Карпонос. Да, но оно его имеет. (Деловито.) Хочу еще раз оговорить порядок чествования, Аркадий Павлович. После того, как вас введут…
Лалаев. Кто введет?
Карпонос. Я с Марианной Маратовной.
Лалаев. Хорошо.
Карпонос. Я скажу несколько слов, чтобы задать правильный тон.
Лалаев. Я только очень прошу, друзья мои, чтоб это носило непринужденный, скромный и, в известной мере, даже неофициальный характер. Я понимаю, что вы не можете пустить это дело на самотек, но я прошу обойтись без захваливаний, несколько отдающих рекламностью.
Карпонос. Рекламности, думаю, избежим, но учтите, Аркадий Павлович, что в проведении таких торжеств нами накоплен немалый опыт, который просто грех не использовать.
Лалаев. Я полагаюсь на ваш такт.
Карпонос. Закончив, я предоставлю слово Метлахову для прочтения адреса.
Лалаев. Не рискованно? Он ведь такой… Может внести неверную ноту.
Карпонос. Я просмотрела. Все нормально. Потом получат слово сотрудники. Ветераны и молодежь.
Лалаев. Но этот Башмаков… Вы ведь знаете… Крайне неповоротливый ум.
Карпонос. Три фразы. Затем Марианна Маратовна вручит вам некоторые сувениры.
Лалаев. Ах, не надо бы…
Карпонос. Надо.
Лалаев. Излишне.
Карпонос. Надо, и не о чем говорить. И уж тогда, Аркадий Павлович, вы выступите с ответной речью.
Лалаев. Ну что же, все хорошо продумано. У меня замечаний нет.
Карпонос и Грудкова встают.
Вот что еще я хотел сказать. Послезавтра по этому поводу дома у нас – интимный вечер. Соберутся достойные люди. Отметить печальное событие.
Протестующий жест Грудковой.
Старость, старость стучит в окно.
Протестующий жест обеих женщин.
Вы понимаете, я лишен возможности пригласить всех сотрудников, но вас обеих прошу пожаловать.
Грудкова. Приду, если только вы будете веселы и перестанете нас огорчать этими вздорными настроениями.
Карпонос. Вот еще – нашли старика. Да кто ж поверит? Спасибо. Буду.
Лалаев. Я думал еще позвать Метлахова. Он вроде бы для застолья хорош. Но вот беда – по натуре бестактен. Может неверно истолковать.
Карпонос. Еще сморозит… Такой язык.
Лалаев. Да, да. Сморозит. Это опасно. Тем более будут достойные люди. Что же, мы обсудили все и внесли необходимую ясность.
Карпонос. Побежала. Дела, дела.
Лалаев. Благодарю вас, Татьяна Гурьевна. (Карпонос уходит.)
Грудкова. Аркадий Павлович, как же быть? Вы примете этого Незнакомца?
Лалаев. Что за фамилия. Без меня.
Грудкова. Но он – скандален. А я только женщина.
Лалаев (целуя ее руку). Я это знаю и ценю.
Грудкова. О, какой…
Лалаев. Избавьте. Избавьте. Здесь какое-то темное дело. Подумайте сами: удостоверить, что он своему брату брат. Здесь пахнет нечистым. Без меня. Есть Метлахов, есть Башмаков. (В трубку.) Дуся. Метлахова ко мне.
Дуся. Осип Николаевич. Вызывают.
Метлахов проходит в кабинет.
Лалаев. Послушайте, Осип Николаевич. Неужто нельзя меня оградить от разного рода притязаний? То какая-то «Автопокрышка», которая хочет растащить все наши фонды, то чей-то брат. Какой-то таинственный… Незнакомец. Я поражаюсь, как вы можете входить с ним в какие-то отношения и апеллировать ко мне. Это дело нечисто, нечисто… Я обоняю дурной запах. Руководитель обязан быть как жена… (Смотрит на Грудкову.)
Грудкова. Цезаря.
Лалаев. Совершенно верно. Всем, чего я в жизни достиг, я обязан своей репутации.
