал галстук, собственно, к самому Разумовскому?

А. что, если «цикл круговорота» галстука на этом не был завершен?

39. КАК ОКОНФУЗИЛИ БЛАГОЧЕСТИВОГО ПРОФЕССОРА

Говорят: грех греху рознь. Можно в пост полакомиться скоромным, слопав «шашлычок под коньячок», а можно ... кокнуть себе же подобного просто так, за здорово живешь. Кто-то делает неосознанные ошибки (а не ошибается, как известно, лишь бездельник), а кто-то перед телекамерой отрезает «кочаны» инакомыслящим гражданам. И в одних случаях грех, и в других. Так что, легко обвинить религиозные учения в том, что все, дескать, сваливается в одну кучу с целью унизить и опустить человека ниже плинтуса, сделать его ущербным и заставить всю жизнь каяться, каяться и молиться, выпрашивая прощение у Господа Бога.

Тот, кто выступает в роли такого обвинителя — обыкновенный атеист — vulgaris, самолюбиво обособившийся от Бога, и спорить с ним вообще-то бесполезно, можно лишь так — потрындеть. По-нашему, так грех — извращение человеческого естества, беззаконие, нарушение норм человеческого бытия, определенного Богом. Спор же о тяжести греха — очень часто бесплоден как пустоцвет и очень по душе всяким казуистам и безбожникам. Для разрешения его учрежден мирской суд — пусть он этим и занимается.

Увы, автор — греховный человек, не пытающийся рядиться в белые одежды. Кстати, мы никогда не пытались завязать разговор на эту тему с профессором Сухоруковым Вячеславом /Хмитриевичем, придерживающимся мнения, что грех проявляется не только в поступках, но и в мыслях, словах, мотивах и побуждениях.

Однажды в лихие годы начала миллениума у нас с профессором случилась совместная командировка в столицу. И там случилось невероятное: высокая принимающая сторона неожиданно предложила нам оплатить поездку, не требуя при этом никаких подтверждающих документов. Это пахло даже не халявой, а чем-то другим, не менее соблазнительным, поскольку университет Герцена уже субсидировал наш вояж. Учитывая беспрецедентное финансовое угнетение профессуры в те годы (впрочем, с тех пор ситуация изменилось не очень сильно), автор «раскатал губу» и, ничтоже сумняшеся, был готов пополнить свой карман свалившимися буквально с неба «шальными тугриками». Механизм бухгалтерского отчета в те годы автору был хорошо известен — он гарантировал нам полную безопасность от «государева ока».

— Нет, это дело не богоугодное — в этом я вам не компаньон — помнится, изрек тогда профессор. В результате автору пришлось согрешить дважды — во-первых, при замышлении этого не «богоугодного» деяния, а, во-вторых, в мыслях, одолевших после «предательства», казалось бы, надежного друга. Ну как же так? Родное государство платит профессору на уровне дворника — это нечто богоугодное дело? Сам Конфуций грешил (с женой не ладил), Адам с Евой немало передали нам по наследству и т. д. и т. п., а тут какие-то несчастные гроши. Но профессор был непреклонен: дескать, не существует разницы между большой и маленькой ложкой дегтя — бочка с медом будет все равно испорчена.

Но, однажды на факультете произошло нечто ошеломляющее: в процессе ремонта факультетских помещений в кабинете профессора за отодвинутым диваном рабочие обнаружили, о Боже, несколько матерчатых предметов ...женского туалета. Пока выясняли происхождение компрометирующих артефактов, некоторые коллеги не без улыбок уже шептались по углам, вероятно, припоминая байку о «тихом омуте». «Образец благочестия» — и вдруг, надо же, такой сюрприз!

Вскоре, однако, выяснилась истинная картина происшедшего. Это было время, когда в летний сезон на факультете время от времени нежданно-негаданно объявлялись нелегальные группы студентов-географов из разных концов бывшего СССР, совмещавших посещение «города-царей» с летней полевой практикой. Оказывавшихся без жилья, их бывало, тайком, без ведома ректората, (на легальное поселение в общежитие требовалось, как минимум, два дня, уходивших на бумажную волокиту), ухитрялись приютить прямо на факультете — благо спальные мешки у географов всегда были при себе. Отказать же им — значит, напороться на отказ там, куда уже проторили дорогу герценовцы.