Метлахов. Незнакомца беру на себя.
Грудкова. Мы – свободны?
Лалаев. Работать, работать.
Метлахов и Грудкова выходят. Лалаев достает газету, начинает изучать ее, но почти сразу же погружается в дремоту. Показывается Дыбеев – высокий, жовиальный, внушительного вида мужчина. За ним идет Пантюхов – плотен, коренаст, старается ступать осторожно, посапывает и покашливает в кулак.
Дуся (с несколько аффектированной радостью). Батюшки! Григорий Козьмич!
Дыбеев. Это вот Дусенька.
Пантюхов понимающе кивает.
Все наливаешься?
Дуся. Прямо уж.
Дыбеев. И прямо и вдоль. Надо тебя мне переманить.
Дуся. У вас есть Рая, хорошая девушка.
Дыбеев. Так ведь опасно привыкать. (Громко смеется.)
Пантюхов солидно кашляет в кулак.
Дуся. Какой вы коварный. Нет, я верная.
Дыбеев. Знакомься. Это Панкрат Панкратыч.
Дуся (подает ладонь лодочкой). Дуся.
Дыбеев. Твой у себя?
Дуся. Сидит.
Дыбеев и Пантюхов проходят в кабинет Лалаева.
Лалаев (открывает глаза). Ф-фу… задумался. Добро пожаловать. Рад гостям.
Дыбеев. Знакомься, Аркадий. Вот он самый, – Панкрат Панкратович Пантюхов.
Лалаев. Прошу садиться. Григорий Козьмич очень лестно аттестовал вас.
Дыбеев. Парень хороший.
Пантюхов смущенно сопит.
Лалаев. Отрадно слышать. Весьма отрадно.
Дыбеев. Наш человек.
Лалаев (в трубку). Дусенька! Вы нас не угостите? Что-то нынче не по себе. Стареем, Гриша, – завтра полвека.
Дыбеев. Так это для мужика – самый сок.
Лалаев. Где там… Давление так и скачет.
Дыбеев. Никакого давления нет. Врачи придумали. Выпей водки. На укропе и чесноке.
Входит Дуся, приносит чай и сушки.
Куда это только Дуся глядит?
Дуся. Куда я гляжу?
Дыбеев (кивая на Лалаева). На старость жалуется.
Дуся. Прямо уж… (Выходит.)
Дыбеев. Все-то ты, брат, темнишь. (Смеется.)
Лалаев. О чем ты?.. (Машет рукой.)
Дыбеев. Знаем вас, тихоходов.
Лалаев. Вчера весь вечер с грелкой лежал…
Дыбеев. Грелка – тьфу! Надо попариться. Съездим, я тебя исцелю.
Лалаев. Работа, работа, света не видишь. Так вот и загоняешь себя.
Дыбеев. Доверься мне и будешь как юноша. Попаришься, потом шашлычок… Пивка… Все как рукою снимет.
Лалаев. Надо, надо.
Дыбеев. Мы там всегда. Каждую пятницу – в баньке. Все наши. Калачев уже удивляется: что, мол, Аркадия не видать?
Лалаев. Как у него?
Дыбеев. Да назначают. Слышно, уже подписан приказ.
Лалаев. Парень стоящий.
Дыбеев. Наш человек.
Лалаев. А куда – Илью Тимофеевича?
Дыбеев. На место Мамыкина.
Лалаев. А Мамыкина?
Дыбеев. Видимо, учиться пошлют. (С интересом.) Как царствует Марианна Маратовна?
Лалаев. В обиду не даем.
Дыбеев (восхищенно). Террорист! Смотри, брат Панкрат, не пропади. Это, брат, женщина – не простая. Такая в ней… Этакая… поволока.
Лалаев. Женственность.
Дыбеев. Да. Мягчайший ворс. Дама королевских кровей.
Лалаев. Ума палата.
Дыбеев. Не говори. Просто – украшение фирмы. Ей в городских кварталах тесно. Ей на лоне природы цвести. (Смотрит в окно.) Не испортилась бы погода. Завтра ведь матч.
